Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга II

ЧАСТЬ IX (1914 — 1915)

МАНИФЕСТЪ 20-го ІЮЛЯ (СТ. СТ.) 1914 ГОДА О ВОИНЪ СЪ ГЕРМАНІЕЙ. ОТНОШЕНІЕ НАСЕЛЕНІЯ. КРАСНОКРЕСТНАЯ ДЪЯТЕЛЬНОСТЬ. КНЯЗЬ Г. Е. ЛЬВОВЪ. ЛАЗАРЕТНЫЙ БЫТЪ И НАСТРОЕНІЯ. ПРИСЫЛКА ВЪ САМАРУ БОЛЬНЫХЪ ПЛѢННЫХЪ ТУРОКЪ. 1915 ГОДЪ. ПРІѢЗДЪ ВЪ Г. САМАРУ ПРИНЦА А. Г. ОЛЬДЕНБУРГСКАГО. САМАРСКІЙ ОБЪЕДИНЕННЫЙ КОМИТЕТЪ. ОТКРЫТІЕ 17 ЯНВАРЯ СЕССІЙ ГОСУДАРСТВЕННАГО СОВѢТА И ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ. ВСТРѢЧИ. БЕСѢДА СЪ С. Д. САЗОНОВЫМЪ. РАУТЪ У ИВ. ЛОГ. ГОРЕМЫКИНА. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СОВѢЩАНІЕ ПО ХЛѢБНЫМЪ ЗАГОТОВКАМЪ. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ГРУППА ЧЛЕНОВЪ ГОСУДАРСТВЕННАГО СОВѢТА. ПРІЕМЪ У ПРИНЦА А. Г. ОЛЬДЕНБУРГСКАГО. ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНІЕ КРАСНАГО КРЕСТА. ГР. А. Д. И М. Ѳ. ШЕРЕМЕТЕВЫ. ДОКЛАДЫ О НАРОДНОЙ МУЗЫКѢ И СБЕРЕГАТЕЛЬНЫХЪ КАССАХЪ. МИНИСТРЪ ФИНАНСОВЪ П. Л. БАРКЪ. МИНИСТРЪ ВНУТРЕННИХЪ ДѢЛЪ Н. А. МАКЛАКОВЪ. ПОЛЬСКІЙ ВОПРОСЪ. СТОЛИЧНЫЯ СПЛЕТНИ. ТИФОЗНАЯ ЭПИДЕМІЯ ВЪ САМАРѢ. ЮБИЛЕЙНОЕ ЗЕМСКОЕ СОБРАНІЕ. ОТЕЦЪ И СЫНЪ ЩЕРБАТОВЫ — ИХЪ ПОСЛѢДНЯЯ ВСТРѢЧА. РЯДЪ СМЕРТЕЙ. СЕМЬЯ ПОЛИВАНОВЫХЪ И ИХЪ ИМѢНІЯ. ЗНАКОМСТВО НИКОЛАЯ ПОЛИВАНОВА СЪ НАШЕЙ ДОЧЕРЬЮ МАРІЕЙ И ИХЪ ПОМОЛВКА. ЗАБОЛѢВАНІЕ СЫНА АЛЕКСАНДРА. ОПЕКА НАДЪ ДѢТЬМИ БРАТА НИКОЛАЯ. ОРГАНИЗАЦІЯ ВЪ САМАРѢ РЕЗЕРВОВЪ ВОЕННЫХЪ САНИТАРОВЪ И ОБОЗОВЪ. БЛАГОДАРНОСТЬ ВДОВСТВУЮЩЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ. ПРОВОДЫ ГУБЕРНАТОРА ПРОТАСЬЕВА. ВИЦЕ-ГУБЕРНАТОРЪ КНЯЗЬ С. В. ГОРЧАКОВЪ И НОВЫЙ МИНИСТРЪ КНЯЗЬ Н. Б. ЩЕРБАТОВЪ. ВРАЖДЕБНОСТЬ КО ВСЕМУ НѢМЕЦКОМУ. ОТКРЫТІЕ 19 ІЮЛЯ СЕССІЙ ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХЪ ПАЛАТЪ. А. Н. КУЛОМЗИНЪ. УГНЕТЕННЫЯ НАСТРОЕНІЯ. ПАНИЧЕСКІЕ СЛУХИ. КРИТИКА ГРАФА В. Н. КОКОВЦОВА. ДОКЛАДЫ МИНИСТРОВЪ: А. А. ПОЛИВАНОВА И С. Д. САЗОНОВА. МНѢНІЯ ГЕНЕРАЛОВЪ ПАЛИЦЫНА И ДЖУНКОВСКАГО, САМАРИНА, ВАРУНЪ-СЕКРЕТА И ДР. ПИСЬМО А. П. СТРУКОВА. КНЯЗЬ Н. П. УРУСОВЪ О ГАЛИЦІЙСКОМЪ ФРОНТѢ. НАРАСТАНІЕ ВСЕОБЩАГО НЕДОВОЛЬСТВА. ОБРАЗОВАНІЕ ВЕРХОВНОЙ СЛѢДСТВЕННОЙ КОМИССІИ И ВСЛѢДЪ ЗА НЕЙ ОСОБЫХЪ СОВѢЩАНІЙ. СМѢНА ВЕРХОВНАГО КОМАНДОВАНІЯ. ПИСЬМО СЪ ПРОТЕСТОМЪ МИНИСТРОВЪ. ЗАСѢДАНІЕ 16 СЕНТЯБРЯ СОВѢТА МИНИСТРОВЪ ПОДЪ ПРЕДСѢДАТЕЛЬСТВОМЪ ГОСУДАРЯ. УВОЛЬНЕНІЕ КНЯЗЯ Н. Б. ЩЕРБАТОВА И А. Д. САМАРИНА. ВЫСОЧАЙШЕЕ НАЗНАЧЕНІЕ МЕНЯ 1 АВГУСТА ВЪ СОСТАВЪ ВЕРХОВНОЙ СЛѢДСТВЕННОЙ КОМИССІИ. ЕЯ ДѢЯТЕЛЬНОСТЬ. ПРЕДСѢДАТЕЛЬ — ГЕНЕРАЛЪ ПЕТРОВЪ. ЧЛЕНЫ: И. Я. ГОЛУБЕВЪ, ГЕНЕРАЛЪ ПАНТЕЛѢЕВЪ, СЕНАТОРЪ ПОСНИКОВЪ, ГРАФЪ В. А. БОБРИНСКІЙ И С. Т. ВАРУНЪ-СЕКРЕТЪ. ДѢЛО БЫВШАГО ВОЕННАГО МИНИСТРА СУХОМЛИНОВА. БЛОКЪ „ОБЩЕСТВЕННИКОВЪ”. РАСПРЕДѢЛЕНІЕ И ПОРЯДОКЪ СЛѢДСТВЕННЫХЪ РАБОТЪ. ПЕРЕИЗБРАНІЕ МЕНЯ 20 СЕНТЯБРЯ САМАРСКИМЪ ЗЕМСТВОМЪ ВЪ ЧЛЕНЫ ГОСУДАРСТВЕННАГО СОВѢТА. ОБСЛѢДОВАНІЕ МНОЮ ДѢЯТЕЛЬНОСТИ АРТИЛЛЕРІЙСКИХЪ ЗАВОДОВЪ. ЦАРИЦЫНСКІЙ ЗАВОДЪ. ИСТОРІЯ ЕГО ВОЗНИКНОВЕНІЯ. СЕНСАЦІОННЫЯ РАЗОБЛАЧЕНІЯ ГЕНЕРАЛА А. А. МАНИКОВСКАГО. МОРСКОЙ МИНИСТРЪ И. К. ГРИГОРОВИЧЪ. РОЛЬ ПРЕДСѢДАТЕЛЯ ГЕНЕРАЛА ПЕТРОВА. КОНЕЧНАЯ СУДЬБА НАЧАТАГО МНОЮ СЛѢДСТВІЯ. ОБЩІЕ ВЫВОДЫ

121

Вся наша съ женой поѣздка изъ Петербурга до родного Головкинскаго гнѣзда проходила въ той же безотрадной обстановкѣ мглы и сплошной гари, которая сопровождала насъ и при путешествіи отъ Германской границы до Невской столицы. Тусклое закопченое солнце, невѣроятно удушливая жара отъ продолжительно стоявшей засухи, дѣйствовали на насъ самымъ угнетающимъ образомъ. Даже, спускаясь изъ Нижняго по Волгѣ, мы не ощущали обычной свѣжести и чистоты воздуха, горѣли уже не торфяные болота, а необозримыя, окружавшія Волжскій бассейнъ, лѣсныя пространства... Казалось. что вся Россія горитъ... Сердце сжималось все сильнѣе отъ предчувствія чего-то неизбѣжнаго, рокового, по мѣрѣ разраставшихся политическихъ осложненій на Балканахъ — особенно послѣ вызывающей по своему грубо-ультимативному содержанію Австрійской ноты, предъявленной 10-го іюля Сербскому Правительству.

Тревожные слухи вскорѣ уступили мѣсто указамъ о мобилизаціяхъ — сначала частичной, а 18-го іюля — всеобщей. Война становилась уже не призракомъ, а страшной дѣйствительностью, воспринятой, впрочемъ, всѣми русскими людьми съ чувствомъ несомнѣннаго удовлетворенія. Слишкомъ великъ былъ позоръ, который причиненъ былъ нашимъ братьямъ-славянамъ оскорбительными для чести Сербской Державы австрійскими требованіями.

18-го числа того же іюля на сцену выступила Германія, дѣйствовавшая по указкѣ неуравновѣшеннаго и самонадѣяннаго Вильгельма. Его ультимативное предложеніе Русскому Правительству пріостановить военныя мѣры и отмѣнить указъ объ общей мобилизаціи въ указанный имъ срокъ до 12 ч. дня 19-го іюля — Государь не принялъ. Тогда Германія объявила Россіи войну.

20-го іюля былъ опубликованъ Высочайшій манифестъ, вызвавшій среди всѣхъ слоевъ населенія необъятной Россійской Имперіи огромный патріотическій подъемъ.

Повсемѣстно — не только въ губернскихъ, но и въ уѣздныхъ городахъ, также и во многихъ селахъ, происходили грандіозныя народныя манифестаціи и торжественныя уличныя шествія съ національными флагами и портретами Государя. Въ самой же столицѣ собравшаяся передъ Зимнимъ Дворцомъ многотысячная толпа, при появленіи Ихъ Величествъ на балконѣ, какъ одинъ человѣкъ пала на колѣни, оглашая воздухъ воодушевленными кликами „ура” и пѣніемъ „Боже Царя храни”...

Вслѣдъ за этимъ изданъ былъ указъ о назначеніи Великаго Князя Николая Николаевича главнокомандующимъ всей боевой Императорской Арміи.

Мобилизація прошла съ исключительнымъ и, какъ оказалось, совершенно неожиданнымъ для нашихъ враговъ успѣхомъ. Затронувъ всѣ слои россійскаго населенія, она въ нашихъ местахъ отразилась, главнымъ образомъ, на контингентѣ сельскохозяйственныхъ рабочихъ въ разгарѣ полевой уборки — т. н. „страдной поры”. Не мало оказалось призванныхъ среди гласныхъ и дворянства. Даже 53-лѣтній двоюродный мой братъ П. М. Наумовъ вынужденъ былъ облечься въ форму военнаго врача. Общій патріотическій подъемъ, охватившій страну, вызвалъ рядъ добровольческихъ поступленій, въ большинствѣ случаевъ среди интеллигенціи.

Трогательностью и торжественностью отличались проводы Самарскаго гарнизона.

Рядъ экстренныхъ Губернскихъ Собраній и засѣданій открывшихся 26-го іюля сессій обѣихъ законодательныхъ палатъ, тоже прошли въ условіяхъ исключительнаго патріотическаго воодушевленія, съ выраженіемъ горячихъ вѣрноподданическихъ чувствъ и завѣреній въ готовности жертвовать для защиты отечества достояніемъ и жизнью...

Одновременно съ началомъ открытія военныхъ дѣйствій, правительству пришлось спѣшно озаботиться организаціей врачебной помощи какъ на театрѣ боевыхъ операцій, такъ и въ тылу, гдѣ подъ флагомъ Краснаго Креста раскинута была по всей Россіи широкая сѣть лазаретовъ для больныхъ и раненыхъ воиновъ.

Руководство всей тыловой дѣятельностью Краснаго Креста было поручено Александру Дмитріевичу Самарину. Встрѣтившись со мною на открытіи экстренной іюльской сессіи Государственнаго Совѣта, онъ обратился ко мнѣ съ просьбой помочь ему въ возложенномъ на него отвѣтственномъ дѣлѣ. Я согласился, и Самаринъ передовѣрилъ мнѣ общее завѣдываніе Краснокрестными организаціями во всей восточной области Европейской Россіи.

Съ самаго начала дѣятельность моя въ качествѣ Главноуполномоченнаго огромнаго тылового района протекала въ условіяхъ, чреззвычайно неблагопріятныхъ. Полномочія, которыя были мнѣ предоставлены по наспѣхъ выработаннымъ инструкціямъ, не заключали въ себѣ точныхъ указаній относительно взаимоотношеній моихъ съ высшими административными чинами губерній, находившихся въ моемъ вѣденіи, а также съ мѣстными общественными, земскими и городскими учрежденіями. Даже самыя границы упомянутой восточной области Европейской Россіи, гдѣ должна была протекать моя дѣятельность, не были опредѣленно установлены, и чуть ли не каждый мѣсяцъ подвергались измѣненіямъ.

Фактически дѣло удавалось наладить лишь благодаря добрымъ отношеніямъ, установившимся у меня съ лицами и учрежденіями, при любезномъ содѣйствіи которыхъ надо было осуществлять возложенныя на меня краснокрестныя заданія.

Надо отдать справедливость, какъ земства, такъ и города, отнеслись къ дѣлу съ исключительной отзывчивостью и энергіей. Въ какіе-нибудь три - четыре месяца въ одной Самарѣ земствомъ были выстроены и превосходно оборудованы десять деревянныхъ лазаретныхъ помѣщеній, въ дополненіе къ больницамъ — земскимъ, городскимъ и частнымъ, ранѣе существовавшимъ въ городѣ.

Надо имѣть въ виду, что Самара являлась центральнымъ узловымъ пунктомъ, на которомъ временами происходило значительное скопленіе привезеннаго со всѣхъ фронтовъ искалѣченнаго войной несчастнаго люда. Часть раненыхъ привозили въ Самару по Волгѣ, часть присылали по Сызранскому желѣзнодорожному пути. Въ Самарѣ производилась пересадка больныхъ и раненыхъ воиновъ съ судовъ въ вагоны для дальнѣйшей отправки ихъ по Златоустовскому или Оренбургскому направленію, и обратно. Изъ вагоновъ ихъ высаживали и помѣщали на суда, для отправки въ другія мѣста по Волгѣ и для размѣщенія въ лазаретахъ, устроенныхъ приволжскими земствами, городами и селеніями.

Съ 1914 - 1915 г. г. времени ушло не мало. Я теперь не могу привести точныхъ цифръ. Но дѣятельность мѣстныхъ общественныхъ учрежденій и нѣкоторыхъ частныхъ лицъ была полна самоотверженія.

Въ моемъ кабинетѣ висѣла большая карта Восточнаго Приволжья, со всѣмъ Камскимъ бассейномъ, на которой я отмѣчалъ краснокрестными флажками пункты, извѣщавшіе меня объ открытіи у нихъ лазаретныхъ помѣщеній. Задолго до конца навигаціоннаго періода, иначе говоря — еще въ сентябрѣ 1914 года, карта эта, въ особенности по рѣчнымъ и желѣзнодорожнымъ развѣтвленіямъ, была сплошь испещрена такими значками...

Война оказалась безпримѣрной, какъ въ отношеніи количества бойцовъ, такъ и въ смыслѣ жестокости способовъ ея веденія. Лазареты стали быстро заполняться. Работа закипѣла во всю. Завѣдываніе чрезмѣрно обширной областью оказалось для меня невыполнимымъ. Еле хватало силъ и времени справляться съ однимъ Самарскимъ Приволжскимъ округомъ, съ которымъ тѣсно были связаны губерніи Уфимская и Оренбургская. Въ этихъ рамкахъ мое руководство и наблюденіе, какъ Краснокрестнаго Главноуполномоченнаго еще могло быть осуществлено. Я попросилъ Самарина ограничить мой районъ тремя губерніями: Самарской, Уфимской и Оренбургской. Онъ на это согласился.

Осенью 1914 года, въ Москвѣ возникли двѣ общественныя организаціи — Всероссійскій Общеземский и Городской Союзы. Они сразу же заняли въ странѣ видное положеніе, благодаря предоставленію имъ Правительствомъ значительныхъ денежныхъ ассигновокъ. Дѣятельность этихъ организацій, сконцентрировавшихъ вокругъ себя земскую и городскую „интеллигенцію” либерально-оппозиціоннаго уклона, и возглавленныхъ небезызвѣстными общественными дѣятелями того же толка — кн. Г. Е. Львовымъ и М. В. Челноковымъ,. — была направлена на удовлетвореніе тѣхъ же нуждъ, которыя были предметомъ заботъ краснокрестныхъ организацій. Союзы возбудили ходатайство о полученіи ими права дѣйствовать подъ тѣмъ же флагомъ Краснаго Креста, на что правительство отвѣтило согласіемъ.

Въ результатѣ, какъ на фронтѣ, такъ и въ тылу, Земскій и Городской Союзы стали работать параллельно съ основными учрежденіями Краснаго Креста, а мѣстные земства и города, ранѣе дѣйствовашіе подъ руководствомъ краснокрестныхъ уполномоченныхъ, стали мало-помалу отходить отъ первоначальной своей связи съ Главнымъ Управленіемъ Краснаго Креста и примыкать къ возникшимъ объединеніямъ — общеземскому и общегородскому.

Подобное положеніе вещей не могло способствовать успѣху общаго дѣла и не облегчало моей работы, какъ отвѣтственнаго руководителя всей краснокрестной дѣятельностью завѣдываемаго мною района. По цѣлому ряду срочныхъ вопросовъ, связанныхъ съ функціонированіемъ земскихъ и городскихъ лазаретовъ, приходилось обращаться за справками и указаніями то къ Главноуполномоченному Самарину, то къ предсѣдателямъ Земскаго или Городского Союзовъ.

Не могу не вспомнить одного случая, въ достаточной степени характеризующаго нынѣ историческую личность князя Георгія Евгеньевича Львова, какъ управителя въ описываемое время только общеземской организаціи, а спустя два года, уже всей бывшей Россійской Имперіи.

Въ одинъ изъ проѣздовъ черезъ Москву, зимой 1914-1915 г.г., мнѣ понадобилось, ради выясненія цѣлаго ряда серьезнѣйшихъ вопросовъ по земской лазаретной дѣятельности, лично повидать кн. Львова.

Обширное помѣщеніе было биткомъ набито. Среди общей сутолоки и шумнаго гула голосовъ, вперемежку с трескотней пишущихъ машинъ, меня провели въ предсѣдательскій кабинетъ, въ который вскорѣ же за мной не вошелъ, а скорѣе вбѣжалъ, самъ князь Георгій Евгеньевичъ Львовъ, имѣвшій видъ въ конецъ замотаннаго человѣка.

Предупредительно извинившись, что за массой дѣлъ онъ не располагаетъ достаточнымъ досугомъ, князь попросилъ меня изложить все то, что представлялось необходимымъ для совмѣстнаго нашего съ нимъ обсужденія и разрѣшенія. Къ сожалѣнію, мнѣ этого не удалось сдѣлать, такъ какъ ежеминутно къ намъ врывались какіе-то взъерошенные типы съ разными бумажками и запросами... Бумажки эти Львовъ, не глядя, подписывалъ, а на устные вопросы лишь всплескивалъ руками и бросалъ своимъ истомленнымъ голосомъ: — Дѣлайте, что хотите!.. Вѣдь даны же вамъ общія указанія!.. — Въ довершеніе всего, въ нашу комнату ввалилась многолюдная „делегація”, которая въ самой безцеремонной формѣ потребовала, чтобы несчастный Львовъ, совмѣстно съ ними, отправился куда-то по срочному для нихъ дѣлу.

Еще разъ передо мной извинившись, князь, безпомощно разведя руками, мнѣ заявилъ: — Вы видите, какъ меня треплютъ! Дорогой Александръ Николаевичъ! Я весь къ вашимъ услугамъ, и распоряжайтесь отъ моего имени какъ только вамъ для дѣла представляется нужнымъ.. Если вамъ необходимо, чтобъ я немедленно преподалъ для вашего района тѣ или другія инструктивныя указанія, не откажите сдѣлать это сейчасъ же сами... Садитесь за мой столъ... Напишите, что нужно, а телеграмму отправитъ мой курьеръ. Меня же простите — я вынужденъ васъ покинуть... Отъ души желаю вамъ всяческаго успѣха!... — Съ этими словами князь, пожавъ мнѣ наскоро руку, устремился къ выходу. Я остановилъ его и поспѣшно спросилъ: — Кто же подпишетъ составленную мною для Самары телеграмму? — Возьмите, да и поставьте сами подъ нею мою подпись! — послышался быстрый отвѣтъ: — Повторяю, я заранѣе согласенъ на все, что вами въ телеграммѣ будетъ изложено!.. — Черезъ секунду кабинетъ опустѣлъ.

Оставишь въ одиночествѣ, я не скоро пришелъ въ себя отъ его словъ и вообще отъ всего поведенія человѣка, стоявшаго во главѣ огромной всероссійской организаціи...

Вѣроятно, не мнѣ первому и не мнѣ послѣднему Львовъ давалъ право подписывать его фамилію подъ оффиціальнодѣловыми бумагами, содержаніе коихъ ему не было извѣстно. Подобное невѣроятно-легкомысленное отношеніе князя къ значенію и достоинству своей предсѣдательской подписи, въ связи со всѣмъ тѣмъ, что происходило на моихъ глазахъ въ его кабинетѣ, — сразу же заставило меня подумать объ этомъ почему-то стяжавшимъ себѣ немалую популярность общественномъ дѣятелѣ, какъ о человѣкѣ опредѣленно неспособномъ нести обязанности отвѣтственнаго управителя.

Тогда же у меня создалось убѣжденіе, что за спиной подобнаго предсѣдателя самозванно народившагося Общеземскаго Союза, во всѣхъ дѣлахъ, намѣреніяхъ и отчетности долженъ царствовать сильнѣйшій произволъ, партійное засилье и безграничный денежный хаосъ. Впослѣдствіи мои предвидѣнія, къ глубокому сожалѣнію, полностью оправдались.

Не добившись при личномъ моемъ свиданіи съ Львовымъ никакого толка, и само собой отказавшись отъ мысли воспользоваться его совѣтомъ, я рѣшилъ впредь дѣйствовать совершенно самостоятельно, держась лишь общей линіи съ А. Д. Самаринымъ, съ которымъ у меня въ нашей совмѣстной работѣ по Красѣому Кресту установился полнѣйшій контактъ.

Подѣлившись съ нимъ своими впечатлѣніями о князѣ Львовѣ, я услыхалъ отъ Александра Дмитріевича подтвержденіе моей оцѣнки этого дѣятеля, волею судебъ, года черезъ два послѣ описаннаго мною съ нимъ свиданія, сыгравшаго въ исторіи Россійской государственной жизни роковую губительную роль.

Быстро разраставшійся кругъ военныхъ операцій; образованіе четырехъ боевыхъ фронтовъ; безпрерывно увеличивавшійся контингентъ раненыхъ и больныхъ воиновъ; параллельная дѣятельность разнообразныхъ краснокрестныхъ учрежденій, требовавшихъ большой между собою согласованности — все это вызывало повелительную необходимость въ образованіи сильной и авторитетной объединяющей власти, для общаго руководства всѣмъ военно-санитарнымъ дѣломъ, какъ на фронтѣ, такъ и на всемъ огромномъ пространствѣ Имперіи.

Власть эта по Высочайшему повелѣнію была вскорѣ создана и ввѣрена въ руки опытнаго и рѣшительнаго борца съ народными эпидемическими бѣдствіями. Одно имя принца Александра Петровича Ольденбургскаго заставило сразу „подтянуться” всѣхъ дѣятелей, ему подвѣдомственныхъ.

Всѣмъ извѣстно было основное свойство горячаго и прямолинейнаго принца — никого и ничего не щадить на пути достиженія успѣха въ принятомъ на себя государственномъ дѣлѣ. Его Высочеству были даны диктаторскія полномочія, а на мѣстахъ непосредственными его агентами являлись начальники губерній, съ которыми мнѣ, какъ краснокрестному уполномоченному, приходилось ближе всего считаться, какъ съ инстанціей, располагавшей наибольшей властью и наиболѣе оффиціально-авторитетной.

Съ этого момента насталъ періодъ постояннаго и не всегда для дѣла полезнаго вмѣшательства высшей губернской администраціи въ жизнь и распорядки краснокрестныхъ учрежденій. Губернаторомъ въ Самарѣ былъ въ то время Н. В. Протасьевъ, о которомъ я ранѣе отозвался, какъ о человѣкѣ пріятномъ, покладистомъ и благожелательномъ. Вице-Губернаторомъ, послѣ фонъ-Витте, былъ назначенъ къ намъ князь Сергѣй Васильевичъ Горчаковъ, бывшій морякъ, чуть не погибшій въ Цусимскомъ бою, и служившій затѣмъ въ Курской губерніи Уѣзднымъ Предводителемъ.

Князь Сергѣй Васильевичъ былъ слабо подготовленъ для несенія возложенныхъ на него Министромъ Маклаковымъ вице-губернаторскихъ обязанностей, но обладалъ зато иными привлекательными качествами, отчасти личными, частью унаслѣдованными имъ отъ былой офицерской, да еще морской, службы, благодаря которымъ онъ быстро снискалъ къ себѣ общія симпатіи самарскаго общества, въ особенности, среди мѣстнаго дворянства. Лично я князя, несмотря на нѣкоторыя его слабости и недостатки (а у кого ихъ нѣтъ?!), сердечно полюбилъ и посильно старался содѣйствовать его служебной жизни.

Въ лицѣ Протасьева и князя Горчакова я имѣлъ безусловно доброжелательныхъ сотрудниковъ, чего, къ сожалѣнію, нельзя было сказать про Лялина, ими же уполномоченнаго для наблюденія за дѣятельностью врачебно-санитарныхъ учрежденій въ губерніи. Онъ оказался пренепріятымъ и заносчивымъ чиновникомъ, способнымъ обо всемъ доносить начальству въ превратномъ и пристрастномъ видѣ. Въ жизни нашихъ краснокрестныхъ учрежденій, дотолѣ спокойно-дѣловой, настала прискорбная пора всевозможныхъ осложненій чисто личнаго характера. Въ концѣ концовъ, пришлось обратиться съ просьбой къ Протасьеву о замѣнѣ Лялина болѣе подходящимъ лицомъ. У общеземской организаціи былъ тоже свой особый мѣстный уполномоченный — нашъ самарскій дворянинъ Н. А. Самойловъ. Это былъ работникъ чрезвычайно толковый и энергичный, съ которымъ у меня установились наилучшія дѣловыя связи, а Лялинъ позволялъ себѣ распускать о немъ всевозможныя инсинуаціи.

Дѣло, которому мы всѣ цѣликомъ себя отдавали, являлось само по себѣ настолько серьезнымъ и идейно-возвыщеннымъ, что безпрестанныя мелочныя личныя придирки чиновныхъ ничтожествъ, подобныхъ Лялину, въ сильнѣйшей степени раздражали самоотверженныхъ краснокрестныхъ работниковъ и создавали нервное настроеніе, далеко не въ пользу мѣстной администраціи. Съ этимъ нельзя было не считаться. По мѣрѣ того, какъ война затягивалась и выяснялись явные недостатки въ ея веденіи, замѣтно возрастало общее недовольство. Оно зарождалось, съ одной стороны, на почвѣ всенародной нервной подавленной неудовлетворенности, вызванными боевыми неудачами, а съ другой — подъ вліяніемъ зловредныхъ слуховъ, стремившихся использовать тяжкое для Россіи время въ цѣляхъ дискредитированія власти и всего государственнаго порядка.

Въ этомъ отношеніи лазаретная жизнь представляла для агитаторской дѣятельности исключительно благопріятную обстановку. Послѣ кровопролитнѣйщихъ боевъ, сопровождавшихся массовыми газовыми отравленіями, поѣзда еле успѣвали развозить по тыловымъ линіямъ тысячи искалѣченныхъ жертвъ. Всѣ заготовленныя лазаретныя помѣщенія очень быстро были до послѣдней койки заполнены ранеными и больными воинами. Вся первоначально оборудованная ихъ сѣть, также какъ и сформированные въ началѣ войны кадры врачебнаго персонала, оказались далеко недостаточными для удовлетворенія потребностей страшной дѣйствительности. Приходилось въ самомъ срочномъ порядкѣ увеличивать количество мѣстъ пріемки для безпрерывно присылаемыхъ со всѣхъ четырехъ фронтовъ мучениковъ воинскаго долга, и въ то же время, такъ же наспѣхъ, пополнять и контингентъ врачей, фельдшеровъ и сестеръ милосердія. Въ медицинскомъ составѣ также съ начала войны происходила убыль и на самомъ театрѣ военныхъ дѣйствій, а главнымъ образомъ, въ результатѣ всевозможныхъ эпидемическихъ заболѣваній и общаго переутомленія.

Пополненіе это приходилось производить почти безъ всякаго разбора и брать всѣхъ, кого мало-мальски можно было использовать для удовлетворенія острой нужды во врачебносанитарномъ персоналѣ. При этихъ условіяхъ въ лазаретную среду стали незамѣтно проникать элементы, которые пользовались лазаретными палатами, какъ своего рода аудиторіями, заполненными людьми, не только физически потерпѣвшими отъ ужасовъ войны, но которыхъ въ большинствѣ случаевъ эти ужасы ожесточили. Они съ жадностью впитывали осторожныя по формѣ, вкрадчивыя, но ядовитыя проповѣди о вредѣ царизма, о классовомъ неравенствѣ, о помѣщичьемъ засиліи и пр. Въ дополненіе къ словеснымъ поученіямъ, въ палатахъ тайно раздавались нелегальныя брошюрки, которыя, украдкой отъ начальства, читали вслухъ больнымъ ихъ грамотные товарищи.

Я близко познакомился съ лазаретнымъ бытомъ, не столько какъ руководитель всей дѣятельностью краснокрестныхъ учрежденій въ обширномъ Приволжскомъ районѣ, сколько благодаря непосредственному завѣдыванію устроеннымъ мною въ домѣ дворянства нашимъ лазаретомъ. Онъ содержался на частныя средства графа Голенищева-Кутузова, мои и нѣкоторыхъ лицъ, а также на средства самарскаго дворянства. Незадолго до войны я сдѣлалъ пристройку къ верхнему этажу дворянскаго дома. Я размѣстилъ въ немъ до двадцати коекъ для выздоравливавшихъ послѣ операціи воиновъ, которые поступали ко мнѣ изъ самарскихъ хирургическихъ лечебницы Для нихъ было отведено три смежныхъ комнаты, а черезъ корридоръ была обширная столовая, ванная и комната сестры милосердія. Пища готовилась въ общей кухнѣ, расположенной въ нижнемъ этажѣ зданія и обслуживавшей, наряду съ лазаретомъ, дворянскій женскій интернатъ.

Ближайшей моей сотрудницей по завѣдыванію дворянскимъ лазаретомъ была почтенная Софья Ѳедоровна Дурасова, состоявшая во все время моего предводительства начальницей интерната.

Софья Ѳедоровна принадлежала къ славному Бугурусланскому роду Дурасовыхъ, приходясь родною сестрой Петру Ѳедоровичу Дурасову — выдающемуся самарскому дѣятелю по землеустройству.

Дѣловитая, ровная и вмѣстѣ съ тѣмъ, энергично-настойчивая, Софья Ѳедоровна была идеальной и мудрой наставницей ввѣренной ея попеченію дворянской женской молодежи. Столь же добросовѣстно она отнеслась и къ новымъ своимъ обязанностямъ по хозяйственному завѣдыванію дворянскимъ лазаретомъ. Совмѣстно съ приглашенной мною сестрой милосердія Илларіоновой, откомандированной въ мое распоряженіе Ольгинской общиной, Софья Ѳедоровна вела порученное ей дѣло безукоризненно и пользовалась со стороны больныхъ большимъ уваженіемъ.

Ежедневно бывая въ своемъ лазаретѣ и интересуясь всѣмъ происходившимъ въ его стѣнахъ, я не могъ не видѣть, какъ охотно, даже жадно, слѣдили мои больные, грамотные и неграмотные, за всѣмъ, что касалось хода военныхъ дѣйствій, политики, государственной жизни и, въ частности, устроенія деревни и общекрестьянскаго земельнаго благополучія.

Для больныхъ и ихъ развлеченія заведены были шахматы, собрана была библіотека, предлагались газеты. Въ столовой стоялъ грамофонъ; но все это ихъ сравнительно мало интересовало. Ихъ тянуло къ живымъ собесѣдованіямъ на широкія темы, среди которыхъ видное мѣсто занималъ вопросъ о причинахъ возникновенія настоящей войны и объ явныхъ недочетахъ нашего военнаго снабженія, которыхъ отъ нихъ скрыть было нельзя. Почти ежедневно, иногда подолгу, приходилось засиживаться съ моими лазаретными друзьями, посильно удовлетворяя ихъ любознательность. Дѣлалъ я это очень охотно, благодаря ихъ явной довѣрчивости ко мнѣ и моимъ словамъ, которая выражалась на окружавшихъ меня простыхъ и привѣтливыхъ лицахъ.

Въ то же время въ моей головѣ иногда зарождалась жуткая мысль, о роли, которую лазареты могутъ сыграть въ жизни и психикѣ милліоновъ людей, какъ своего рода народныя аудиторіи. Это страшное, что мнѣ въ то время мерещилось, впослѣдствіи сбылось. Не сразу, не въ начальный періодъ войны, когда всѣ находились еще подъ воздѣйствіемъ неостывшаго патріотическаго подъема, а приблизительно годъ спустя, когда эти чувства смѣнились иными настроеніями.

Съ конца 1915 года — вотъ когда стала замѣтно измѣняться общая картина лазаретной жизни, какъ въ отношеніи состава медицинскаго персонала, такъ и въ смыслѣ настроеній раненыхъ и больныхъ воиновъ. Среди первыхъ, въ особенности въ учрежденіяхъ, содержавшихся за счетъ Всероссійскихъ Общеземскаго и Городского Союзовъ, пріютилось не мало агитаторовъ, что же касается больныхъ, переполнявшихъ лазареты, то вмѣсто прежняго привѣтливаго радушія и открытаго довѣрчиваго отношенія, въ нихъ стали проявляться признаки явной разочарованности и затаеннаго озлобленія. Это было результатомъ двухъ основныхъ факторовъ: военныхъ неудачъ, главнымъ образомъ лѣтняго отступленія нашихъ войскъ изъ Галиціи и Польши, и — тлетворной лазаретной пропаганды, борьба съ которой представлялась дѣломъ почти недостижимымъ въ силу исключительно благопріятныхъ для нея условій.

122

Несмотря на усиленный притокъ осенью 1914 года въ Самару раненыхъ, въ то время все же еще удавалось ихъ благополучно размѣщать по имѣвшимся въ моемъ распоряженіи больницамъ и лазаретамъ, въ крайнемъ случаѣ — переправлять ихъ въ дальніе пункты по желѣзнодорожнымъ развѣтвленіямъ на Уфу и Оренбургъ. Но наканунѣ 1915 года Самару совершенно неожиданно постигло тяжкое бѣдствіе, серьезно повліявшее на установившійся ходъ работы мѣстныхъ Краснокрестныхъ учрежденій.

Начавшаяся 20-го октября 1914 года война съ Турціей, сосредоточившись въ районѣ Кавказской пограничной полосы, постепенно стала принимать серьезные размѣры, расширяя зону своихъ дѣйствій и сопровождаясь одно время блестящими успѣхами русскаго оружія съ массовыми захватами въ плѣнъ турецкихъ частей. Среди плѣнныхъ вспыхнули жестокія эпидеміи сыпного тифа и холеры. Несмотря на это, по распоряженію властей приступлено было къ спѣшной эвакуаціи накопившагося въ Закавказья огромнаго контингента плѣнныхъ турокъ. По чьему-то великому и преступному недомыслію, было рѣшено разсылать по главнымъ россійскимъ желѣзнодорожнымъ артеріямъ, разнося такимъ образомъ по всей странѣ эпидемическую заразу.

Подобная участь постигла и несчастную нашу Самару, какъ центральную узловую станцію большого желѣзнодорожнаго пути. На рождественскіе праздники и подъ самый новый 1915-й годъ въ Самару стали подходить одинъ поѣздъ за другимъ, съ вагонами, переполненными плѣнными турками, почти поголовно больными тифомъ или холерой. При разгрузкѣ же ихъ на станціи случалось, что рядомъ съ несчастными людьми, полуживыми отъ холода, голода и болѣзней, лежали трупы ихъ закоченѣвшихъ земляковъ.

Нельзя забыть того ужасающаго впечатлѣнія, которое мы съ губернаторомъ Протасьевымъ однажды испытали, присутствуя при разгрузкѣ вагоновъ, подошедшихъ къ Самарскому вокзалу, съ турками, взятыми въ плѣнъ послѣ Сарыкамышскихъ боевъ.

Отперевъ у перваго вагона засовы и раздвинувъ дверь, мы отшатнулись въ сторону, такъ какъ изъ раскрытаго вагона вывалилось на насъ нѣсколько труповъ со сведенными конечностями и страшнымъ выраженіемъ открытыхъ омертвѣлыхъ глазъ. Ихъ чуть живые спутники по вагону мало чѣмъ отъ нихъ отличались. Большинство лежало безъ сознанія въ тифозномъ бреду, мучилось въ холерныхъ корчахъ, или сгорало отъ гангрены. Ихъ чудомъ удѣлѣвшіе земляки, въ самомъ жалкомъ видѣ, ютились по угламъ. Нѣкоторые вагоны представляли собой сплошныя мертвецкія. Тому, что я сейчасъ пишу, многіе могутъ не повѣрить, но все это такъ въ дѣйствительности и было. Присылка подобныхъ „мертвых” поѣздовъ, какъ мы ихъ печально прозвали, застала насъ, „Самарцевъ”, положительно врасплохъ. На станціи временами скапливалась такая масса привезенныхъ „вагонныхъ мертвецовъ”, что губернская администрація не успѣвала ихъ предавать землѣ, и ей приходилось нанимать на городской окраинѣ особые дворы, гдѣ турецкіе трупы складывались въ огромные, страшные штабели. Ихъ обливали керосиномъ и затѣмъ сжигали на мѣстѣ. Останки зарывали въ земляныя глубокія ямы на особомъ кладбищѣ.

Что же касается больныхъ турокъ, доставленныхъ къ намъ еще живыми, то съ ними было немало тяжелыхъ хлопотъ, въ силу того, что самарскіе лазареты уже ранѣе были переполнены людьми, пострадавшими на западныхъ фронтахъ. Для присланныхъ съ Кавказа заразныхъ турокъ, ради изоляціи, приходилось подыскивать частные особняки, гдѣ-либо въ сторонѣ отъ городского центра. Появленіе этихъ больныхъ повлекло за собой, какъ неизбѣжное слѣдствіе безпощадной эпидемической заразы, значительныя потери среди врачебнаго и ухаживающаго персонала.

Въ связи съ этими тяжкими для Самары событіями, вспоминается мнѣ мимолетный пріѣздъ, или скорѣе — заѣздъ, въ нашъ городъ, въ началѣ января 1915 года самого принца Александра Петровича Ольденбургскаго, котораго мнѣ тогда впервые пришлось видѣть, и наблюдать незаурядныя манеры Верховнаго Санитарнаго Начальника.

Только наканунѣ получилъ губернаторъ телеграфное извѣщеніе о прибытіи къ намъ, въ 10 час. вечера, 10-го января 1915 года* Его Императорскаго Высочества, возвращавшагося съ Кавказа и имѣвшаго цѣлью объѣхать всѣ наиболѣе важные пункты, обслуживавшіе врачебно-санитарную помощь разосланнымъ изъ Закавказья плѣннымъ туркамъ. Извѣщеніе это вызвало среди самарцевъ немалую суматоху и подѣйствовало на мѣстный начальствующій персоналъ настолько панически, что люди стали въ нѣкоторомъ родѣ неузнаваемы...

И Губернаторъ и другіе губернскіе чины, вѣдомства которыхъ, казалось бы, никакого отношенія къ принцу не имѣли, впали въ подавленное настроеніе, ожидая чего-то рокового, стихійнаго...

*Съ 1915-го года мои воспоминанія будутъ вестись по повседневнымъ записямъ сохранившихся съ этого времени моихъ дневниковъ,

Все спѣшно, лихорадочно приводилось въ порядокъ; въ теченіе чуть ли не всей ночи и остававшагося дня, усердно изготавливался представителями разновѣдомственныхъ санитарно-лечебныхъ учрежденій общій рапортъ Его Высочеству.

Насталъ часъ указаннаго въ депешѣ прибытія спеціальнаго поѣзда Верховнаго Начальника Санитарной части. Былъ январскій морозный день. Стояла отвратительная погода. Метель неистово бушевала, все занося снѣгомъ на своемъ пути. Въ вечерней мглѣ мелькнули два еле примѣтныхъ огня. Шипя и пыхтя, сплошь облѣпленный ледяными сосульками, паровозъ медленно проползъ мимо насъ, въ послѣдній разъ глубоко вздохнулъ и остановился.

Поѣздъ былъ небольшой. Изъ дверки передняго вагона вышло нѣсколько человѣкъ, въ ихъ числѣ былъ бывшій Петербургскій Губернскій Предводитель, графъ В. В. Гудовичъ, состоявшій въ распоряженіи принца. Мы обрадовались другъ другу и поспѣшили пройти въ пріемную вокзальную комнату, чтобъ наскоро переговорить о предстоявшемъ пріемѣ у Его Высочества. По словамъ Гудовича, принцъ пріѣхалъ спеціально для того, чтобы устроить на Самарскомъ пунктѣ все необходимое для осмотра пересылаемыхъ изъ Закавказья огромныхъ партій плѣнныхъ турокъ, которыхъ придется размѣстить по больницамъ.

— Его это дѣло очень нервируетъ, — спѣшилъ пояснить Гудовичъ.— Не дай Богъ, если принцъ отъ васъ, а въ особенности отъ губернатора, получит уклончивый отвѣтъ. Плохо вамъ придется... Совѣтую идти самымъ рѣшительнымъ образомъ ему навстрѣчу — тогда обойдется.

Съ этими словами графъ торопливо направился къ вагону Его Высочества.

Дверь вагона, наконецъ, растворилась, и моложавый стройный господинъ, одѣтый въ смѣшанную краснокрестнопридворную форму, оказавшийся графомъ Сюзоръ, пригласилъ всѣхъ насъ въ вагонъ. Первымъ поднялся сильно волновавшійся Протасьевъ; за нимъ, въ егермейстерскомъ зимнемъ пальто, съ краснокрестной повязкой на рукѣ, вошелъ я. За нами потянулся рядъ высшихъ губернскихъ чиновъ и общественныхъ дѣятелей, имѣвшихъ непосредственную связь съ врачебно-санитарной организаціей. Въ общемъ, въ небольшой вагонный салонъ вошло человѣкъ восемь и двое или трое изъ свиты Его Высочества.

Въ дальнемъ углу этого салона стоялъ, прислонившись къ стѣнкѣ, скрестивъ на груди руки, довольно высокаго роста, крупнаго тѣлосложенія человѣкъ, одѣтый въ генералъ-адъютантскую, цвѣта хаки, однобортную тужурку, съ георгіевскимъ крестомъ въ петличкѣ. Всѣ мы тотчасъ же догадались, что стоимъ передъ самимъ принцемъ. При видѣ насъ, онъ отрывисто бросилъ — Здравствуйте... Прошу сѣсть., и при этомъ показалъ на стоявшую вдоль вагонныхъ стѣнъ скудную мебель.

Быстро опустившись на свое кресло, Его Высочество обратился къ стоявшему впереди всѣхъ Протасьеву, не успѣвшему даже, какъ полагалось, отрапортовать Авгуетѣйшей Особѣ, и, показывая на рядомъ съ нимъ стоявшій стулъ, еще рѣзче пробурчалъ: — Да садитесь же — говорятъ вамъ!..

Я подтолкнулъ растерявшагося Николая Васильевича на указанный стулъ и самъ усѣлся около него.

Лицо принца, довольно ярко освѣщенное небольшой электрической потолочной люстрой, находилось отъ меня такъ близко, что я его могъ отлично разсмотрѣть. Несмотря на нѣсколько грубоватыя очертанія, оно производило скорѣе расплагающее къ себѣ впечатлѣніе. Въ общемъ, Его Высочество, несмотря на свои преклонныя лѣта, выглядѣлъ бравымъ генераломъ, видимо бодро переносившимъ свою хлопотливую и безпокойную службу.

— Я заѣхалъ въ Самару, — тотчасъ же обратился принцъ къ намъ, — съ тѣмъ, чтобы предупредить васъ, какъ Начальника Губерніи, — Его Высочество зорко уставился на близко къ нему сидѣвшаго Протасьева, который подъ этимъ диктаторскимъ взоромъ всѣмъ своимъ большимъ туловищемъ качнулся въ мою сторону, — васъ и весь здѣшній врачебно-санитарный персоналъ, что изъ Закавказья началась эвакуація значительныхъ отрядовъ плѣнныхъ турокъ — численностью до 40.000 человѣкъ, среди которыхъ стала свирѣпствовать эпидемія тифа и холеры. Главнѣйшее направленіе этой отправки намѣчено по Сызрано-Самаро-Златоустовской магистрали. По пути будетъ организована фильтрація перевозимыхъ плѣнныхъ, чтобы отдѣлить больныхъ и размѣстить ихъ въ военныхъ госпиталяхъ, расположенныхъ вдоль желѣзнодорожныхъ линій. Пятую по счету фильтрацію мы съ профессоромъ Чистяковымъ (при этомъ онъ указалъ на профессора) намѣтили устроить въ Самарѣ. Мнѣ необходимо здѣсь въ срочномъ порядкѣ организовать помѣщеніе для дневной обсерваціи пересылаемыхъ турецкихъ партій... Имѣется у васъ такое помѣщеніе? — рѣзко обратился принцъ Ольденбургскій съ этимъ вопросомъ къ губернатору...

— Разрѣшите, Ваше Императорское Высочество, — несмѣлымъ голосомъ промолвилъ Протасьевъ, — доложить объ общемъ положеніи всего врачебно-санитарнаго дѣла во ввѣренной мнѣ губерніи и представить на Ваше Августѣйшее благовоззрѣніе составленный по сему особый рапортъ...

Съ этими словами Николай Васильевичъ собирался трясущимися руками раскрыть свой портфель, но его благимъ намѣреніямъ не суждено было осуществиться. Со стороны принца раздался нервный окрикъ: — Никакихъ рапортовъ мнѣ вашихъ не нужно, а прошу отвѣтить на мой вопросъ — есть у васъ то помѣщеніе, о которомъ я спрашиваю?

Наступило мертвое молчаніе, словно зловѣщее затишье передъ страшной грозой... Доносилось лишь неистовое завываніе метели. Мнѣ показалось, что вагонъ затрясся. На самомъ дѣлѣ это было нервное трепетаніе навалившагося на меня всѣмъ своимъ корпусомъ несчастнаго Губернатора. Онъ очутился въ самомъ отчаянномъ положеніи, ибо помѣщенія, котораго отъ него требовалъ принцъ, въ его распоряженіи не имѣлось, а отвѣтить грозному Верховному Санитарному Начальнику словомъ „нѣтъ” Протасьевъ не рѣшался...

Долженъ сознаться, что я, вмѣстѣ съ нимъ, переживалъ жуткія минуты — тѣмъ болѣе, что лицо принца замѣтно побагровѣло, и его налившіеся кровью глаза не предвѣщали ничего добраго... Вдругъ у меня блеснула счастливая мысль. Это было нашимъ чудеснымъ спасеніемъ. Пока мы ждали поѣзда принца, Начальникъ Самаро-Златоустовской желѣзной дороги повелъ насъ съ губернаторомъ посмотрѣть только что выстроенный рядомъ съ вокзаломъ превосходный и огромный товарный пакгаузъ, предназначенный для склада и храненія привозимыхъ изъ Туркестанскихъ краевъ фруктовъ.

Побуждаемый единственнымъ желаніемъ выйти изъ положения, оказавшагося не лучше „губернаторскаго”, вѣрнѣе, для всѣхъ сквернаго, я рѣшился, на вторично заданный грознымъ принцемъ вопросъ, дать за губернатора короткій отвѣтъ: — Помѣщеніе есть, Ваше Высочество! — при этихъ словахъ, вздрогнувшій и быстро обернувшійся въ мою сторону, Губернаторъ окончательно меня придавилъ... Послышался внушительный голосъ принца: — Кто говоритъ? — Еле выглядывая изъ-за Губернатора, я назвалъ себя и, неожиданно для всѣхъ, тутъ же указалъ Его Высочеству на нововыстроенный вокзальный пакгаузъ, какъ на зданіе, по своему мѣстонахожденію и по размѣрамъ, подходящее для обсерваціоннаго пункта.

Особенно былъ озадаченъ моимъ заявленіемъ Начальникъ дороги, которому я, подъ прикрытіемъ внушительной губернаторской персоны, дѣлалъ руками и глазами жесты, чтобы онъ сидѣлъ смирно. Его Высочество быстро всталъ, отрывисто бросивъ въ мою сторону: — Вотъ это дѣло!.. Сейчасъ же покажите мнѣ это помѣщеніе.

Онъ ушелъ въ свое купэ и тотчасъ же вернулся, одѣтый въ военнаго покроя полушубокъ, и сталъ всѣхъ торопить идти съ нимъ на осмотръ.

Въ тѣ нѣсколько минутъ, что принцъ отсутствовалъ, вокругъ меня произошло нѣчто невообразимое. Въ одно ухо я слышалъ упреки Начальника дороги; въ другое — сыпались похвалы и благодарности моихъ коллегъ, которыхъ я спасъ отъ грозившей опасности. Гудовичъ, подойдя ко мнѣ, дружески сказалъ: — Молодецъ!., а то худо было бы!..

Стремительный осмотръ пакгауза, при свѣтѣ электрическихъ фонарей, далъ самый благопріятный результатъ. Принцъ, посовѣтовавшись со своими сотрудниками, нашелъ предложенное помѣщеніе вполнѣ подходящимъ, и тутъ же предложилъ Губернатору приступить къ его оборудованію, причемъ далъ совѣтъ пустыя стѣны забрать двумя рядами толстаго картона. Повеселѣвшій принцъ сдѣлался неузнаваемъ — со всѣми сталъ любезно и привѣтливо бесѣдовать, пересыпая свой отрывистый разговоръ всевозможными шутками. Онъ даже успѣлъ съ нами подѣлиться нѣкоторыми своими фронтовыми впечатлѣніями, съ торжествомъ сообщивъ, что „двѣ недѣли какъ нѣмецкія гранаты не рвутся, и мѣди въ Германіи не хватаетъ”...

Въ то же время мнѣ удалось о многомъ поразспросить графа Гудовича. Отъ него я узналъ опечалившія меня свѣдѣнія про положеніе на Кавказскомъ театрѣ военныхъ дѣйствій, гдѣ русскія молодецкія войска совершали необычайно удалые подвиги, но въ сферѣ высшаго командованія отсутствовало, по его мнѣнію, твердое руководительство, и — по его выраженію — „ощущалась сплошная билиберда”... Прощаясь, я умолялъ Гудовича всячески воздѣйствовать на принца, чтобы заставить его уразумѣть всю чудовищность распоряженія о разсылкѣ по всей матушкѣ Руси больныхъ турокъ, повсемѣстно заражавшихъ тыловыя области.

Позже Его Высочество, видимо, самъ осозналъ допущенную имъ ошибку. Онъ былъ способенъ отмѣнять свои собственныя распоряженія также стремительно, какъ и ихъ отдавать. Во всякомъ случаѣ, этотъ страшный турецкій притокъ человѣческихъ страданій и людской заразы со временемъ прекратился, и Самара могла свободнѣе вздохнуть.

Не убоявшійся погоды, которая замѣтно стала стихать, какъ бы въ унисонъ съ перемѣной общаго настроенія, принцъ Ольденбургскій, обладавшій недюжинной энергіей, успѣлъ осмотрѣть только-что устроенный нашимъ земствомъ одиннадцатый т. н. сортировочный лазаретъ, отъ котораго пришелъ въ восторгъ. Въ общемъ, его заѣздъ въ Самару, продолжавшійся не болѣе двухъ съ половиной часовъ, произвелъ какъ на принца, такъ и на насъ, самарцевъ, самое благопріятноё впечатлѣніе. Одинъ лишь Начальникъ Самаро-Златоустовской дороги не могъ мнѣ простить неожиданный для него „подвохъ”... Поѣздъ Его Высочества отбылъ изъ Самары въ Пензу.

Послѣ отъѣзда принца, началась горячая работа по приспособленію спасительнаго пакгауза подъ обсерваціонный пунктъ. Приступлено было и къ подыскиванію помѣщеній подъ заразныя больницы. Со всѣмъ этимъ надо было спѣшить, такъ какъ въ Самару приходило до четырехъ поѣздовъ въ день, набитыхъ несчастными плѣнными.