Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга II

142

Условія работы моей министерской службы, въ силу присоединенія къ ней обязанностей по продовольствію, были не только исключительно тяжелыми, но и безусловно не нормальными. Дѣло не въ томъ, что за работой въ общемъ приходилось просиживать почти 18 часовъ въ сутки, а иногда и всю ночь проводить въ состояніи крайняго мозгового напряженія. Ненормальность моего министерскаго служебнаго бремени заключалась прежде всего въ „жуткой”, какъ я выразился въ своей думской рѣчи 18-го февраля 1916 г., отвѣтственности передъ страной.

Размѣры продоволственнаго заданія были такъ велики, ростъ и острота продовольственныхъ потребностей такъ неудержимо увеличивались въ районахъ военныхъ дѣйствій, требуя столь срочныхъ мѣръ и распоряженій, что область эта цѣликомъ захватывала все мое вниманіе и время. Межъ тѣмъ, очередныя дѣла Министерства Земледѣлія тоже должны были идти и безотлагательно разрѣшаться. Выслушивались многочисленные доклады, происходили безконечные пріемы отдѣльныхъ лицъ и многочисленныхъ депутацій отъ земствъ, отъ разныхъ союзовъ, сельскохозяйственныхъ организацій, кустарей, овцеводовъ и всевозможныхъ объединеній, включая казачьи Кубанскія станицы, которыя поднесли мнѣ приговоръ своего войскового круга объ избраніи меня „почетнымъ старикомъ”.

Совмѣстительство министерскихъ обязанностей съ должностью Предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія значительно все осложняло. На пріемы являлись со всѣхъ концовъ Россіи люди, шкурно заинтересованные въ дѣлѣ продовольственныхъ и фуражныхъ поставокъ. Устраивали патетическія сцены чувствительныя помѣщицы, требующія освобожденія отъ реквизиціи ихъ „родныхъ коровушекъ”. Даже самъ Владиміръ Николаевичъ Коковцовъ, въ то время уже графъ, побывалъ у Министра Земледѣлія и хлопоталъ объ избавленіи небольшого стада въ его Новгородскомъ имѣніи отъ реквизиціонной регистраціи.

Установленіе „твердыхъ” цѣнъ тоже вызвало появленіе въ моихъ служебныхъ аппартаментахъ просителей всѣхъ званій и рангов, донимавшихъ меня своекорыстными просьбами о предоставленіи каждому изъ нихъ тѣхъ или другихъ льготныхъ разсчетныхъ привилегій, вопреки установленнымъ Ocoбым Совѣщаніемъ твердымъ цѣнамъ. Въ этомъ отношеніи особенно усердствовали г.г. сахарозаводчики, являвшіеся ко мнѣ и по одиночкѣ и цѣлыми депутаціями.

Долженъ не безъ горькаго чувства отмѣтить, что просители, заполнявшіе мою пріемную, производили на меня въ большинствѣ случаевъ тягостное впечатлѣніе. На фронтѣ армія проявляла подлинный героизмъ, а среди тыловыхъ обывателей, по крайней мѣрѣ тѣхъ, которые досаждали мнѣ своими „шкурными” просьбами, настроеніе было далеко не жертвенное и несовмѣстимое съ дѣйственнымъ патріотизмомъ. Досадно и больно бывало мнѣ выслушивать эти жалкія ламентаціи, и стыдно становилось за подобныхъ просителей. Видимо, миновали времена Мининыхъ!

Въ рѣчи, произнесенной мною въ Государственной Думѣ 18-го февраля 1916 года и касавшейся продовольственнаго положенія, я указалъ, что, наряду съ разраставшимися размѣрами закупочныхъ операцій, подъемъ патріотизма начала войны сталъ постепенно падать.

Появились, — сказалъ я, — патріоты въ кавычкахъ, пользующіеся растущей потребностью въ правительственной заготовкѣ продовольственныхъ продуктовъ для арміи, чтобы на нихъ безудержно набавлять цѣны... Наряду съ безпримѣрными подвигами нашей доблестной арміи, къ глубокому сожалѣнію, у насъ начинаетъ кое-гдѣ проявляться сѣрая, кислая, заплесневѣлая обывательщина. На почвѣ переживаемаго сейчасъ исключительнаго времени разыгрываются всяческіе аппетиты...

Борясь съ ними, я и установилъ предѣльныя твердыя цѣны.

Пріемы производились обычно въ утренніе часы, частью въ моемъ служебномъ кабинетѣ, иногда въ общей залѣ. На пріемы эти сходилось временами столько народа, что приходилось на каждаго, хотя бы пріѣзжаго изъ дальней провинціи, удѣлять не болѣе нѣсколькихъ минутъ, что само собой должно было взаимно нервировать, какъ являвшагося къ Министру, такъ и сего послѣдняго...

Нерѣдко случалось, что за недостаткомъ времени, даже не удавалось съ каждымъ переговорить, и пріемъ ихъ откладывался до слѣдующаго раза. Для лицъ, имѣвшихъ срочную служебную необходимость, назначались дополнительные пріемы. Исключительной привилегіей пользовались члены законодательныхъ палатъ, имѣвшіе доступъ къ Министру во всякое время.

Очередные вѣдомственные доклады директоровъ департаментовъ или начальниковъ отдѣловъ ежедневно занимали не менѣе 4-5 часовъ. Много времени приходилось также удѣлять участію во всевозможныхъ засѣданіяхъ и совѣщаніяхъ.

Особенно тяжелое положеніе создавалось для Министра Земледѣлія въ смыслѣ распредѣленія времени, когда открывались сессіи Законодательныхъ Палатъ. Приходилось буквально разрываться на части между засѣданіями Совѣта Министровъ, Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, всевозможныхъ комиссій, функціонировавшихъ при законодательныхъ палатахъ и, наконецъ, общими собраніями Государственной Думы и Совѣта. Не оставалось времени не только для отдыха, но и для обдумыванія своей работы.

Возьму къ примѣру краткую запись въ моемъ дневникѣ отъ 24-го марта 1916 г.: въ 1 ч. дня должно было быть мое выступленіе по ряду продовольственныхъ разъясненій въ Государственномъ Совѣтѣ. Въ 2 часа дня въ Государственной Думѣ ила смѣта Министерства Земледѣлія, и в тѣ же часы требовалось мое присутствіе на продовольственномъ совѣщаніи, экстренно собранномъ ввиду заявленія только что пріѣхавшаго изъ дѣйствующей арміи генералъ-интенданта Eroрьева, о полнѣйшемъ отсутствіи мясныхъ продуктовъ на Западномъ фронтѣ. На это послѣднее совѣщаніе я послалъ своего Товарища Министра Глинку, а самъ, закончивъ утренній пріемъ докладовъ и разныхъ лицъ, отправился сначала въ Государственный Совѣтъ, затѣмъ въ Таврическій Дворецъ. Вернувшись изъ Государственной Думы къ семи часамъ вечера, я долженъ былъ спѣшить на экстренное засѣданіе Совѣта Министровъ, обсуждавшее вопросъ, близко касавшійся моей компетенціи — о поставкѣ Франціи 15 милліоновъ пудовъ зерна...

И такихъ дней въ моей министерской службѣ встрѣчалось немало! Въ своемъ дневникѣ я нерѣдко называлъ эту службу — „каторгой духа и мозга”...

При этомъ, занимаемое мною положеніе обязывало меня къ нѣкоторому представительству и соблюденію придворно-свѣтскихъ правилъ. Необходимо было представляться старшимъ членамъ Императорскаго Дома, дѣлать визиты лицамъ, занимавшимъ высшіе посты въ Имперіи, отвѣтные визиты многочисленнымъ лицамъ, которыя заѣзжали ко мнѣ по случаю моего назначенія на министерскій постъ.

Въ этомъ отношеніи меня очень выручалъ мой секретарь Загорскій, который садился въ мой автомобиль¹ и разъѣзжалъ по Петрограду, оставляя гдѣ нужно мои визитныя карточки. Но во многихъ случаяхъ я вынужденъ бывалъ самъ тратить долгіе часы на исполненіе визитныхъ повинностей.

¹ Казеннаго автомобиля мнѣ, какъ Министру, не полагалось. Я пріобрѣлъ собственный.