Лунатик

Глава 60.

С начала 1970‑х у обочины автострады в Тэбю возвышаются четыре многоквартирных дома в форме полумесяца. Сверху серые блоки напоминают открытый эллипс, мандорлу.

Заснеженный парк в центре комплекса пересечён следами людей и собак.

Йона выходит из лифта на пятом этаже, перешагивает через синие пластиковые санки и идёт по обшарпанной лестничной площадке.

Парик, сделанный из волос Энн‑Шарлотты Ольссон, купила женщина по имени Вероника Наглер, страдавшая алопецией. Всего через два года Веронику нашли мёртвой у себя в саду.

После вскрытия её смерть признали несчастным случаем, хотя в крови обнаружили необычно высокий уровень зопиклона. Лестница, стоявшая на недавно скошенной траве, поскользнулась, и она упала, ударившись головой о один из камней, разложенных вокруг ствола яблони.

После смерти Вероники её муж Эрланд и сын Каспер переехали из коттеджа в Стенинге в эту квартиру на Кометвеген.

Когда Йона подходит к квартире Эрланда, он останавливается и звонит в дверь. Внутри слышны шаркающие шаги, дверь открывает мужчина с согбенной спиной, приглаженными назад волосами и седой щетиной. На нём коричневый кардиган с дырками на обоих локтях поверх клетчатой рубашки, брюки подтянуты до талии, на ногах коричневые кожаные тапочки.

— Эрланд Наглер?

— Это я.

Согласно официальным данным, Эрланду чуть за пятьдесят, но мужчина в дверном проёме выглядит гораздо старше.

Запах смазки и старой ткани тянется до лестницы. На полу рядом с маленьким табуретом лежит пара мужских ботинок, на крючке у стены висит чёрное пальто.

Йона представляется и даёт мужчине время рассмотреть свой жетон.

— Суперинтендант из Стокгольма?

— Да.

— Что случилось? — спрашивает Эрланд.

— Можно войти?

Йона разувается, пригибается под низким потолочным светильником и идёт следом за Эрландом на кухню. Коричневая пробковая плитка сильно потёрта, на окне висит красная рождественская занавеска. В раковине остались стакан и тарелка, а рядом с хлебницей — разрезанная булочка в пластиковой обёртке.

— Не слишком ли рано для одиннадцатичасового кофе? — спрашивает Эрланд.

— Нет, с удовольствием выпью чашку. Спасибо.

— У меня теперь одна из этих новомодных кофемашин. Просто наливаешь водопроводную воду, засыпаешь кофе в фильтр и нажимаешь кнопку, — говорит он, повторяя вслух каждый шаг.

— Удобно, — отвечает Йона.

— Раньше я молол зёрна и варил кофе в кастрюле… А у моего старика была рыбья кожа для процеживания.

Пока кофеварка чихает и булькает, Йона идёт за Эрландом в гостиную. Жалюзи опущены. На жёлтом линолеуме лежит тряпичный коврик, перед телевизором стоят два розовых плюшевых кресла.

На одной из бледно‑коричневых стен висит лакированные ореховые часы. Сквозь полированное стекло маятник тревожно качается из стороны в сторону.

Йона садится в одно из кресел, а Эрланд возвращается на кухню. Дверь в спальню приоткрыта, и он видит на полу у кровати маленькие синие напольные весы.

Через пару минут Эрланд возвращается, ставит на стол кофейник, чашки и блюдца, а затем две ложки, коробку с кусковым сахаром и пластиковую коробочку с печеньем.

— Не понимаю, — бормочет он себе под нос.

— Что?

Эрланд поднимает взгляд и слегка качает головой, прежде чем открыть крышку коробочки.

— Выглядят, как настоящие печенья, но на вкус… Не знаю. Мы с мальчишкой пекли каждое воскресенье, а теперь…

— Моя мама пекла «печенья мечты» и финские палочки, — говорит Йона, угощаясь маленьким розовым печеньем.

Эрланд размешивает два куска сахара в кофе, потом постукивает ложкой о край чашки и поднимает глаза.

— Не могли бы вы рассказать, зачем вы здесь, детектив?

— Мне нужно задать вам несколько вопросов о вашей жене, Веронике… О её парике.

— А, понятно, — едва слышно произносит он. — Не уверен, что я…

— Знаю, это может быть трудно, — отвечает Йона и отпивает кофе.

Часы пробивают два раза, стрелка показывает десять тридцать.

— Они следят за временем, но не стареют, — говорит Эрланд.

— Вернёмся к парику Вероники… — мягко напоминает ему Йона.

— Поначалу она словно стеснялась, когда потеряла свои прекрасные волосы. Но… не знаю, это была не единственная проблема и это было тяжело… Что до парика — он просто исчез однажды… Её похоронили без него, — говорит он, и лицо его искажается от горя.

Маленькие чёрные плодовые мушки роятся вокруг цветка в горшке на подоконнике. Пластиковая рама двери на балкон пожелтела. На книжной полке — набор DVD‑дисков «Во все тяжкие», несколько книг в мягких обложках и старые сувениры.

— Он так и не нашёлся? —спрашивает Йона.

— Нет.

— Как вы думаете, что с ним случилось?

— Вероника всё время что‑то теряла. Она была такая уставшая… И под конец такая подозрительная. Была уверена, что одна из медсестёр стащила его.

— Я знаю, что она купила парик у Карла М. Лунда, и что он был сделан из волос женщины по имени Энн‑Шарлотта Ольссон.

Йона кладёт на стол фотографию Лотты. Снимок сделан вскоре после того, как она впервые продала свои волосы. На ней взъерошенный светлый парик из синтетики, она щурится сквозь очки и улыбается, словно стесняется своих зубов.

— Вы узнаёте эту женщину? — спрашивает он.

— Нет.

— Она живёт в местечке под названием Рикбю, недалеко от Римбо.

Эрланд качает головой и отпивает кофе.

— После смерти Вероники я продал дом… Мы с мальчиком перебрались сюда, в современную квартиру с горячей водой и душем, — бормочет он.

— Ваш сын всё ещё живёт здесь с вами?

— Каспер? Сейчас нет. Но официально — да.

Они молчат какое‑то время. Йона слышит тиканье часов, гул радио в соседней квартире, приглушённый шум транспорта с улицы.

— Мы скучаем по дому. Ну, по крайней мере, я скучаю… Дом старый, но стоял прямо у озера, с лужайкой, фруктовыми деревьями и гамаком, — со вздохом говорит Эрланд. — Я до сих пор просыпаюсь в пять утра, никуда не денешь эту привычку… Иду в сарай за дровами и щепой, чтобы затопить плиту на кухне, вскипятить воду до того, как Вероника проснётся.

Эрланд снова наливает кофе, пододвигает к Йоне коробку с печеньем. Потом бросает в чашку ещё два кусочка сахара и стучит ложкой по фарфору.

— Нет, не понимаю я, — бормочет он себе под нос.

— О чём вы думаете, Эрланд? Чего вы не понимаете? — терпеливо спрашивает Йона.

— После всего… когда остался только я… — Он вздыхает. — Я сидел здесь, просматривал её телефон и нашёл несколько любовных писем, которые она отправляла другому пациенту клиники. Хотя не думаю, что она мне изменяла. Похоже, это было просто частью её помешательства.

— О какой клинике вы говорите?

— Ну, вы же знаете, о «Лаборатории сна» в Уппсале, — отвечает Эрланд.