Криворожское знамя

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

С некоторой поры Брозовского не покидала одна мысль. Стоя у книжной полки, он задумчиво листал брошюры, потом шагал по комнате, садился к окну, невпопад отвечал на вопросы домашних. Он редко выходил из дому, часами читая толстую книгу, которую взял в эйслебенской городской библиотеке.

К толстым книгам Минна всегда питала антипатию. Видя, как муж бережно обертывает книгу упаковочной бумагой, она думала: ну, теперь засядет на всю зиму. Вечное чтение. И поговорить-то нельзя, хоть и сидишь рядом.

Целую неделю Минна молчала, пока у нее не лопнуло терпение.

— Скажи-ка, муженек, о чем ты размечтался? Или замышляешь что-нибудь? — Она толкнула его локтем.

— Замышляю? — Он недоуменно поднял на нее глаза. — Кто, я?

— Да очнись ты наконец, профессор! Что-нибудь дельное опять надумал?

Брозовский расхохотался. Его поведение показалось странным даже ему самому. Он стоял во дворе возле бочки, прислонившись головой к водосточной трубе, и разглядывал свое отражение в воде.

— Уже очнулся. И у меня есть кое-что новое. Мы откроем народный университет.

— Что ты сказал? — Минна критически посмотрела на него. В своем ли он уме? Неужели безработица довела его до бредовых идей?

— Да, да. Увидишь, — говорил он, направляясь в дом вслед за женой.

— Вот иди посмотри. — Отто взял с подоконника книгу и открыл ее. «Новый народный университет — его задачи и цели», — прочитала Минна на титульной странице…

— С чего это на тебя вдруг напала ученая горячка?

— Напала… Дело не во мне. Рабочей молодежи нужно дать какое-то серьезное задание. Придет зима, и с летним спортом покончено, — чем им занять свободное время? От безделья начнут всякие глупости вытворять. Мы должны чувствовать ответственность за ребят. Да и тем, кто постарше, не помешает малость подучиться.

Она пренебрежительно усмехнулась.

— И ты хочешь быть профессором у этой оравы? Будто мало у тебя работы в партии?

— Это тоже партийная работа, Минна. Иначе я бы за нее не взялся. Представь себе в Гербштедте большую группу хорошо образованных рабочих, ведь мы тогда все одолеем.

— Сначала закончи одно дело. Для кафедры ты не годишься.

— Вместо того чтобы вместе со мной все обдумать, ты насмехаешься над полезным и серьезным делом.

Минна подбоченилась.

— Значит, вместе с тобой обдумать. А ты о чем-нибудь спрашивал меня? Нужно быть фокусником, чтобы выудить из тебя словечко.

Он промолчал. Жена права. Но ведь сначала надо было все продумать самому.

— Обсуждать какой-нибудь вопрос можно лишь, когда составишь себе о нем хотя бы приблизительное представление, — сказал он после долгой паузы.

— Вот и составляй. А меня уволь… Кстати, ты имеешь представление о том, что у нас нет угля?

— Минна!

— Эх ты, мечтатель!

— Но ведь это реально. Подумай сама: двадцать — тридцать человек собираются дважды в неделю на два часа, плюс домашние задания, — получится отличная школа. И время не пропадет даром. Сегодня же потолкую с Рюдигером. Вот увидишь, дело пойдет. Фридрих наверняка поддержит меня.

— Фантазеры. А где будете читать лекции?

— В школе. Все продумано.

Минна одернула фартук и смерила мужа уничтожающим взглядом. Направляясь в кухню, она сказала:

— У тебя богатая фантазия.

Брозовский рассердился.

— Можно подумать, что ее кухня для бастующих не была поначалу фантазией, — проворчал он, надевая ботинки. Потом крикнул: — Я пошел в Гетштедт.

— Иди, иди, — угрюмо пробурчала в ответ Минна.

У Брозовского план созрел окончательно.

С интересом слушая товарища, Рюдигер задумчиво потирал руки. В комнате было холодно. Лора, закутав ноги, сидела на диване и вязала. Поймав удивленный взгляд Брозовского, она сказала:

— Сегодня я не топила.

— Я подложу тебе подушку под спину, — сказал Рюдигер жене, чтобы сменить тему разговора, и обратился к товарищу: — Толковое дело, Отто. Я полностью за.

— Дело серьезное.

— Прежде всего надо решить, кто его возглавит. С этого следует начать.

— Думаю, что руководство школой следует поручить комитету безработных. Председателем там Юле Гаммер. Значит, будет порядок.

— Гм.

— Круг участников должен быть как можно шире.

— Так. А план учебы? Его надо хорошенько продумать. От этого зависит все. Тут нам, пожалуй, поможет наш секретарь. Товарищ Бернгард кое-что смыслит в этом. Труднее будет с преподавателями и помещением.

— Попрошу городской совет выделить нам один класс в школе.

— Вижу, ты крепко взялся за дело. Но стоит ли тебе идти туда? Они же сразу откажут.

— Попробуем нажать.

— С кем, с Юле? — Рюдигер засмеялся. — Он только ломать умеет. Дипломат из него никудышный.

— Может, сделаем так: комитет безработных подаст письменное заявление, а наша фракция поддержит его на собрании депутатов городского совета… Если не выгорит, устроимся в «Гетштедтском дворе».

— А плата за помещение, электричество, уголь?

«Они наверняка сидят без угля», — подумал Брозовский, видя, как Фридрих потирает руки.

— Как-нибудь заплатим, это не так уж много, — ответил он. — А учитель у меня есть на примете.

— Кто?

— Петерс.

Рюдигер забыл о холоде.

— Хорошо, если бы он согласился.

— Поговорю с ним.

— О нем тебе вообще не мешало бы позаботиться. Бросать его на произвол судьбы нельзя. Ему приходится тяжелее, чем рабочему.

— Ясно. Петерсу надо быть особенно осторожным. Этот Зенгпиль так и норовит подставить ему ножку.

— То-то и оно. Мы обязаны ему помочь. Если он даст согласие, учебный план надо составить таким образом, чтобы школьная инспекция не могла к нему придраться.

Брозовский положил на стол несколько исписанных листков бумаги.

— Вот я тут кое-что наметил. Посмотри. Конечно, нельзя допустить, чтобы у Петерса были неприятности, но, с другой стороны, школа должна быть марксистской. Да, задача нелегкая.

— Оставь мне твои заметки. Попробую подыскать что-нибудь в Эйслебене. Без помещения не останемся. А ты поговори с Петерсом и подумай, что можно сделать еще.

По дороге домой Брозовский решил, что письмо директору школы, которое он уже придумал, лучше передать не с Вальтером, а через Пауля Дитриха.

— Великолепно! — воскликнул Пауль, когда Брозовский рассказал ему о своем замысле. — Просто обидно, что сам до этого не додумался. Сколько я ни ломал голову, мне ничего такого на ум не приходило. Зло берет, что нечем помочь, особенно, когда видишь таких, как Генрих Вендт… Здорово придумал. Десяток учеников я тебе обеспечу.

«Ну вот и загорелся», — подумал Брозовский.

Вечером они встретились у Вольфрума, который жил в маленьком домике вдвоем с женой. Здесь можно было встречаться без всяких помех.

Петерс поблагодарил за приглашение.

— А мне-то казалось, вы забыли, что я живу в Гербштедте, — сказал он.

Уловив в его голосе упрек, Брозовский ответил:

— Мы действуем осторожно, однако ни о ком не забываем.

Изложив Петерсу свою идею, он предупредил, что за сотрудничество с народным университетом учителя могут заподозрить в антигосударственных связях, ибо учиться будут главным образом коммунисты.

— В таком деле, конечно, рубить сплеча не годится, — ответил Петерс, — но я согласен. Когда вам вернут из Эйслебена проект учебного плана, мы встретимся еще раз. Известите меня тогда. Что же касается вашего предупреждения, то мои коллеги давно уже считают меня красным. А господин Зенгпиль вообще поставил на мне крест.

— Тогда вам тем более нельзя давать повод для конфликта. Безработных у нас хватает. Но вот слово родителей может оказаться весомым.

— Видите ли, товарищ Брозовский…

Отто вздрогнул: Петерс назвал его товарищем.

— Видите ли, — Петерс улыбнулся, — как раз у родителей я встречаю большую поддержку. Дети очень привязаны ко мне, и это главная из причин, которые вызывают ненависть Зенгпиля. Он уговаривает школьников вступать в детскую организацию нацистов, ходит по пятам за родителями, но в моем классе ему не везет.

— А не попросить ли нам профсоюз взять на себя заботу о школе? Это была бы хорошая база. — Вольфрум вопросительно посмотрел на Брозовского.

— Идея неплохая. Но тогда придется идти на поклон к Барту и Лаубе. А уж если они вмешаются, то сам понимаешь…

— Необязательно обращаться к ним. Есть другой человек — электрик Ширмер. Он казначей союза металлистов. С ним можно говорить. Он беспартийный, но толковый и с характером. Да ты его знаешь.

— Хорошо, попробуй. Такое предложение мне нравится.

— Согласен. Я всегда в вашем распоряжении, — сказал Петерс.

Прощаясь, он крепко пожал им руки и поднял кулак в ротфронтовском приветствии.

После обстоятельного разговора с Вольфрумом Ширмер пообещал обратиться с предложением в свой союз.

— Обычно я держусь в стороне, — сказал он Вольфруму, — но ваше дело стоящее. Нашему брату не мешает подучиться.

Он просмотрел недавно полученный учебный план.

— «Диалектика природы», хорошо. «Общество и материя», хорошо. «Государство и революция», очень хорошо… Сделаю все, что надо.

Полномочный представитель союза металлистов не сказал ни да, ни нет, но обещал, что в течение недели вопрос рассмотрят и вынесут решение. Затем Ширмер подал Цонкелю письменное заявление, в котором просил выделить в школе помещение для занятий. Цонкель тоже обещал рассмотреть заявление.

Через две недели пришел ответ: отказать. Профсоюз не видел гарантий тому, что занятия будут проводиться в соответствии с общепринятыми правилами. К тому же не было необходимых денежных средств.

Ширмер рассердился и заявил протест, но получил резкий отказ. Когда же он пошел к бургомистру, то выяснилось, что решение профсоюза уже известно Цонкелю. Бургомистр решил его прощупать.

— Послушай, Ширмер, — сказал он, — ведь ты всего-навсего подставное лицо. Помещение в школе вам не дадут. Нас вы не одурачите.

— Что значит «подставное лицо»? Я член рабочего профсоюза и готов объединиться с теми, кто задумал доброе дело. Так я всегда поступал.

— Антифашистская акция, не правда ли? Боевой союз. Да еще вам школу подавай. Не выйдет. Беспорядков у нас и без того хватает.

— Чего ты, собственно, боишься?

— Боюсь? Смешно. «Государство и революция» — я читал вашу программу. Гаммер уже собирает подписи. Нам все известно. Здорово же они впрягли тебя!

— Как гражданин я требую того же права, которое, например, предоставляется обществу «Родной край» либо Женскому союзу. Они бесплатно пользуются школьными и муниципальными помещениями.

— Ха-ха-ха, сравнил! То «Родной край», а вы собираетесь заниматься политикой, да какой еще.

— Ты понимаешь, что мы хотим открыть школу? Хотим учиться…

Простодушному честному электрику было невдомек, что отказ был предопределен заранее. Под конец он не стерпел:

— Но я не сдамся.

— Небось побежишь к Брозовскому? — насмешливо спросил Цонкель.

Ширмер побледнел.

— А чем он тебе не нравится? Вот ты и проговорился. Теперь к нему многие пойдут. До сих пор я там не бывал, но ты сам показал мне дорогу.

В тот же день он пришел к Брозовскому.

— Знаешь, Отто, мне часто казалось, что вы, коммунисты, слишком торопитесь. Спокойствие прежде всего. Но в деле со школой я действительно не вижу ничего такого, что мешало бы честному рабочему отстаивать это. А Цонкель против, и союз против. Для чего же он тогда вообще?

— У них душа в пятки уходит при мысли, что гербштедтские рабочие хоть чуточку поумнеют, — сказал Гаммер. — Нам, Ширмер, надо самим взяться за дело.

Когда Ширмер вошел, Гаммер показывал Брозовскому список, в котором числилось восемнадцать человек, пожелавших учиться. Пауль Дитрих сидел тут же. К школе проявляли большой интерес.

— Так-то, дружище, — сказал Отто, — видно, пришла нам пора идти на передовую, хватит сидеть в резерве. Вот как обстоит со спокойствием. Сам видишь, мы не слишком торопились. Вся суть в том, что они всегда против нас. Итак, за дело!

По совету Брозовского Ширмер снова подал заявление, а Гаммер созвал собрание безработных.

Пауль Дитрих рассказал об этом Эльфриде; каждый вечер он теперь ездил до Поллебена, где по дороге встречал девушку, возвращавшуюся с работы.

Если позволяла погода, они слезали перед Гербштедтом, там, где шоссе делает большую петлю, садились на покатом склоне и полчасика отдыхали, беседуя. Пауль обнимал девушку, и она, прижавшись к нему, частенько засыпала от усталости, а он ласково поглаживал ее волосы. Сегодня Эльфрида сидела заплаканная: ее уволили с работы. Впереди опять была неизвестность.

— Будем вместе учиться, — говорил Пауль, неумело утешая девушку. — Петерс уже вовсю готовится к занятиям. Если же ничего не выйдет, сложим наше барахлишко и начнем вместе хозяйничать.

Эльфрида обняла его и поцеловала в губы.

— Дурачок ты мой, а что у нас есть?..

На свое второе заявление Ширмер ответа не получил. Цонкель передал его Фейгелю, а тот подшил к делу. Юле Гаммеру прислали официальное решение, в котором говорилось, что городской совет не признает комитета безработных и поэтому такого рода комитет не может являться договаривающейся стороной. Следовали подписи: бургомистр Цонкель, секретарь Фейгель.

— Обоим даю коленом под зад! Подпись: безработный Гаммер, — с угрозой крикнул Юле, когда Гедвига в присутствии Эльфриды и Пауля прочитала ему это письмо.

— Ты неисправим, — сказала Гедвига. — И на что вы только каждый раз надеетесь? Они как были мерзавцами, так и остались.

— Вот это мы им и втолкуем! — крикнул Юле и в бешенстве выбежал на улицу.

Гедвига обняла Пауля и Эльфриду.

— Да уж, мы герои, и вы оба тоже.

Эльфрида почувствовала, что эта большая сильная женщина нуждается в утешении. Гедвига только с виду суровая, а на самом деле мягкосердечная, и ей нужна опора. Юле не понимал этого, и она скрывала свои чувства за напускной грубостью.

— Несмотря на Цонкеля, мы школу организуем, — сказала Эльфрида. — Все усядемся за парты. И ты вместе с нами, Гедвига, ведь ты еще молодая.

— Лопнет ваша затея. Ведь этим сыт не будешь.

— Брозовский придумает какой-нибудь выход, — уверенно ответила Эльфрида.

— Брозовский тоже не волшебник.

При виде отчаяния, охватившего Гедвигу, у Пауля сжалось сердце. Он не выдержал и ушел, оставив женщин вдвоем.

Фракция КПГ потребовала, чтобы на заседании городского совета были обсуждены вопросы о школе и о признании комитета безработных. Председательствующий — владелец пекарни на окраине города, — депутат блока буржуазных партий, включил эти вопросы в повестку дня.

— Чтобы вы не говорили, что мы препятствуем вашим интересам, — сказал он Брозовскому.

Все места для публики заняли безработные. Было зачитано заявление Ширмера, который сидел в первом ряду, пропустив в этот день свою смену.

Оба заявления были отклонены, за них голосовали только коммунисты. Социал-демократ Шунке воздержался.

В зале поднялась суматоха, кто-то вырвал из рук бургомистра папку с бумагами. По указанию Фейгеля председательствующий вызвал двух дежурных полицейских и прервал заседание.

Меллендорф хотел арестовать Юле Гаммера, но председатель заявил протест, сказав, что Гаммер вел себя вполне корректно.

— Но ведь он председатель этого самого комитета. — Меллендорфа распирало от важности.

Юле расхохотался:

— Вот вам уже один, который признал комитет, господин председатель. Как видите, мундир иногда делает человека сообразительнее.

На следующий день он вместе с двадцатью шестью учениками сидел в «Гетштедтском дворе» и слушал вступительную лекцию Петерса.

После первого урока Генрих Вендт пошел домой.

— Всякий учителишка будет еще мне разъяснять, что понимал Энгельс под этим… ну, как его?.. В общем, я поворачиваю оглобли, дружище, — сказал он Гаммеру. — Нам помогут только ручные гранаты.