Криворожское знамя

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Телеграмма главы концерна ошеломила генерального директора Краля. Этот толстосум обращался с ним, как с паршивой собакой. Краль кипел от негодования. В припадке бешенства он вдребезги разбил тяжелый хрустальный подсвечник. Надо отдохнуть, решил он, прочь отсюда, в лес, на природу.

«Не хватает только, чтобы мне сейчас попался кто-нибудь из бездельников, которые окружили меня со всех сторон», — подумал он.

Первому не повезло секретарю. Он вошел в кабинет по какому-то пустячному делу. И вот оказалось, что он даже не знает номера телефона шофера, который вдруг понадобился Кралю. Секретарь, пятясь, вышел в коридор и прислонился к стене. Ему чуть не стало дурно. Таким он еще ни разу не видел своего шефа.

Вторым под горячую руку попался шофер. Он слишком долго выводил машину из гаража. Привратник, который, покуривая трубку, как всегда неторопливо открыл ворота, еще три дня спустя вспоминал крепкие словечки, обрушившиеся на его голову, и даже бросил курить.

«Лодыри! Один хлеще другого, выгнать весь этот сброд!» — думал генеральный директор.

Поездка в Випру, где дирекция имела собственную дачу и обширные лесные угодья, показалась Кралю слишком долгой. Он просто задыхался в машине и орал на шофера так, что бедняга, растерявшись, едва избежал катастрофы.

Старого лесничего, который у въезда на территорию дачи поднял шлагбаум, пропуская машину, Краль не удостоил взгляда. Он даже не ответил, когда тот поздоровался. Старик, обидевшись, проворчал что-то себе поднос.

Краль, не оглядываясь, вбежал в дом, переоделся, сорвал со стены трехстволку и умчался в лес.

Лесничий обиженно качал головой, спрашивая себя, что бы могло случиться с шефом. Ведь сейчас, в начале июля, стрелять нечего. На коз уже запрет, на оленей еще нельзя. А потом, среди бела дня? Лесничий стал допытываться у шофера, но тот ничем не мог ему помочь. Он лишь вытер пот со лба и сказал, что еще одна такая поездка — и он объявит забастовку. Лучшего выхода он не видит.

Это уже ересь, подумал лесничий. Такого он и слушать не желает, тем более здесь, на директорской даче! Сама мысль об этом преступна. Лесничий прищурил глаз, словно прицеливаясь. Да, видимо, случилось что-то совершенно из ряда вон выходящее.

Краль блуждал по лесу. Написать ему, генеральному директору Герберту Гельмуту Кралю, перед которым дрожали десятки директоров, такое письмо… Написать, что его политика привела Мансфельдское акционерное общество к краю пропасти, к почти неизбежному банкротству?! Он ускорил шаг. А кто наметил «главную линию»? Он, что ли? Это сделал сам автор письма! Тот, который теперь обвиняет его. Разве он, Краль, хотел быть форейтором всей немецкой промышленности? Никогда! Он зашагал еще быстрее, словно преследовал дичь, торопливо продирался сквозь густой кустарник и сосновый молодняк, оставляя на сучьях клочки грубошерстного плаща. Ничего подобного с ним еще не случалось. Дать такое указание ему, словно какому-то ефрейтору! Обыкновенный приказ, отсутствие элементарной вежливости, принятой в их кругу, среди равных; его окликнули, будто кучера: эй, болван, куда прешь, сворачивай, оглох, что ли?

С каких, собственно, пор тот человек стал распоряжаться в концерне, каким образом он заполучил контрольный пакет акций, обеспечивший ему фактическое господство? Это покрыто мраком. Но почему он, Краль, вдруг разволновался? Разве он сам не подчинился сразу же этому ледяному голосу, как только впервые услышал его? Покорился даже с легкостью и быстротой, потому что с тех пор акционерное общество ожило. Разве он не думал, как и все другие компаньоны, считавшие себя дальновидными, что им нужна была твердая рука? Это была новая линия, главная линия, большой бизнес. В этой лодке они плыли все вместе. Так кто же фактически определил ее, эту линию, которая оказалась сейчас якобы в корне ошибочной потому, что бастующая сволочь, несмотря на все усилия полиции, не желала смиряться?

Да, он, Краль, вносил предложения, получал директивы, с него и требовали. Все намеченные им меры, о которых он докладывал, были одобрены. Одно время он даже вообразил, что все нити сходятся в его руках, что он тасует карты по собственному усмотрению. Но сейчас, трезво взвесив факты и не кривя душой, он понял, что все было подсказано ему сверху. Взять хотя бы краткие письменные советы. Разве он не следовал им, как школьник? Он был всего лишь шестеренкой в огромной машине и немногим отличался от советника юстиции Пфютценрейтера, выполнявшего роль винтика где-то в недрах того же механизма. А может быть, господа директора, не зная истинного положения вещей, ошиблись в оценке ситуации и неверно информировали его, Краля? Может быть, они и виноваты в том, что все застопорилось? Негодяи!..

Взвинченный этой догадкой, он с силой вдавливал каблуки в мягкую пушистую землю; вот так бы и растоптать их всех…

У громадного дуба Краль остановился. Да, в лапах этого хвастуна он был беззащитен. Жалкий прокурист с ограниченными полномочиями — вот что представлял он собою, хуже того, курьер для разноски писем господам министрам. Генеральный директор — смешно! Бухгалтер и то больше значит. Тот, по крайней мере, хозяин своего гроссбуха.

Примириться с этим? Краль до крови прикусил губу и, сорвав с плеча ружье, зарядил его.

Да, а собственно, в скольких наблюдательных советах председательствовал господин председатель? Засел, как паук, и, раскинув сеть, почти ни разу не выступал публично, ставил то на красное, то на белое, делал ставки, не делал их, отправлял телеграммы, писал письма, давал инструкции, повышал и понижал курсы акций, коллекционировал посты в наблюдательных советах, как обыкновенные почтовые марки, и швырял пакеты акций, словно кегельные шары; генеральному директору Кралю он тоже бросил мимоходом две подачки — в Зальцдетфуртской сделке и в Пфеннергалле. Проклятый трутень!

И он — самый могущественный, невидимый властелин! Краль стал по пальцам считать наблюдательные советы, в которых этот господин имел решающий голос.

Он пересчитал трижды, но пальцев на двух руках все равно не хватило. Немецкий банк, Дрезденский банк, Учетный банк, Коммерческий банк, Дармштадтский и Национальный банки — с Гольдшмидтом из этого банка он был, по-видимому, особенно хорошо знаком, ибо не зря занимал пост в концерне «Нордволле», — он был закадычным приятелем братьев Лахузен, дружил с Фликом, Тиссеном и Пёнсгеном, принимал участие в делах концерна «Феникс», объединенных сталеплавильных заводов, предприятий, изготовляющих черную, белую и цинковую жесть, химических, угольных и машиностроительных концернов, судоходных компаний, доменного завода Тале; Мансфельдское акционерное общество с его рудниками и медеплавильными заводами, прокатными цехами и заводами шамотного кирпича, с электроцентралями, фабриками серебряных изделий, поместьями и дочерними компаниями было для него лишь каплей в море. Да, недаром его фамилия соответствует названию серого прожорливого хищника. С волчьей жадностью он заглатывает все, что хватают его клыки.

У Краля подкосились ноги, он осознал свое бессилие. Шатаясь, он вышел на прогалину и в сумеречном свете заметил группу оленей. Не целясь, выстрелил из всех стволов подряд, ему хотелось увидеть кровь. Захрипела убитая матка. Теленок, волоча перебитую заднюю ногу, приблизился к лежащей матери и стал обнюхивать кровь, бившую толчками из огромной раны. В припадке слепой ярости Краль разбил ружье о ствол бука и, раздосадованный, поспешил обратно.

Лесничий видел, как он брел по двору: взлохмаченные волосы, полуоторванная пола плаща, без шляпы и ружья. Краль в темноте пробрался наверх к себе в комнату и бросился на походную кровать. Старый лесничий свистнул собак, он слышал выстрелы и догадался, что случилось. Придя на прогалину и увидев раненого пятинедельного теленка, который, испугавшись человека и собак, тщетно пытался встать на ноги, старик в отчаянии воздел руки, возмущенный свершившимся злодеянием.

Около десяти часов вечера жена лесничего решилась зажечь свет на втором этаже.

— Ступай отнеси ему ужин, — зло проворчал лесничий, вернувшийся тем временем с подстреленным олененком. — За такое дело даже сам господин генеральный директор не оправдается перед богом.

Тарелки задребезжали на подносе в руках женщины, когда она увидела опустошенное лицо и два горящих, враждебно уставившихся на нее глаза. В испуге она бросилась вниз по лестнице. Кувшин с молоком, которое гость любил пить, живя на даче, упал и разбился.

Краль, так и не раздевшись, лежал на кровати. Разбитый кувшин, молоко на ковре, панический страх убежавшей женщины — все это заставило его прийти в себя. На кого он похож? Краль вскочил с кровати, сорвал с себя одежду и швырнул ее в угол. Он почувствовал отвращение к самому себе. Нагнувшись над тазом, Краль вылил на себя кувшин воды и докрасна растерся.

Он еще им покажет, на что способен! Придется, конечно, поклониться, иного выхода нет. Но тем, кто должен кланяться ему, Кралю… Он сжал кулаки и скрипнул зубами. Потом заставил себя успокоиться, быстро оделся и позвал шофера. Отказавшись от ужина, он тут же уехал.

Убирая комнату, жена лесничего нашла на ночной тумбочке четыре пятимарковых монеты, сложенные стопкой. Ее муж швырнул их через окно в яму с останками убитого оленя и вымыл руки.

Вчерашние события нисколько не отразились на облике генерального директора. Тщательно выбритый, в светло-сером костюме, Краль открыл совещание со свойственной ему предупредительностью. Время от времени у него подергивались веки, но этого никто не заметил. Господа директора ожидали, что будет обыкновенное, очередное совещание; некоторые, правда, были удивлены, что их созвали так спешно. Однако явное обострение положения, вызванное забастовкой, демонстрацией и отступлением полиции, оправдывало эту срочность.

Краль, попросив отчеты предприятий, начал их просматривать. Директор Нидермейер первым заметил приближение грозы. Его охватило неприятное чувство, когда он увидел, как красный карандаш председательствующего метался среди колонок цифр его отчета. Нидермейер в качестве технического директора отвечал за водоотливное хозяйство и другие аварийные работы.

— Ваши цифры, господин коллега, не сходятся! — Краль вернул ему отчет. — Вы не сумели привлечь к производству ни одного человека, чтобы хоть на шаг продвинуться вперед. Где ваши резервы? Кто вам подготовил эти цифры? Здесь же все причесано, как в налоговой декларации банкрота!

Нидермейер покраснел, словно школьник. Он пробормотал что-то о непредвиденных обстоятельствах, но его оправдания не возымели никакого действия на Краля.

— Вам следовало бы рассказать не о трудностях, а о ваших успехах, коллега Нидермейер. В отчете же приводятся обоснования только тому, что ничего не делается. Долго ли еще мы можем нести непроизводительные расходы? Чем занимаются ваши люди? Спят?

— Я делаю все, что в моих силах…

— Мое мнение об этом вы услышите в конце совещания.

Это было нечто новое. Переглянувшись, господа директора застыли с каменными лицами. Нидермейер попытался возразить, но Краль бросил на него столь красноречивый взгляд, что тот стушевался.

Коммерческий директор сообщил о случае с неотправленным заказом. Он чувствовал себя уверенно. Ведь всем было известно, что забастовщики не давали вывозить готовую продукцию. Вопрос о невыполнении акционерным обществом поставок не стоял на повестке сегодняшнего совещания.

— Я не вижу данных по платежному балансу. — Краль впился глазами в ожиревшее лицо коммерческого директора.

— Я был уверен…

— Я больше ни в чем не уверен. На прошлой неделе вы утверждали, что в любом случае отправите десять вагонов шлака в Голландию. Не так ли?

Толстяк собрался с силами.

— Вам известны события, происшедшие на металлургическом заводе, господин генеральный директор.

— Да. Но мне известны и ваши заверения. Голландский заказчик их тоже получил.

— Это было невозможно, ведь все знают, что…

— Вы лично были на металлургическом заводе?

Толстяк промолчал.

— А вообще кто-нибудь из присутствующих бывал в последние дни на предприятиях?

Это напоминало допрос. Краль повысил голос:

— Нет?.. Я так и ожидал. Сидя в кабинете, вы, кроме телефона, ничего не увидите. Вы полагаетесь на то, что вам докладывают. Так, к сожалению, правды не узнаешь. Дела обстоят хуже, чем вы думаете. Даже служащего персонала коснулась эта зараза. Мы вынуждены расходовать основной капитал, господа! — закончил Краль громовым тоном и сразу вдруг замкнулся.

Раздался телефонный звонок. Стоявший за спиной генерального директора секретарь впопыхах дважды хватал трубки не с тех аппаратов, пока не взял нужную. Краль смерил его уничтожающим взглядом.

— Надеюсь, разговаривать по телефону вы, по крайней мере, умеете?

— Так точно, господин генеральный директор… — Дрожащий от страха секретарь поклонился.

— Ну что там еще?

— Господа собрались, — едва осмелился произнести секретарь.

Краль смотрел поверх голов сидящих. Все они, как один, дали осечку. Он это предвидел. И с этими людьми он собирался делать большие дела! Беспомощная публика… Они могли справляться со своими задачами лишь до тех пор, пока в механизм не попадала какая-нибудь песчинка. Но для таких задач существуют конторщики, а не директора.

В наиболее затруднительном положении оказался начальник отдела найма директор Лингентор. Его сразу прервали, не дав произнести и нескольких слов. Объемистый отчет, который Лингентор протянул было начальству, Краль даже не соизволил взять.

— Ваша работа, коллега, совершенно неудовлетворительна. И гладко написанные отчеты тут не помогут. — Краль уже не сдерживал себя. — Субсидии, которые вы срочно потребовали для этого господина фон Альвенслебена, выброшены на ветер. Лодыри, которых он навербовал по всей стране, растеклись, как масло на солнце, и с радостью пропивают полученный задаток. А могучий «Стальной шлем» и обещанная им помощь? Где члены этой организации, которых якобы так много среди рабочего персонала и которые желают трудиться?.. По каким каналам течет финансовая поддержка, где ее эффективные результаты? Я счел необходимым установить контроль над вашими расходами. Этот фарштейгер из Гербштедта, «стальношлемовец»…

— Бартель, — шепотом подсказал ему секретарь.

— …Этот фарштейгер Бартель — болван. И вы еще предлагаете повысить его в должности. На наши деньги он покупает своей милочке шелковое белье и вдобавок теряет квитанцию на денежный перевод. — Краль нахмурился. — С указанным адресом и номером дома, разумеется.

Краль умолк, задумавшись.

— Вся наша тактика неверна, господа, — сказал он после долгой паузы. — Надо немедленно, сейчас же, добиться решительного перелома. В течение целого месяца вы пытаетесь меня убедить в том, что мы должны опереться на так называемые «национальные круги». Результаты налицо. В жизни ничего подобного нет, это существует только в ваших предположениях и в фантазии таких людей, как Альвенслебен и Бартель. Верно ли, что эти молодчики, которых вам навязал господин фон Альвенслебен, разграбили склад нашей пекарни на Эрнстовской шахте?

Директора хранили молчание. Не хватало еще, чтобы они отвечали за чьи-то политические промахи. Кто вел переговоры с помещиком из Шохвица? Кто еще до начала забастовки провозгласил политику твердой руки?

Резкий властный голос Краля прервал мысленные возражения директоров:

— Каково положение на латунном заводе? Это особенно важно.

До сих пор директора отвечали сидя. Директор латунного завода инженер д-р Бретшнейдер встал. Среди окружающих он выделялся твердым, резко очерченным профилем лица. Доклад его был также отклонен, как абсолютно необоснованный.

Д-р Бретшнейдер даже не сумел заставить две сотни бездельничающих в конторах чиновников отправить с завода несколько вагонов с жестью. Бесцветная личность. Вот этот парень с Вицтумской шахты — другое дело… как же его фамилия?.. Ну тот, которого выгнали еще до забастовки, во время выборов производственных советов, тот, что хранил у себя дома русское знамя, которым они только что размахивали у нас под окнами… ну как его?.. Брозовский, правильно… Вот этот человек совсем другого склада. Он, Краль, велел послать ему письмо с компромиссным предложением, чтобы тот отказался от своего требования восстановить его на прежнем месте работы. Так этот негодяй вернул письмо разорванным, а теперь еще взбунтовал рабочих на нескольких предприятиях. Да, с такими людьми можно было бы делать дела… Если бы такие люди у него были. Как назло, чинуши из суда по трудовым конфликтам назначили разбор этой жалобы на сегодня. Болваны. Он потребовал перенести срок. Что за приговор они там еще замышляют? Хотят подлить масла в огонь или принудить Мансфельдское общество восстановить уволенного?

Пока эти мысли проносились у Краля в голове, Бретшнейдер стоял в раздумье. Затем, подчеркивая каждое слово, он сказал:

— При таких условиях я не намерен долее участвовать в совещании, — и, сдержанно поклонившись, вышел.

Краль позеленел от злости. Впервые его покинуло чувство превосходства, которое он выставлял напоказ. Он весь затрясся. Секретарь протянул было руку к графину с водой, но тут же опустил ее, словно пригвожденный взглядом Краля. За Бретшнейдером захлопнулась дверь.

От этого звука Краль очнулся. Он провел ладонью по глазам, будто стирая из памяти только что происшедшую сцену. И тут же превратился в прежнего Краля, надменного, самоуверенного, важного. Какой-то инженеришка посмел его унизить, здесь, перед этими ничтожествами.

— Передайте доктору Бретшнейдеру, пусть он сделает выводы из своего поведения. — Мозг Краля работал с точностью счетной машины.

Секретарь наклоном корпуса изобразил «слушаюсь».

— И еще одно, господа: всему служебному персоналу придется снизить ставки в рамках предусмотренного сокращения заработной платы. Всех сотрудников, не занимающих должностных мест, уволить. Что касается мастеров цехов латунного завода, — проверьте, какую позицию они занимают во время забастовки. Этих трех уволить немедленно… — Краль протянул начальнику отдела найма список. — Решение относительно служащих главных управлений и других «непроизводительных сил» я оставляю за собой. Распорядитесь, пожалуйста, о том, чтобы все было исполнено.

Распоряжения следовали одно за другим. Секретарь подавал Кралю все новые и новые папки с материалами.

— Все это приведет к еще большему обострению положения, — сухо проговорил начальник отдела найма и тут же сам испугался собственной смелости.

Краль внимательно посмотрел на него и очень сдержанно ответил:

— Вы ошибаетесь. Обострять больше уж нечего. Забастовщики добились даже того, что аварийные работы сокращены до минимума. Я пригласил несколько человек из полиции и из «Отечественных союзов». Я вынужден прибегнуть к подобному источнику информации, поскольку представленные мне материалы не дают ясной картины. Ставлю вас также в известность, что я вызвал для беседы и нескольких профсоюзных деятелей. Только с их помощью, как я полагаю, можно достичь приемлемого компромисса.

Он закрыл совещание. Директора расходились, оскорбленные его пренебрежительным тоном и манерами. В двух последних фразах он выразил идею, которая якобы осенила его ночью, но в действительности была подсказана в телеграмме, полученной им от председателя наблюдательного совета.