Криворожское знамя

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

По просьбе Брозовского Вольфрум пригласил к себе на квартиру своих старых товарищей по партии — Боде и Шунке.

Боде, осунувшийся, сидел на скамейке у печки и поеживался, будто в ознобе.

— Это… Это неправда, этого быть не может, — глухо проговорил он.

Шунке, попыхивая трубкой, пускал облака дыма. Он подошел к Брозовскому. Под его тяжелыми шагами заскрипели половицы.

— Иногда, Отто, мы тесно сближались с вами, например, во время забастовки. Но порой наши мнения сильно расходились. Вот ты сказал о едином фронте, что ж, может, это дело хорошее. Но то, что ты говоришь сейчас, — неслыханная клевета на наше руководство.

Брозовский спокойно выдержал его угрюмый взгляд и не спеша вынул из кармана газету.

— А это тебе знакомо? — Он протянул Шунке «Форвертс». — Орган твоего партийного руководства. Читай сам. Я поначалу тоже думал, что это невозможно, но здесь все написано. А ваша здешняя газета уже завтра перепечатает это воззвание.

Шунке остановился у стола как вкопанный. Нижняя губа его отвисла, и трубка чуть не вывалилась изо рта. Буквы запрыгали у него перед глазами. Он грузно опустился на стул.

— И ты собираешься голосовать за Гинденбурга? — спросил Брозовский.

Теперь в комнате было слышно только свистящее дыхание Шунке да приступ кашля, напавший на Боде. Когда Вольфрум заговорил, жена его вышла из комнаты.

— Я знаю вас, — обратился он к Шунке и Боде. — Знаю, что вы честные люди. До сих пор вам и в голову не могло прийти, что от вас потребуют такое. Но вот оно, черным по белому! — Он показал на газету, лежавшую перед Шунке. — Еще одно «меньшее зло». Это вершина позора! Тьфу!

Боде скрипнул зубами. В октябре восемнадцатого года, когда война была уже безнадежно проиграна, он очутился на Западном фронте в хаосе отступавших войск. Но фельдмаршал продолжал воевать, хотя знал, что проиграл окончательно. Бегство из одной линии окопов в другую, беспрерывное отступление днем и ночью фельдмаршал называл «организованным выводом войск на родину»… А теперь вожди социал-демократов — Герман Мюллер, Карл Зеверинг и Отто Вельс — требуют от него, Боде, чтобы он выбрал этого фельдмаршала президентом Германии!

— Нет! Не буду голосовать! Хватит! И будь что будет! — Он угрожающе выпрямился.

Поскольку в первом туре никто из кандидатов не получил решающего большинства, руководители СДПГ призвали своих сторонников голосовать во втором туре за Гинденбурга. Они сняли кандидатуру Брауна с той же легкостью, с какой большая часть их отказалась от своих прежних убеждений.

В порыве гнева Шунке скомкал газету.

— Почему вы упрекаете меня? Что-нибудь изменилось оттого, что ты вышел из партии? — крикнул он Вольфруму. — Разве я виноват во всем?

— Дело не в упреках, — ответил ему Брозовский, — речь идет о жизни и смерти. «Кто голосует за Гитлера, тот голосует за войну!» — сказал Эрнст Тельман. А кто — за Гинденбурга, тот прокладывает дорогу нацистам.

— Это старо.

— Тем не менее приходится повторять.

— Тельман не получит большинства.

— Если рабочие объединятся, изменится многое.

— Если, если!.. — воскликнул Шунке. Он подумал о Лаубе и Барте. На партийном собрании социал-демократов и у рейхсбаннеровцев они переспорят всех, кто бы ни выступил против этого решения.

— Неужели ты допустишь, чтобы в рабочем городе Гербштедте победил Гинденбург? — сказал Вольфрум. — Вряд ли ваше самопожертвование зайдет так далеко. Ведь здешние социал-демократы еще не превратились в воинский союз.

Шунке нервно теребил свои волосы. Потом с надменным видом схватил шапку и, не простившись, ушел домой.

— Я выступлю сам, — сказал Боде. — Однажды они меня смешали с грязью и выгнали как собаку. На этот раз не выйдет!

Брозовский посоветовал ему не действовать в одиночку.

— Чтобы изменить политику, — сказал он, — ваше руководство должно пойти другим путем. И вы, рядовые члены партии, обязаны заставить их. В одиночку этого не сделаешь.

Боде устало покачал головой.

— В теперешнем положении уже ничего не изменишь. Рабочие в нашей партии пассивны, решать будут не они.

— Но на производстве, в профсоюзах…

— Никто и пальцем не шевельнет.

— Это не так. Рабочие хотят бороться. Но им надо выступить единым фронтом.

— Посмотрим.

После этого разговора Боде навестил Цонкеля.

— Что решено, то решено, — сказал Цонкель. — Или ты полагаешь, что там, в Берлине, выставляют себя на посмешище?

— Как это — решено? Что стоит в газете, вовсе еще не решено. А на посмешище мы сами выставляем себя перед всеми рабочими!

— На собрании ты еще кое-что узнаешь.

— С меня хватает этого.

— Вижу, тебя опять настропалили.

— У меня своя голова.

— Слыхали эту песенку.

— Мартин, неужто ты не видишь, куда мы идем?

— Мы твердо стоим на ногах!

— Голоса мы потеряли. А нацисты получили намного больше. Своей политикой мы сами толкаем людей к ним. Так дальше нельзя.

Цонкель разозлился.

— Мы главный оплот системы, не правда ли, мы цепные псы капитала? Ты хорошо усвоил набор лозунгов Брозовского.

Боде вспыхнул. «Спорить с ними бесполезно», — подумал он.

После того как он ушел, к Цонкелю ввалился Лаубе.

— Владелец ресторана «У ратуши» отказывается сдать нам зал для собрания, — заявил он. — Черт знает что!

— То есть как это отказывается? — возмутился бургомистр. — Мне самому пойти к нему, что ли?

— Говорит, что все заказы на помещение были сделаны предварительно. Извинялся, показывал книгу записи клиентов: «Стальной шлем», Союз фронтовиков, Женский национал-социалистский союз, штурмовые отряды… Я снял малый зал в «Гетштедтском дворе».

— Вполне сойдет, — сказал Цонкель с облегчением. — Да и незачем поднимать шум из-за помещения.

Народу на собрание пришло мало. Прибывший по приглашению Лаубе депутат рейхстага говорил о правовом положении президента в демократическом государстве, но оратора слушали невнимательно.

С заключительным словом выступил Лаубе. Он заявил, что всем, несомненно, ясна серьезность политической ситуации и что главная задача теперь — это превратить день выборов в день великой борьбы за демократию и республику; когда же он сказал, что считает дискуссию на сегодняшнем собрании излишней, в зале поднялся шум.

Слова попросил Боде.

— Только короче, — недовольно сказал Лаубе. — Ну о чем тебе говорить? Нам нельзя терять время.

— Я плохо себе представляю Гинденбурга в роли демократа, он держит республику за глотку…

Ему не дали договорить. За столом президиума все разом закричали.

Тогда Боде вышел вперед.

— Дайте мне договорить.

— Ты не говоришь, ты подстрекаешь! — крикнул Барт. — Мы тебя знаем.

— Я высказываю свое мнение.

— Это мнение тебе втемяшили другие!

— Ты всегда плясал под чужую дудку, а вот здесь, — Боде поднял зажатый в руке партийный билет, — целая жизнь!

— Кончай!

— Не задерживай!

— У нас есть более важные дела!

Клика Лаубе — Барта не давала ему говорить.

— С меня довольно! — задыхаясь от гнева, выкрикнул Боде, разорвал свой партийный билет и швырнул его на стол.

Лаубе холодно посмотрел на него.

— Мы за республику! — крикнул он, когда Боде и еще четверо покинули зал. — Свобода! — Он вскинул правую руку вверх и во все горло заорал боевой клич «Железного фронта».

— Не давайте запугать себя этим трусливым перебежчикам. Выполняйте ваш долг, — взывал депутат рейхстага. — Вместе с силами, поддерживающими государственный порядок, против врагов демократии! Все за наше великое дело!

«Кто же здесь перебежчик?» — спросил себя Шунке. Он сидел, словно пригвожденный, и смотрел вслед уходившему Боде.

Когда «Железный фронт» призвал гербштедтских социал-демократов выйти на демонстрацию в поддержку Гинденбурга, Шунке остался дома. Озлобленный, он даже не смотрел в окна. Не так уж много народу собралось на этот раз под флагом с тремя стрелами. Вместе с «железными» шли немецкие националы и Союз фронтовиков. Во главе колонны «Стального шлема» вышагивал разжиревший фарштейгер. Шествие завершали социал-демократы; Цонкель, Лаубе и Тень шли в первом ряду. Тень сгибался под тяжестью рейхсбаннеровского знамени, украшенного тяжелыми кистями. Боде швырнул его у калитки под ноги новому знаменосцу.

Цонкель опустил голову, увидев Боде среди большой группы безработных, стоявших с поднятыми кулаками у тротуара.

Безработные кричали:

— Долой Гинденбурга!

— Рабочие, голосуйте за Тельмана!