Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга II

151

Перехожу къ обрисовкѣ техъ особыхъ тайныхъ совѣщаній министровъ, которыя Штюрмеръ началъ, съ начальныхъ чиселъ іюня 1916 года, устраивать у себя на казенной квартирѣ, на Фонтанкѣ, и которыя, по его словамъ, предназначались для обсужденія ряда вопросовъ, связанныхъ съ дѣятельностью Земскаго и Городского Союза, а также и Военно-Промышленнаго Комитета.

Первое подобное совѣщаніе, имѣвшее мѣсто 4-го іюня, неожиданно для меня, началось съ подробнѣйшаго доклада товарища Министра Внутреннихъ Дѣлъ Степанова о разраставшихся революціонныхъ теченіяхъ среди рабочихъ массъ на заводахъ, обслуживавшихъ воинское снабженіе. Все, мною тогда услышанное, произвело на меня чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что изъ дальнѣйшихъ разсужденій участниковъ совѣщанія стала выясняться тенденція нѣкоторыхъ изъ нихъ связать развитіе революціонныхъ настроеній среди рабочаго люда съ антиправительственной пропагандой, исходившей, по слухамъ, отъ персонала Военно-Промышленныхъ Комитетовъ и Земско-Городского Союза.

На слѣдующихъ подобныхъ же засѣданіяхъ, между министрами рѣчь шла исключительно о дѣятельности названныхъ общественныхъ организацій, и пространно обсуждалось, какія взаимоотношенія слѣдуетъ центральному правительству съ ними установить. Дѣло въ томъ, что вообще къ описываемому мною времени взаимоотношенія эти чрезвычайно осложнились и носили крайне неопредѣленный, напряженный и, во всякомъ случаѣ, неискренній характеръ. Первой причиной, на мой взглядъ, являлось слѣдующее обстоятельство: условія веденія войны 1914 года поставили правительство въ необходимость сотрудничать съ патріотически въ то время настроенными общественными силами, которыя вскорѣ образовали Всероссійскій Земскій и Городской Союзъ и Военно-Промышленный Комитетъ.

Всѣ эти военно-общественныя учрежденія имѣли свои центральныя управленія и цѣлый рядъ мѣстныхъ подъотдѣловъ. Первыя двѣ организаціи сосредоточили свою дѣятельность, подъ флагомъ Краснаго Креста, на обслуживаніи больныхъ и раненыхъ воиновъ, а Военно-Промышленный Комитетъ взялъ себѣ заданіемъ оказывать содѣйствіе изготовленію воинскаго снабженія, въ которомъ былъ большой недостатокъ.

Всѣмъ этимъ организаціямъ, съ момента ихъ появленія, правительство безпрепятственно, по первом ихъ требованію, выдавало крупныя денежныя ассигновки. По мѣрѣ развитія военныхъ дѣйствій, правительственныя субсидіи сами собой принимали все большіе размѣры, исчисляясь къ лѣту 1916 года въ многомилліонныхъ суммахъ. Правительство, вынужденное въ періодъ войны принять съ несомнѣнной признательностью сотрудничество общественныхъ силъ и выдавать ихъ организаціямъ на защиту отечества и заботу о раненыхъ крупныя денежныя средства, вмѣстѣ съ тѣмъ, допустило съ самаго же начала непростительную ошибку, не установивъ за расходованіемъ этихъ суммъ строгаго, точнаго и разумнаго контроля.

Подобную оплошность можно объяснить не только вѣяніемъ переживавшагося момента и настроеніями начала войны 1914 года, но и нѣкоторымъ излишнимъ преклоненіемъ передъ т. н. „общественностью” и чрезмѣрно щепетильно-деликатнымъ отношеніемъ къ ея представителямъ. Сужу потому, что съ первыхъ же шаговъ моей министерской службы, я самъ встрѣтился съ подобными взглядами моего ближайшаго помощника по продовольствію, очевидно, усвоенными имъ отъ своего бывшаго начальника А. В. Кривошеина. На мой вопросъ, какъ поставлено дѣло отчетности мѣстныхъ продовольственныхъ агентовъ, вербовавшихся моимъ предшественникомъ въ большнствѣ случаевъ изъ общественной среды, — я получилъ, въ видѣ нѣкотораго рода даже назиданія, немало удивившій меня отвѣтъ, что А. В. Кривошеинъ, приглашая къ сотрудничеству общественныхъ дѣятелей, никогда подобнымъ вопросомъ не задавался, всецѣло довѣряя ихъ добросовѣстности. На это послѣдовало мое разъясненіе, что во всѣхъ благоустроенныхъ сословныхъ, земскихъ, городскихъ и даже частныхъ общественныхъ организаціяхъ ревизія и отчетность являлись всегда основой всей ихъ служебно-хозяйственной дѣятельности. Я тогда же предложилъ подобный же порядокъ безотлагательно ввести для многочисленныхъ мѣстныхъ агентовъ Центральнаго Управленія Продовольственнаго Вѣдомства. Приходится думать, что взглядовъ Кривошеина держалось въ его время и правительство относительно отчетности правительственныхъ суммъ, расходуемыхъ въ громадномъ масштабѣ Всероссійскимъ Земскимъ и Городскимъ Союзами, а также Военно-Промышленнымъ Комитетомъ. Вслѣдствіе этой недопустимой нетребовательности, въ концѣ концовъ, какъ въ правительственныхъ сферахъ, такъ и въ частяхъ русскаго общества стали зарождаться слухи, часто не въ пользу названныхъ общественныхъ учрежденій. Возникли подозрѣнія, что правительственныя средства ими опредѣленно расходуются на дѣло революціонной пропаганды, тѣмъ болѣе, что личный персоналъ, набиравшійся Союзами въ краснокрестные отряды и лазареты, подавалъ къ этому немало поводовъ.

Ввиду съ самаго начала неправильно допущенной постановки контроля и правительственнаго надзора за дѣятельностью означенныхъ организацій, провѣрить достовѣрность всѣхъ доходившихъ до властей свѣдѣній представлялось дѣломъ почти недостижимымъ. Между тѣмъ, недобрые слухи росли и ширились. Штюрмеръ, очевидно подстегнутый чьимъ-то вліятельнымъ подсказомъ, прибѣгнулъ къ созыву „тайныхъ министерскихъ, совѣщаній”, которыя, вмѣсто разумнаго упорядоченія дѣла, занялись, съ легкой руки ихъ руководителя, голословнымъ разслѣдованіемъ политической стороны дѣятельности Союзовъ и, главнымъ образомъ, Военно-Промышленнаго Комитета. Старались уловить связь между нимъ и возникновеніемъ среди заводскихъ рабочихъ революціонныхъ эксцессовъ. Однимъ изъ убѣжденнѣйшихъ партизановъ подобнаго образа дѣйствій явдялся А.Ѳ.Треповъ. Онъ требовалъ не столько установленія строгаго надзора за дѣятельностью названныхъ организацій, сколько значительнаго сокращенія денежныхъ выдачъ.

На защиту дѣятельности общественныхъ организацій на первомъ же совѣщаніи всталъ Военный Министръ Шуваевъ. Въ своей своеобразной отрывистой рѣчи онъ отмѣтилъ несомнѣнную пользу, которую они приносятъ арміи и горячо отстаивалъ необходимость сохраненія ихъ организаціи во всемъ ихъ объемѣ. Въ томъ же смыслѣ, при поддержкѣ Сазонова, говорилъ и я. Я предостерегалъ Совѣтъ Министровъ не вступать на путь рѣзкой ломки огромной работы военно-общественныхъ организацій, налаженной въ пользу арміи, и совѣтовалъ лишь установить за ихъ дѣятельностью и за расходованіемъ ими правительственныхъ ассигновокъ планомѣрный и строгій контроль.

Къ сожалѣнію, наши голоса были заглушены иными настроеніями и побужденіями участниковъ этихъ совѣщаній, главнымъ образомъ, самого Штюрмера. Онъ велъ съ представителями Союза и Комитета двойную игру: лично съ ними онъ былъ учтивъ и вѣжливъ, а за ихъ спиной велъ иную линію, направленную, при содѣйствіи нужныхъ ему „тайныхъ” министерскихъ совѣщаній, къ постепенной ликвидаціи военно-общественныхъ организацій.

Подневольное свое сотрудничество съ нашимъ премьеромъ я вскорѣ себѣ достаточно уяснилъ и рѣшилъ, послѣ третьяго „тайнаго” совѣщанія, къ нему на эти сборища больше не ходить. Надо принять во вниманіе, что за два года войны Земскій и Городской Союзы, также, какъ и Военно-Промышленный Комитетъ, успѣли проявить незаурядную творческую энергію и оказать неисчислимыя услуги, какъ въ области помощи раненымъ, такъ и по военному снабженію арміи. Въ глазахъ русскаго общества эти организаціи стали чрезвычайно популярными. Правительству, въ описываемый мною періодъ времени, слѣдовало бы относиться къ нимъ съ разумной осторожностью, и въ совмѣстной съ ними работѣ, также, какъ и въ области всѣхъ дѣловыхъ сношеній, дѣйствовать прямо и открыто.

Если, по тѣмъ или другимъ причинамъ, Правительство усмотрѣло въ дѣятельности названныхъ учрежденій нѣкоторый, вредный для общегосударственныхъ интересовъ, уклонъ — оно должно было вступить въ непосредственные переговоры съ общественными представителями и совмѣстно обсудить замѣченные дефекты. Между тѣмъ, вмѣсто такого, достойнаго сильной власти, образа дѣйствій, Штюрмеровское Правительство стало втихомолку созывать тайныя совѣщанія и стараться на нихъ сговариваться, не какъ наилучшимъ образомъ упорядочить совмѣстную съ общественными организаціями работу, столь необходимую для защиты родины, а какъ удобнѣе дѣятельность этихъ подсобныхъ учрежденія „обезвредить” и „ущемить” съ тѣмъ, чтобы со временемъ ихъ и вовсе ликвидировать.

Подобная, несовмѣстимая съ достоинствомъ себя уважающей сильной, высшей государственной власти, подпольная работа само собой вскорѣ сдѣлалась достояніемъ широкихъ столичныхъ круговъ. „Тайность” этихъ совѣщаній была очень условной, но — „нѣтъ ничего тайнаго, что не стало бы явнымъ”.... И на самомъ дѣлѣ, какъ тщательно ни задергивалъ передъ этими засѣданіями самъ Штюрмеръ тяжелыя дверныя и оконныя портьеры (тайныя совѣщанія эти происходили въ помѣщеніи нижняго этажа, окнами выходившаго на Фонтанку)» — одно присутствіе среди Министровъ на всѣхъ этихъ засѣданіяхъ тощей, еврейскаго облика, фигуры никому неизвѣстнаго, молоденькаго брюнетика съ тонкимъ птичьимъ клювомъ вмѣсто носа, заставляло невольно сомнѣваться въ строгой изолированности нашихъ „тайныхъ” сговоровъ.

Типъ этотъ оказался однимъ изъ новенькихъ смѣнныхъ фаворитовъ премьера, состоявшимъ у него на роляхъ личнаго секретаря и носившимъ чрезвычайно подходившую къ нему фамилію — „Фогель”.

Какъ бы то ни было, но слухи о секретныхъ совѣщаніяхъ и о томъ, что на нихъ говорилось, стали широко циркулировать въ столичномъ обществѣ, частично, въ видѣ ясныхъ намековъ, попадая даже въ прессу и, конечно, усугубляя и безъ того крайне ненормальныя, напряженныя отношенія власти и руководителей общественныхъ организацій.

Для поясненія моего изложенія хочу коснуться моихъ личныхъ отношеній съ общественными организаціями. Будучи самъ давнимъ земскимъ дѣятелемъ и отдавая должное огромной для государства полезной работѣ названныхъ общественныхъ учрежденій, въ бытность мою Министромъ — не столько Земледѣлія, сколько продовольственнаго снабженія, — я могъ испытывать къ нимъ лишь искренне довѣрчивое отношеніе, и съ самаго начала моей службы всегда выражалъ представителямъ этихъ организацій полную готовность идти съ ними рука объ руку въ совмѣстной, связанной съ войной, работѣ.

Въ такомъ духѣ велъ я неоднократно разговоры съ княземъ Г. Е. Львовымъ и съ М. В. Челноковымъ. Я не стѣснялся имъ откровенно заявлять, что, если они искреннимъ образомъ готовы сотрудничать со мной, какъ Министромъ, безъ всякой затаенной мысли, что они хотятъ перехватить изъ нашихъ рукъ власть, — всегда буду радъ съ ними совмѣстно работать на общее благо нашей родины и за всякое содѣйствіе буду имъ горячо благодаренъ. Разъ на такое заявленіе я получилъ отвѣтъ, ставшій для меня болѣе понятнымъ только подъ конецъ моей министерской службы... „Въ вашей искренности, Александръ Николаевичъ, — замѣтили они мнѣ — мы не сомнѣваемся, но искренно ли это со стороны правительства, въ составѣ котораго вы состоите?!”,..¹ Вопросъ этотъ, въ свое время меня немало смутившій, вспомнился мнѣ впослѣдствіи, когда мнѣ пришлось принимать участіе въ пресловутыхъ „тайныхъ” совѣщаніяхъ на Фонтанкѣ и присутствовать при томъ, какъ члены правительства сговаривались о выработкѣ способовъ „обезвреженія” и конечной ликвидаціи военно-общественныхъ организацій — этихъ, по выраженію одного изъ министровъ, „страшныхъ для существованія отечества гидръ”.

Для меня создавалось не только тяжелое, но и невыносимое положеніе, изъ котораго мнѣ необходимо было такъ или иначе выйти. Говоря съ общественными представителями на одномъ языкѣ и одновременно участвуя по своему положенію на Штюрмеровскихъ „тайныхъ” засѣданіяхъ, цѣль и сущность которыхъ стали всему обществу хорошо извѣстны, — я невольно на нѣкоторое время попалъ въ нелѣпое и несвойственное моимъ взглядамъ положеніе, будучи вынужденнымъ играть какъ бы двойственную роль.

Съ этимъ несноснымъ состояніемъ я рѣшилъ тогда же, въ двадцатыхъ числахъ іюня 1916 года, разъ навсегда покончить, и заявилъ Штюрмеру о своемъ отказѣ посѣщать его тайныя, всю душу мою возмущавшія, совѣщанія. Чтобы широко оповѣстить общественное мнѣніе о моихъ дѣйствительныхъ взглядахъ на значеніе и желательность совмѣстной съ правительствомъ государственной работы военно-общественныхъ организацій, — я рѣшилъ 24-го іюня принять газетныхъ сотрудниковъ и дать имъ по волнующему меня вопросу обстоятельное дѣловое интервью. На слѣдующій день оно появилось въ наиболѣе значительныхъ Петроградскихъ газетахъ(„Рѣчь”, „Новое Время”, „Биржевыя Вѣдомости” и пр.) и произвело въ высшихъ сферахъ не малую сенсацію. Къ этому мнѣ еще придется вернуться, а пока коснусь того ненормальнаго положенія, въ которомъ высшіе представители власти находились по отношенію къ печатному слову, когда имъ приходилось помѣщать въ прессѣ оффиціальныя сообщенія.

По распоряженію Штюрмера на правительственныхъ верхахъ было образовано особое бюро, черезъ которое долженъ былъ проходить весь получаемый изъ всѣхъ правительственныхъ мѣстъ матерьялъ, подлежащій опубликованію въ повременной печати. Завѣдываніе этимъ бюро было возложено на всесильнаго въ то время Штюрмеровскаго временщика, члена Совѣта Министра Внутреннихъ Дѣлъ, Гурлянда — человѣка талантливаго и ловкаго, умѣвшаго устраивать себѣ и сохранять прочное положеніе при самыхъ разнообразныхъ условіяхъ. Достаточно сказать, что вліяніе Гурлянда одинаково ощущалось какъ ранѣе при Столыпинѣ, такъ затѣмъ и при Штюрмерѣ.

Оказавшись во главѣ упомянутаго бюро, Гурляндъ явился тѣмъ центральнымъ лицомъ, черезъ руки котораго должна была проходить вся корреспонденція министровъ, предназначавшаяся къ направленію въ газетныя редакціи для опубликованія. Такая централизація представляла существенныя неудобства, лишая Министерства свободы своевременнаго печатнаго оповѣщенія и защиты и внося въ эту область элементъ личныхъ пристрастій, присущихъ всякому человѣку и, въ особенности, свойственныхъ Гурлянду. На этой почвѣ немало бывало у меня съ нимъ треній, доходившихъ до рѣзкихъ съ моей стороны по его адресу выпадовъ и вызывавшихъ крупные на эту тему разговоры съ самимъ Штюрмеромъ.

Надо имѣть въ виду, что еще со временъ нашихъ встрѣчъ и совмѣстныхъ занятій на засѣданіяхъ Совѣта по дѣламъ мѣстнаго хозяйства, Гурляндъ особыхъ симпатій ко мнѣ питать не имѣлъ основаній. Это отразилось на его отношеніяхъ къ требованіямъ моимъ, какъ Министра, помѣщать тѣ или другія вѣдомственныя замѣтки въ періодической печати.

Бывали случаи, что опроверженія мои, какъ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, по своему содержанію исключительно важныя и срочныя, Гурляндъ подолгу задерживалъ. Они появлялись въ печати уже тогда, когда помѣщеніе ихъ теряло почти всякое значеніе.

Такъ, между прочимъ, поступилъ Гурляндъ съ моими требованіями срочно опубликовать мое вѣдомственное опроверженіе свѣдѣній относительно порчи въ холодильникахъ мяса и по поводу внесенія якобы мною въ Совѣтъ Министровъ предложенія объ ассигнованіи одиннадцати милліоновъ рублей на образованіе Государственнаго Земельнаго Фонда. Не могу попутно не остановиться, хотя бы вкратцѣ, на послѣднемъ обстоятельствѣ.

Среди прочихъ дѣлъ., доставшихся мнѣ въ наслѣдіе отъ Кривошеина, находился, въ совершенно сыромъ видѣ набросанный, проектъ объ образованіи особаго земельнаго фонда, который, по окончаніи Европейской войны, долженъ былъ быть распредѣленъ, въ видѣ Монаршаго вознагражденія, между демобилизованными нижними чинами. По порученію Совѣта Министровъ и съ соизволенія Государя, проектъ этотъ былъ переданъ мнѣ на разработку, къ чему я и приступилъ, пригласивъ въ качествѣ сотрудника А. А. Риттиха.

Вопросъ, обнимавшій какъ самое образованіе земельнаго фонда, такъ и предусмотрѣнную заранѣе царскую милость въ видѣ земельнаго вознагражденія милліоновъ участниковъ Великой войны, являлся чрезвычайно сложнымъ по трудности какъ въ отношеніи созданія фонда, такъ и будущаго его проведенія въ жизнь. Работа наша съ Риттихомъ происходила по возможности конфиденціально, во избѣжаніе преждевременныхъ кривотолковъ и чрезмѣрныхъ надеждъ всего фронтового люда на грядущее его земельное благополучіе. Такъ, никто, кромѣ нынѣ покойнаго А. А. Риттиха, не зналъ объ одной изъ мѣръ, которую я проектировалъ осуществить въ цѣляхъ образованія земельнаго фонда. Горе было бы мнѣ, если бы въ то время эти думы сдѣлались достояніемъ моихъ собратьевъ — крупныхъ землевладѣльцевъ! Имѣлъ же я въ виду, помимо пустопорожнихъ удобныхъ земель казенныхъ, удѣльныхъ путемъ меліораціи въ годное состояніе, присоединить къ государственному демобилизаціонному фонду принадлежащія частнымъ лицамъ земли, которыя самими владѣльцами хозяйственнымъ образомъ не обрабатывались, а сдавались въ арендное пользованіе. За эти земли владѣльцы должны были получить вознагражденіе въ видѣ твердыхъ государственныхъ бумагъ, размѣры процентовъ съ которыхъ равнялись бы суммѣ ранѣе получавшейся ими арендной платы.

Повторяю, всѣми этими соображеніями мы съ Риттихомъ дѣлились пока исключительно лишь между собой. И вдругъ, въ день Благовѣщенія, 25-го марта 1916 года, въ „Новомъ Времени” появляется сенсаціонное сообщеніе о томъ, что Министръ Земледѣлія вноситъ въ Совѣтъ Министровъ предложеніе объ ассигнованіи одиннадцати милліоновъ рублей (!?) на образованіе Государственнаго Земельнаго Фонда, причемъ было добавлено, что подобный путь полученія означенной суммы, въ обходъ законодательныхъ учрежденій, Министръ избралъ во избѣжаніе пониженія его вѣдомственной смѣты. Можете себѣ представить наше съ Риттихомъ возмущеніе подобнымъ очереднымъ газетнымъ враньемъ, въ которомъ все, отъ начала до конца, являлось сплошнымъ вымысломъ, кромѣ, конечно, упоминанія о какомъ-то образующемся земельномъ фондѣ.

Въ цѣляхъ пресѣченія возможныхъ кривотолковъ вокругъ этого вопроса, мнѣ необходимо было въ срочномъ порядкѣ помѣстить въ прессѣ соотвѣтствующее опроверженіе. Оно и было въ тотъ же день отправлено въ монопольное бюро г-на Гурлянда. Прошли дни — и нигдѣ ничего. Лишь послѣ рѣзкаго воздѣйствія на самого премьера появилось въ одной изъ газетъ запоздалое мое сообщеніе.

Вотъ почему, въ интересахъ возстановленія истины и реабилитаціи своего имени въ глазахъ русскаго общества, я рѣшилъ оповѣстить о своемъ дѣйствительномъ отношеніи къ общественнымъ организаціямъ, путемъ непосредственной бесѣды съ серьезными газетными сотрудниками, минуя всяческія гурляндовскія преграды. Правда, въ то время я считалъ себя до извѣстной степени свободнымъ отъ оффиціальныхъ обязательствъ, да еще связанныхъ съ именемъ Штюрмера и его присныхъ. Я уходилъ въ отставку.

Заканчивая обзоръ дѣятельности Совѣта Министровъ въ періодъ штюрмеровскаго премьерства, я долженъ отмѣтить, что отношенія многихъ членовъ названнаго учрежденія къ законодательнымъ палатамъ, главнымъ образомъ, къ Государственной Думѣ, продолжало оставаться нѣсколько непріязненными, неискренними и, вмѣстѣ съ тѣмъ, до извѣстной степени опасливыми, какими онѣ были и во времена Горемыкина. На этой почвѣ у меня, 21-го іюня 1916 года, произошло съ Штюрмеромъ, Треповымъ и княземъ Шаховскимъ рѣзкое столкновеніе, побудившее меня принять окончательное рѣшеніе покинуть министерскую должность. Но объ этомъ немаловажномъ для меня и всей моей дальнѣйшей жизни событіи, такъ же, какъ о послѣднемъ моемъ участіи въ засѣданіи Совѣта Министровъ, имѣвшемъ мѣсто 28-го іюня 1916 года, въ Могилевѣ, въ Царской Ставкѣ, подъ личнымъ предсѣдательствомъ Государя Императора, я имѣю въ виду написать особо въ одной изъ послѣдующихъ частей моихъ воспоминаній.

1

Смотри стр. 337 „Паденіе Царскаго Режима” по матерьяламъ Чрезвычайной Комиссіи Временнаго Правительства, т. I. Государственное Издательство. Ленинградъ. 1925 г.