Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

1. Частотная теория

В надежде избежать некоторых чисто словесных разногласий я намерен начать с признаний в пользу частотной теории. Во-первых, следует признать, что эта теория имеет прочные корни в обыденном языке, в котором «вероятность» часто употребляется практически как синоним доли; например, когда мы говорим, что вероятность выздоровления от оспы равна трем четвертям, думаю, мы просто имеем виду, что такова доля случаев выздоровления от оспы. Во-вторых, если мы начинаем с того, что называют исчислением вероятностей, рассматривая его как раздел чистой математики, а уже затем обращаемся к поиску некоторой интерпретации формул с тем, чтобы показать, что наши аксиомы не противоречат друг другу, а наш предмет не полностью бесполезен, то наиболее простой и наименее спорной является интерпретация исчисления вероятности в терминах частоты. Это верно не только в отношении обычной математической теории вероятности, но и в отношении символического исчисления, разработанного м-ром Кейнсом; ибо если a и h в его a/h берутся не как суждения, а как пропозициональные функции или классификационные понятия, определяющие конечные классы, а a/h истолковывается как доля элементов h , которые одновременно являются элементами a , то все его высказывания превращаются в арифметические трюизмы.

Помимо этих двух допущений имеется еще третье, более важное, которое я готов на время принять, хотя оно и не выражает моей действительной позиции. Состоит оно в следующем. Допустим, мы начинаем с математического исчисления и задаемся не прежним вопросом, какая его интерпретация наиболее удобна для чистой математической теории, а вопросом, какая интерпретация дает результаты наиболее ценные для науки в целом; тогда, возможно, ответом опять будет интерпретация в терминах частоты, согласно которой вероятность, как она используется в статистических теориях, в частности в статистической механике, где энтропия есть логарифм вероятности, действительно является выраженным в числах отношением двух классов или пределом такого отношения. Сам я так не считаю, но пока я намерен согласиться с частотной теорией в том, что вероятность, как она используется в современной науке, по сути, есть то же самое, что частота.

Если все это признать, то останется фактом, что и обыденный язык, и многие великие мыслители дают нам основания для того, чтобы под рубрикой вероятности обсуждать и то, что представляется совсем иным предметом, а именно логику неполных оснований. Вполне возможно, что, как полагают некоторые сторонники частотной теории, логика неполной веры в конечном счете окажется изучением частот либо потому, что неполную веру можно определить как некоторый вид частоты или сослаться на некоторый вид частоты, либо потому, что она может стать предметом логического рассмотрения только как основанная на полученных опытным путем частотах. Оценить обоснованность этих утверждений мы сможем, однако, только в результате нашего изучения неполной веры, так что я предлагаю пока оставить частотную теорию без внимания и заняться исследованием логики неполной веры. Здесь, я думаю, будет более удобно начать не прямо с разработки своей собственной теории, а с разбора взглядов м-ра Кейнса, которые очень хорошо известны и в основных положениях являются настолько широко признанными, что читатели, вероятно, сочтут обращение к этой теме de novo лишенным оснований, пока эти взгляды не будут опровергнуты.

2. Теория м-ра Кейнса

М-р Кейнс [693] начинает с предположения, что мы делаем вероятные выводы, которым приписываем объективную правильность; что мы переходим от полной веры в одно суждение к неполной вере в другое и утверждаем, что этот переход является объективно правильным, так что если бы кто-либо при сходных обстоятельствах испытывал иную по степени веру, он бы ошибался. М-р Кейнс объясняет это тем, что по его предположению между любыми двумя суждениями, взятыми как посылка и заключение, имеет место одно и только одно отношение определенного вида, называемое вероятностным отношением, и если в любом данном случае это отношение характеризуется степенью ?, мы должны, если мы рациональны, перейти от полной веры в посылку к вере степени ? в заключение.

Прежде чем приступить к критике этого взгляда, мне, возможно, позволят отметить один очевидный и легко устранимый недостаток в его формулировке. Когда утверждается, что степень вероятностного отношения совпадает со степенью веры, которую оно оправдывает, видимо, предполагается, что и вероятностное отношение, с одной стороны, и степень веры, с другой, могут быть естественным образом выражены в числах и что число, выражающее вероятностное отношение или служащее его мерой, совпадает с числом, выражающим соответствующую степень веры. Но если, как считает м-р Кейнс, эти вещи не всегда можно выразить с помощью чисел, то мы не можем дать такого простого истолкования его утверждению о том, что степень одного совпадает со степенью другой, а должны предположить, что он имеет в виду однозначное соответствие между вероятностными отношениями и степенями веры, которые они оправдывают. Ясно, что это соответствие должно сохранять отношения «больше» и «меньше», и поэтому оно делает множество вероятностных отношений и множество степеней веры подобными в смысле м-ра Рассела. На мой взгляд, очень жаль, что м-р Кейнс не видит этого, потому что точность этого соответствия послужила бы достойным поводом для изрядного скептицизма, как и числовое измерение вероятностных отношений. Фактически многие из его доводов против числового измерения этих отношений, как представляется, сохраняют свою силу также и против установления точного соответствия их степеням веры; например, он утверждает, что если ставки страхования соответствуют субъективным, т. е. действительным степеням веры, то они не определены рациональным образом, и поэтому нельзя заключить, что вероятностные отношения могут быть измерены сходным образом. Можно показать, что в этом случае истинным заключением было бы не то, что, как считает м-р Кейнс, нечисловому вероятностному отношению соответствует нечисловая степень рациональной веры, а то, что степени веры, которые всегда являются числовыми, не соответствуют однозначно вероятностным отношениям, которые их оправдывают. Ибо, я полагаю, вполне допустимо, что степени веры можно было бы измерять с помощью психогальванометра или какого-либо другого подобного прибора, и м-р Кейнс вряд ли бы пожелал заключить отсюда, что все вероятностные отношения можно было бы производным образом измерить с помощью мер, использовавшихся для измерения веры, которую они оправдывают.

Но вернемся теперь к более существенной критике взглядов м-ра Кейнса. Очевидное возражение состоит в том, что, по-видимому, на самом деле не существует ничего такого, что он описывает как вероятностные отношения. Он полагает, что, по крайней мере в некоторых случаях, они могут быть объектом восприятия, но если говорить обо мне, то я совершенно уверен, что это не так. Я не воспринимаю их, и чтобы меня убедить в их существовании, необходимо привести аргументы; более того, я сильно сомневаюсь в том, что и другие люди их воспринимают, потому что они демонстрируют очень мало согласия относительно того, какое из этих отношений связывает любые два суждения. Все что мы, похоже, знаем о них, – это определенные общие положения, законы сложения и умножения; это как если бы каждый знал законы геометрии, но никто не мог бы делать различия между круглым и квадратным объектом. Я с трудом могу представить, как такой большой корпус общих знаний может сочетаться с таким скудным запасом конкретных фактов. Конечно, относительно некоторых отдельных случаев существует согласие, но эти случаи, как это ни парадоксально, всегда очень сложны; мы все согласны, что вероятность выпадения орла при подбрасывании монеты равна 1/2, но никто из нас не может точно сказать, что является свидетельством, выступающим вторым членом в вероятностном отношении, которое мы оцениваем в этом случае. В то же время, если мы возьмем самые простые возможные пары суждений, такие как «Это красное» и «То голубое» или «Это красное» и «То красное», логические отношения между которыми несомненно должны быть наиболее легко усматриваемыми, никто, я думаю, не станет делать вид, что знает, каким является вероятностное отношение, которое их связывает. Или, возможно, кто-то способен заявить, что усматривает это отношение, но при этом он будет не состоянии что-то достоверно утверждать о нем: например сказать, больше оно или меньше 1/3 и т. п. Конечно, могут сказать, что оно несопоставимо ни с каким числовым отношением, но отношение, о котором можно сказать так мало истинного, представляет немного пользы для науки, и очень трудно убедить скептика в том, что оно существует. К тому же это представление довольно парадоксально; ибо любой защитник индукции должен признать, что между «Это красное», взятым как заключение, и «Это круглое», взятым вместе с миллиардом суждений вида « а круглое и красное» в качестве свидетельства, имеется конечное вероятностное отношение. Ведь трудно предположить, что в ходе накопления примеров вдруг наступает момент, скажем после 233 примеров, когда вероятностное отношение становится конечным и потому сопоставимым с некоторыми числовыми отношениями.

Мне представляется, что если мы возьмем два суждения « a красное» и « b красное», мы не сможем выделить более четырех простых логических отношений между ними, а именно тождество формы, тождество предикатов, несходство субъектов и логическая независимость значения. Если бы меня спросили, какую вероятность одно из них придает другому, я бы не стал для ответа на этот вопрос рассматривать эти суждения, пытаясь выявить логическую связь между ними. Скорее я постарался бы представить себе, что одно из них – это все, что мне известно, и затем угадать, с какой степенью доверия мне следует отнестись к другому. Если бы мне удалось это сделать, я, несомненно, мог бы этим не удовлетвориться и сказать: «Это я так думаю, но я все же глуп», затем обратиться к рассмотрению того, что мудрый человек назвал бы степенью веры. Об этом виде самокритики я скажу позже при изложении собственной теории; здесь же я хочу лишь заметить, что при оценке степени вероятности никто не занимается простым созерцанием двух суждений, которые, как предполагается, она связывает; человек всегда учитывает inter alia свою собственную действительную или предполагаемую степень веры. Это замечание родилось из моих наблюдений за собственным поведением, и оно представляется мне единственным объяснением того факта, что все мы можем давать оценку вероятности в случаях, взятых из реальной жизни, но совершенно неспособны это делать в наиболее простых, с логической точки зрения, случаях, в которых вероятность, будь она логическим отношением, было бы легче всего усмотреть.

Еще один довод против теории м-ра Кейнса, я думаю, можно почерпнуть из его неспособности строго следовать ей даже при обсуждении первых принципов. Возьмем отрывок из его главы об измерении вероятностей, в котором говорится следующее:

«Вероятность (см. гл. 2, пункт 11) имеет отношение к законам человеческого разума. Степень вероятности, которую нам рационально принять, не предполагает строго логичного рассмотрения и отчасти относится к вторичным суждениям, которые нам в действительности известны; не зависит она и от возможности или невозможности более строгого логического рассуждения. Это такая степень вероятности, к которой ведут логические процедуры, доступные нашему разуму, или, используя терминологию второй главы, такая, которую подтверждают вторичные суждения, нам в действительности известные. Если мы не принимаем такое представление о вероятности, если мы не ограничиваем ее таким образом и не соотносим ее с человеческими способностями, мы погружаемся в область неизвестного; ибо мы не можем даже знать, какая степень вероятности подтверждалась бы воспринимаемыми нами логическими отношениями, которые мы не способны и, должно быть, никогда не будем способны постичь» (см. выше.).

Это кажется мне совершенно несовместимым с теми представлениями, которых м-р Кейнс придерживается во всей книге, за исключением этого и еще одного сходного отрывка. Ибо он, как правило, полагает, что степень веры, которую мы вправе соотнести с заключением некоторого рассуждения, определяется тем, какое вероятностное отношение связывает это заключение с посылками. Существует только одно такое отношение и, стало быть, одно соответствующее истинное вторичное суждение, которое, конечно же, мы можем знать или не знать, но которое совершенно не зависит от человеческого разума. Если мы не знаем его, то и не знаем и не можем определить, в какой степени нам следует верить в заключение. Но часто, полагает он, мы действительно его знаем; вероятностные отношения не являются чем-то непостижимым для нас. При таком подходе процитированный выше отрывок не имеет смысла: вероятные мнения оправдываются вероятностными отношениями и бессмысленно говорить, что сами эти отношения оправдываются логическими связями, которые мы не способны и, должно быть, никогда не способны постичь. Важность этого отрывка для наших нынешних целей заключается в том, что в нем, видимо, предполагается иной взгляд на вероятность, для которого неопределимые вероятностные отношения не имеют значения, а степень рациональной веры зависит от разнообразных логических связей. Например, между посылкой и заключением может быть такое отношение, что посылка является логическим произведением тысячи обобщаемых примеров, а заключение – еще одним таким примером, и это отношение, которое не является неопределимым вероятностным отношением, но определяется с помощью обычной логики и легко распознается, может поэтому оправдывать определенную степень веры в заключение у того, кто принимает посылку. Таким образом, мы имели бы разнообразие обычных логических связей, оправдывающих одинаковые или разные степени веры. Сказать, что вероятность a при условии h является такой-то, означало бы, что между a и h имеется отношение, оправдывающее такую-то степень веры. И с этой точки зрения был бы реальный смысл в том, что рассматриваемое отношение не должно принадлежать к числу тех отношений, которые человеческий разум не способен постичь.

Этот второй взгляд на вероятность как на что-то такое, что зависит от логических отношений, но само не является еще одним логическим отношением, представляется мне более правдоподобным, чем привычная трактовка м-ра Кейнса, но это вовсе не означает, что я склонен согласиться с ним. Этот взгляд подразумевает несколько туманную идею логического отношения, оправдывающего некоторую степень веры, которую я не хочу принимать как неопределимую, поскольку она вовсе не представляется ясным или простым понятием. К тому же сложно сказать, какими логическими отношениями какие степени веры оправдываются и почему; любое решение здесь было бы произвольным и имело бы итогом логику вероятности, состоящую из множества так называемых необходимых фактов подобно формальной логике, вырастающей из представления м-ра Чадвика о логических константах. [694] Поэтому, на мой взгляд, лучше поискать объяснение этой «необходимости», взяв за образец работу м-ра Витгенштейна, которая позволяет нам ясно увидеть, в каком именно смысле и почему логические суждения являются необходимыми и почему вообще система формальной логики состоит из суждений, из которых она состоит, и что является их общей чертой. Так же как естественные науки пытаются объяснить и описать факты природы, так и философии, в каком-то смысле, следует попытаться объяснить и описать логические факты – задача, которую игнорирует философия, отметающая эти факты как непостижимо «необходимые» в неопределимом смысле.

Здесь я хочу завершить свою критику теории м-ра Кейнса, но не потому, что в иных аспектах она не вызывает возражений, а потому, что, как я надеюсь, сказанного уже достаточно, чтобы показать, что она не так уж удовлетворительна и не лишает смысла любую попытку посмотреть на предмет обсуждения с иной точки зрения.

3. Степени веры [695]

Предметом нашего исследования является логика неполной веры, и мы вряд ли сможем сколько-нибудь продвинуться в прояснении его, пока у нас не будет хотя бы приблизительного представления о том, что такое неполная вера и как ее можно, если вообще можно, измерить. Если нам говорят, что при таких-то обстоятельствах было бы рационально испытывать веру степени 2/3 в некоторое суждение, это не будет для нас информативным, пока мы не знаем, что означает такого рода вера в него. Мы должны, следовательно, попытаться разработать чисто психологический метод измерения веры. Недостаточно измерить вероятность; чтобы правильно соотнести нашу веру с вероятностью, мы должны уметь измерять нашу веру.

Обычно считается, что веру и другие психологические переменные величины нельзя измерить, и если это так, то наше исследование будет тщетным; таковой будет и вся теория вероятностей, рассматриваемая как логика неполной веры, ибо если выражение «вера, соответствующая 2/3 достоверности» бессмысленно, исчисление, единственная цель которого состоит в том, чтобы предписывать такую веру, тоже будет бессмысленным. Поэтому если мы не готовы признать наше предприятие безнадежным, мы обязаны принять, что вера в определенных пределах может быть измерена. Если бы мы хотели соблюсти сходство с трактовкой вероятностей м-ром Кейнсом, мы бы сказали, что какая-то вера измерима, а какая-то – нет, но это, как мне представляется, непохоже на правильную постановку вопроса: я не понимаю, как можно четко разделить веру на такую, которой есть место на числовой шкале, и такую, для которой такого места нет. Но я думаю, что в разных случаях вера действительно различается по своей измеримости в двух следующих смыслах. Во-первых, одна вера может быть более точно измерена, чем другая, и, во-вторых, измерение веры определенно является неоднозначной процедурой, приводящей к различным ответам в зависимости от того, как именно осуществляется измерение. В этом отношении степень веры подобна временному интервалу между двумя событиями. До Эйнштейна предполагалось, что все обычные способы измерения временного интервала дают один и тот же результат при их надлежащем выполнении. Эйнштейн же показал, что это не так и временной интервал нельзя больше считать точным понятием, поэтому его следует перестать использовать во всех точных исследованиях. Тем не менее временной интервал и ньютоновская система обеспечивают достаточную точность для многих целей и являются более простыми в применении.

Позже я постараюсь показать, что степень веры подобна временному интервалу; она не имеет точного значения, если мы четко не укажем, как именно ее следует измерять. Но для многих целей мы можем допустить, что альтернативные способы ее измерения приводят к одинаковому результату, хотя это только приблизительно верно. В итоге расхождения при оценке одной веры больше бросаются в глаза, чем при оценке другой, и поэтому первая вера кажется менее измеримой. Оба эти препятствия, вызванные, соответственно, трудностью проведения довольно точного измерения и существенной неоднозначностью самого определения процедуры измерения, имеют место и в физике и потому не являются затруднениями, присущими только нашей проблеме. Специфическим для нашей проблемы является то, что трудно сформулировать какую-либо идею о том, как проводить измерение, как найти единицу измерения и т. п.

Рассмотрим в таком случае, что подразумевается под измерением веры. Удовлетворительная система должна в первую очередь присваивать каждой вере величину или степень, занимающую определенную позицию в последовательности величин; веры, имеющие одинаковую степень с одной и той же верой, должны иметь одинаковую степень и друг с другом. Конечно, этого нельзя достичь без принятия определенного числа гипотез или условностей. Даже в физике мы не можем утверждать, что две вещи, равные одной и той же вещи, равны между собой, если только мы понимаем «равны» не в значении «равны по ощущению», а как некоторое воображаемое или гипотетическое отношение. Я не хочу обсуждать метафизические или эпистемологические аспекты этой процедуры, но отмечу лишь, что если это допустимо в физике, то допустимо и в психологии тоже. Логической простоты, характерной для отношений, с которыми имеет дело наука, никогда не добиться, обращаясь только к природе, не привлекая воображения.

Однако построение такого упорядоченного ряда степеней не исчерпывает всей нашей задачи; мы должны также понятным образом приписать числа этим степеням. Мы можем, конечно, без труда пояснить, что полную веру мы обозначим как 1, полную веру в противоречивое суждение – как 0, а равную веру в суждение и противоречащее ему суждение – как 1/2. Но не так-то легко сказать, что означает вера, соответствующая 2/3 достоверности, или вера в некое суждение в 2 раза более сильная, чем вера в противоречащее ему суждение. Это более трудная часть нашей задачи, но она абсолютно неизбежна, ибо мы ведь определяем числовые значения вероятностей, и если они должны соответствовать степеням веры, нам следует найти некоторый способ приписывания чисел степеням веры. В физике мы часто приписываем числа на основе открытой физической процедуры сложения: [696] численные меры длины не приписываются произвольным образом с соблюдением только того условия, что большая длина должна иметь большую меру; мы определяем их далее, принимая решение относительно физического значения сложения; длина, получаемая путем сложения двух данных длин, должна иметь в качестве своей меры сумму их мер. Система измерения, в которой этому ничего не соответствует, сразу же признается произвольной, как например шкала твердости Мооса, [697] согласно которой число 10 произвольным образом приписывается алмазу, самому твердому из известных материалов, 9 – следующему по твердости и т. д. Нам нужно, стало быть, найти процедуру сложения для степеней веры или некоторый ее заменитель, который в равной мере подходил бы для определения числовой шкалы.

Такова наша задача. Как нам следует решать ее? Я думаю, есть два пути, которыми мы можем пойти. Мы можем, во-первых, предположить, что степень веры есть нечто такое, что ощущается тем, кому она присуща; например, веры отличаются по интенсивности чувства, которое их сопровождает и которое можно было бы назвать чувством веры или чувством убежденности, и под степенью веры мы могли бы иметь в виду интенсивность этого чувства. Этот подход был бы очень неудобным, ибо нелегко приписывать числа интенсивностям чувств, но помимо этого он представляется мне явно ложным, поскольку то, во что мы верим наиболее сильно, часто не сопровождается практически никакими чувствами вообще; никто не испытывает сильных чувств в отношении того, что он считает само собой разумеющимся.

Поэтому мы склоняемся ко второму предположению, гласящему, что степень веры является ее каузальным свойством, которое мы можем неточно выразить как степень нашей готовности действовать в согласии с ней. Это является обобщением хорошо известной идеи, согласно которой отличительное свойство веры заключено в ее каузальной эффективности и которую обсуждает м-р Рассел в его «Анализе сознания». Он отвергает ее по двум причинам, одна из которых представляется совершенно не относящейся к делу. Он утверждает, что в ходе наших размышлений мы принимаем многое такое, что не побуждает нас к действию. Это возражение, однако, бьет мимо цели, поскольку утверждается не то, что вера – это идея, которая на самом деле ведет к действию, а лишь то, что она привела бы к действию при соответствующих обстоятельствах; точно так же кусочек мышьяка называют ядом не потому, что он действительно кого-то убил или убьет, но потому, что он убьет любого, кто проглотит его. Второе возражение м-ра Рассела, однако, труднее отклонить. Как он указывает, нельзя предположить, что суждения, в которые мы верим, отличаются от других идей только своими последствиями, ибо если бы они были во всем остальном тождественными, были бы тождественными и их последствия. Это совершенно верно, но все же нельзя не учитывать, что природа различия между рассматриваемыми причинами совсем неизвестна или известна очень смутно, а мы хотим говорить лишь о различии между вызванными ими последствиями, которое легко наблюдается и является важным.

При количественном рассмотрении веры этот подход представляется мне единственно возможным. Вполне можно было бы полагать, что различие между верой и неверием связано с присутствием или отсутствием интроспектируемых чувств. Но когда мы пытаемся установить, каково различие между более твердой и менее твердой верой, мы не можем и дальше считать, что оно состоит в наличии больших или меньших наблюдаемых чувств; по крайней мере я лично не могу распознать никаких подобных чувств. Различие, на мой взгляд, заключается в том, насколько мы можем действовать в согласии с тем, во что верим: это может зависеть от интенсивности некоторого чувства или чувств, но я не знаю точно, каких именно чувств, и не вижу необходимости в том, чтобы мы знали это. То же самое имеет место и в физике: было обнаружено, что провод, соединяющий цинковые и медные пластины, помещенные в кислоту, вызывает отклонение находящейся рядом магнитной стрелки. В соответствии с тем, насколько сильно отклоняется стрелка, говорят о том, что по проводу течет больший или меньший ток. О природе этого «тока» можно строить лишь предположения: наблюдению и измерению поддаются только его проявления. Несомненно, нам возразят, что мы знаем, насколько сильно мы верим во что-то и что мы способны знать это только, если мы можем измерить нашу веру с помощью интроспекции. Я не считаю, что это обязательно так; во многих случаях наша оценка силы нашей веры, по сути, есть оценка того, как нам следует действовать в гипотетических обстоятельствах. В ответ нам укажут, что мы можем сказать, как нам следует действовать, только наблюдая нынешнее чувство веры, определяющее, как нам следует действовать, но опять же у меня есть сомнения в убедительности этого довода. То, что определяет, как нам следует действовать, возможно, напрямую или опосредованно заставляет нас составить правильное мнение о том, как нам следует действовать, хотя это никогда нами не осознается.

Предположим, однако, что я не прав и что мы можем определить с помощью интроспекции характер веры и измерить ее степень; тем не менее я намерен доказать, что измерение веры, с которым связана вероятность, относится не к этому виду, а является измерением веры qua основы для действия. Думаю, это можно показать двумя способами. Во-первых, рассмотрев шкалу вероятностей от 0 до 1 и то, как мы ее используем, мы обнаружим, что она очень хорошо подходит для измерения веры как основания для действия, но никоим образом не связана с измерением интроспектируемого чувства. Ибо единицами, в которых подобные чувства и ощущения измеряются, я думаю, всегда являются только заметные различия: иного способа получения единиц не существует. Но я не вижу оснований предполагать, что интервал между верой степени 1/3 и верой степени 1/2 содержит столько же заметных изменений, как и интервал между верой степени 2/3 и верой степени 5/6, или что шкала, основанная только на заметных различиях, имела бы какое-либо простое отношение к теории вероятностей. Вместе с тем вероятность, равная 1/3, имеет ясную связь с тем видом веры, который привел бы к заключению пари с соотношением ставок 1 к 2, и дальше я покажу, как можно обобщить идею этой связи применительно к действию вообще. Во-вторых, количественные аспекты веры как основы для действия очевидно более важны, чем интенсивности чувства веры. Последние представляют несомненный интерес, но могут сильно варьировать от индивида к индивиду, и их практическая значимость полностью определяется их статусом гипотетических причин для веры как основы для действия.

Возможно, кто-то возразит, что то, насколько нам следует действовать в согласии с верой в соответствующих обстоятельствах, есть нечто гипотетическое и потому не поддающееся измерению. Но говорить так значит просто обнаруживать незнание физики, которая постоянно имеет дело с гипотетическими величинами и их измерением; например, электрическое напряжение в данной точке есть сила, которая действовала бы на единичный заряд, если бы его поместили в эту точку.

Давайте теперь попытаемся найти метод измерения веры как основания для возможного действия. Ясно, что нас интересует диспозициональная, а не актуализированная вера, т. е. не вера в тот момент, когда мы думаем о том, во что верим, а вера вроде моей веры в то, что Земля круглая, о чем я редко думаю, но что направляло бы мои действия во всех случаях, имеющих к этому отношение.

Старинный способ измерения веры человека состоит в том, чтобы предложить ему пари и посмотреть, при каком наименьшем шансе он согласится. Я считаю этот метод разумным в своей основе, но его недостаток состоит в его неуниверсальности и неизбежной неточности. Он неточен отчасти из-за убывающей предельной полезности денег, а отчасти из-за того, что человек может испытывать особое расположение или нежелание к заключению пари, например, из-за того, что он любит или не любит делать ставки в силу ощущаемого волнения или по любой другой причине. Это затруднение аналогично тому, что имеет место при разделении двух разных, но совместно действующих сил. Кроме того, предложение заключить пари может побудить его изменить свое мнение; точно так мы не могли бы измерить электрическое напряжение, действительно внеся заряд и установив, действию какой силы он подвергается, поскольку внесение заряда изменило бы измеряемое распределение.

С тем чтобы построить теорию значений веры, которая будет одновременно общей и более точной, я предлагаю взять за основу общую психологическую теорию, которую сейчас повсеместно отвергают, но которая тем не менее, я думаю, очень близка к истине в такого рода случаях, которые нам более всего интересны. Я имею в виду теорию, согласно которой мы действуем таким образом, который, как мы полагаем, скорее всего приведет нас к желаемому, так что действия человека полностью детерминируются его желаниями и тем, во что он верит. Эту теорию нельзя согласовать со всеми фактами, но она представляется мне полезным приближением к истине особенно, когда речь идет о нашей сознательной и профессиональной жизни, и именно о ней мы по большей части размышляем. Эту простую теорию многие психологи, очевидно, пожелали бы сохранить, дополнив неосознаваемыми желаниями и неосознаваемыми верованиями с тем, чтобы она больше соответствовала фактам. Насколько подобные фикции помогут достичь желаемого результата, я не берусь судить; я лишь претендую на приблизительную истину или истину применительно к искусственной психологической системе, которая, подобно ньютоновской физике, может, я думаю, использоваться с пользой для дела, даже если мы знаем, что она ложна.