...

С упадком метафизики философов все меньше и меньше заботило Божественное, они все больше и больше были одержимы чистотой, стремясь достичь все более высоких уровней лингвистической гигиены. Как следствие, метафоры все чаще впадали в немилость и, согласно всеобщему мнению, считались распространенным источником заразы. [510]

Теперь подобная подозрительность по отношению к метафорам чаще всего считается излишней, даже опасной. Почему – подскажет тот факт, что идея «убрать декорации», чтобы «обнаружить простое значение слова» – сама по себе есть метафора. Быть может, мышление метафорично. Быть может, убрав метафору, мы убираем мысль. Операция по удалению метафор будет еще хуже, чем заболевание.

Вопрос в том, служит ли метафора в экономической науке только для декоративного оформления. Наиболее явные метафоры в экономической теории – те, которые используются для передачи новаторских идей, например новизны, происхождение которой – в сравнении экономических понятий с неэкономическими. «Эластичность» когда-то была образным представлением, которое расширяло горизонты; «депрессия» была депрессивной; «равновесие» подразумевает сравнение экономики с яблоком в вазе, это идея упорядоченности; «конкуренция» наводила на мысли о скачках; «скорость» обращения денег – о вихре бумажек. Значительная часть словаря экономической теории состоит из мертвых метафор, взятых из неэкономических областей.

Другой тип новых идей – сравнение неэкономических представлений с экономическими, заметно проявляющееся в империализме новых экономических теорий права, истории, политики, преступности и т. д., и наиболее заметно в работах Гэри Беккера, этого Киплинга экономической империи. Среди наименее экстравагантных из его многочисленных метафор стоит отметить, например, сравнение детей с товарами длительного пользования. Философ Макс Блэк заметил, что «запоминающаяся метафора обладает способностью установить когнитивное и эмоциональное отношение между двумя отдельными сферами, используя язык, непосредственно доступный одной [сфере] как призму, сквозь которую надо рассматривать вторую». [511] Итак, здесь субъект (ребенок) рассматривается сквозь призму своего определения (как товара длительного пользования). Если вначале перевести это буквально, то получится следующее: «Приобретение ребенка изначально дорого обходится, он остается с вами на протяжении долгого времени, за которое приносит потоки положительных эмоций, довольно недешев в обслуживании и ремонте, вторичный рынок для него является несовершенным… Схожим образом, товар длительного пользования, например, холодильник…». Можно дальше продолжать этот список похожих черт, постепенно выявляя также и различия: «Дети, как и товары длительного пользования, – не объекты привязанности и заботы»; «дети, как и товары длительного пользования, не имеют собственного мнения». В этом одна из причин того, что, как говорит Блэк, «метафорическая мысль – это особый способ найти новую идею, ее не следует конструировать как внешнюю декоративную замену просто мысли». [512] Буквальный перевод важной метафоры может продолжаться бесконечно. В этом и в других отношениях важные метафоры в экономической теории обладают свойством, весьма почитаемым в успешных научных теориях, – способностью удивлять все новыми и новыми приложениями. [513]

Но не только богатство экономических метафор делает их настолько важными для экономического мышления. Литературный критик А. Ричардс был одним из первых, кто понял (в 1936 г.), что метафора – это «две мысли о различных предметах, активизирующиеся одновременно,… и ее значение – результат этого взаимодействия» [514] (Курсив. – Д. M). Метафора – не просто словесный трюк, продолжает Ричардс, а «взаимное заимствование и контакт мыслей, сделка между контекстами» [515] (Курсив. – А. Р.). Экономисты без труда увидят основной смысл его экономической метафоры, – взаимовыгодный обмен. Противоположное мнение, что идеи и слова, их выражающие – это инвариантные блоки, кирпичики, которые можно комбинировать как угодно, [516] аналогично убежденности в том, что экономика – это просто агрегат, состоящий из Робинзонов Крузо. Однако важнейшая идея экономической науки со времен Смита состояла в том, что полный остров занятых торговлей Робинзонов отличается, и часто в лучшую сторону, от простого агрегата.

Другая любимая метафора Г. Беккера, «человеческий капитал», иллюстрирует, как два набора идей, оба заимствованные из экономической теории, могут пояснять друг друга, обмениваясь своими коннотациями. В словосочетании «человеческий капитал» были сразу же объединены области экономической науки, в которых изучаются навыки работников и инвестиции в оборудование. И обе они выиграли: в экономике труда стало ясно, что навыки, при всей их неосязаемости, суть результат воздержания от потребления; теория капитала обогатилась представлением о том, что навыки, при всей их недостаточной капитализации, конкурируют с другими направлениями инвестиций за ресурсы воздержания. Для контраста заметим, что поскольку экономисты разбираются только в товарах длительного пользования и у них мало соображений (по крайней мере не банальных) по поводу детей, у метафоры, что дети – это товары длительного пользования, есть, так сказать, лишь одно направление движения. Выгоды от торговли получила в основном теория, в которой изучаются дети (фертильность, брачность, наследственность), усвоив понятия из теории товаров длительного пользования, но не в противоположную сторону.

Экономические метафоры – поэтика экономической науки. Все то, в чем преуспели метафоры в поэзии, характеризует их успех и в экономической теории, и это можно проанализировать в схожих терминах. По поводу наилучшей метафоры в самой совершенной поэзии сравнив тебя с летним днем [517] или А с В, Оуэн Барфилд заметил:

Загрузка...