Лунатик

Глава 78.

Бернард тянется к свече, обхватывает пламя ладонью и выходит с ней на лестницу.

Агнета чувствует, как у неё подгибаются колени, когда она следует за ним.

Она думает о его детских рисунках — мальчики со стрелами на груди, рой красных стрел, падающих с неба.

Ступени скрипят под её ногами.

Она нащупывает в заднем кармане пачку бета‑блокаторов, тихо достаёт одну таблетку, отворачивается и проглатывает.

В их спальне тепло и стоит успокаивающий запах горящей берёзы. Отблески огня создают впечатление, будто стены мягко пульсируют.

Инстинкт кричит Агнете: беги. Беги вниз по лестнице, через холл, наружу, в бурю. Но она знает, что должна действовать осторожно.

Она не может позволить себе показать ни капли страха, ждёт своего момента — когда он ляжет спать или пойдёт в ванну.

Бернард наливает два бокала вина и протягивает ей один. Ей приходится взять его обеими руками, чтобы тёмно‑красное вино не дрожало в стекле.

— За здоровье, любовь моя, — говорит он.

— За здоровье, — отвечает она с улыбкой и терпит его поглаживание по руке.

Она делает глоток вина и ставит бокал на прикроватный столик, вдруг вспоминая о едва заметной стрелке, нарисованной карандашом на стене над их кроватью, за картиной Фонтаны.

До сих пор она совсем о ней забыла.

Бернард придвигает кресло к печи и садится, глядя на пламя.

— Садись.

Она помешивает вино в бокале и, кажется, чувствует себя немного спокойнее. Когда садится в кресло, его рука на мгновение ложится ей на бедро.

Агнета чувствует жар в лице и заставляет себя не смотреть на маленький топорик в корзине для дров — тот самый, которым он рубит поленья.

— Что такое особенное в человечестве и огне? — спрашивает он, не поднимая взгляда. — Я хочу сказать, мы ему поклоняемся, но в то же время боимся…

— Хм‑м.

Как она могла всё это время не замечать ничего подозрительного?

Может быть, просто отворачивалась, не хотела видеть то, что лежало на поверхности?

Нет, у него, должно быть, есть какое‑то укромное место, куда он уходит.

Промышленное помещение Ларса Грайнда, понимает она. То самое, с большим силосом.

Бернард время от времени ездил туда, когда ему требовалась тишина для работы. Она вспоминает, как однажды они с Хьюго поехали туда вместе с ним — в последний раз, чтобы забрать его вещи.

— Что ты думаешь? — спрашивает он.

— О чём?

— Об огне.

— О… не знаю… Я любила ходить на весенние костры, когда была маленькой, — говорит она, чувствуя, как страх делает её голос выше обычного. — Мы с друзьями разъезжали на велосипедах с костра на костёр, ели сладости и бросали петарды.

— Моё детство — по крайней мере, до лет десяти — будто другой мир. Какой‑то странный фильм — говорит Бернард. — Не могу поверить, что тот мальчик — тот же самый человек, который сейчас сидит здесь с тобой. Конечно, во мне всё ещё что‑то от него осталось — вкус крови во рту, то, как он стискивал зубы, чтобы не разреветься от страха, но…

Агнета думает, не пытается ли он таким образом понять, видела ли она фотографию на галечном пляже.

Она чувствует вину за то, что позволила ему так легко увести себя в сторону, за то, что не догадалась раньше. Бернард никогда не был с ней жесток, ни разу, но у него всегда было острое чувство справедливости, и он неизменно вставал на сторону детей.

— Думаю, у всех по‑разному, — отвечает она. — Кажется, я довольно ясно представляю, кем была тогда… ну, начиная примерно с пяти лет.

— Знаю, но я ведь никогда не рассказываю тебе о своём детстве. И ты никогда не спрашиваешь.

— Я спрашивала, но у меня всегда было ощущение, что ты не хочешь об этом говорить.

— Какой в этом толк, Агнета? — спрашивает он, и в голосе появляется какая-то жёсткость.

— Я просто так почувствовала, — отвечает она и с трудом сглатывает.

С нарастающей паникой Агнета понимает: Бернард, должно быть, заметил резинку на столе.

— Ты знаешь, почему я никогда не делился с тобой своими детскими воспоминаниями?

— Ты упоминал аварию с автобусом.

— Да. Небольшую аварию, которая закончилась тем, что моя мать покончила с собой у меня на глазах, — говорит он ровным тоном.

— Боже мой…

— Топором, — он улыбается.

Агнета вспоминает шрам Бернарда, то, что он с самого начала их отношений всегда был скрыт под волосами на его груди. Она знает, как ощущается этот шрам под кончиками пальцев.

Она также помнит, что когда‑то, в начале их связи, спросила его о нём, и он ответил, что в детстве попал в автобусную аварию.

Но это было неправдой.

— Огонь — стихия серийного убийцы, — говорит Бернард, скорее себе, чем ей. — Он горит и распространяется, как лесной пожар, если его никто не остановит.

Он встаёт, наливает себе ещё вина и смотрит в темноту за окном, прежде чем снова сесть.

Агнета знает: ей нужно уйти от него любой ценой, прежде чем на неё обрушится дождь из его красных стрел.

— Мне сходить за дровами? — спрашивает она как можно естественнее.

— У нас тут достаточно.

— До утра не хватит, — говорит она и внезапно чувствует приступ тошноты.

— Посмотрим.

Ветер грохочет в дымоходе, свет от огня дрожит на торшере с серым абажуром из змеиной кожи.

Бернард макает палец в вино и рассеянно проводит на столешнице едва заметную линию.

— Что ты думаешь о «Вдове»? Мы и правда ищем женщину? — спрашивает он и делает глоток.

— Почти все серийные убийцы — мужчины, — отвечает она, прикрывая ладонью дрожащие губы, пока не берёт себя в руки.

— Одиночки.

— Асоциальные.

— Как писатели, — уточняет он со странной улыбкой.

— Нет, — она тоже улыбается.

— С лишённым любви или жестоким детством, — продолжает он. — Раньше пытки животных считались отличительным признаком, но…

— Знаю. Кто не мучил хоть какое‑нибудь животное? — говорит она, затем торопливо добавляет: — Шучу, конечно.

— Я только что прочитал отчёт с последнего съезда ФБР, — говорит он, — и они немного отошли от темы недержания мочи, пыток животных и пиромании.

— Хм. Чтобы случайно никого не исключить, — кивает она.

Внезапный порыв ветра почти гасит огонь. Окна дребезжат, и снаружи с громким треском ломается ветка.

— Как думаешь, это «Вдова» приходила сюда? Чтобы остановить Хьюго? — спрашивает он. — Кто ударил меня и забрал золото с деньгами, чтобы всё выглядело как обычный взлом?

— Или, может быть, это и был просто взлом.

— Но, если это была убийца, она может вернуться.

— Не говори так, — шепчет Агнета.

— Мы же не можем сейчас вызвать полицию.

— Перестань.

Вьюга воет вокруг дома с такой силой, что кажется, будто ветер вот‑вот подхватит дом и унесёт его, как карусель в торнадо.

— Ни телефона, ни интернета. Даже экстренные вызовы не работают — говорит Бернард с улыбкой.

— Давай перестанем об этом говорить? — умоляет она, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Извини, я просто ничего не могу с собой поделать.

— Очень смешно, — бормочет она.

— Ты мне доверяешь? — дразнит он её, делая жуткий голос.

— Ты просто хочешь, чтобы мне стало не по себе.

— Ты правда боишься?

— Нет, не боюсь. Просто тяжело… после взлома и после того, как имя Хьюго появилось в прессе…

— И эта буря, которая, по прогнозам, будет бушевать ещё несколько дней, — говорит Бернард, обмакивает палец в вино и рисует на столе стрелку, указывающую прямо на неё.