Лунатик

Глава 85.

Накануне Рождества поля и луга укрыты толстым слоем мерцающего снега.

Йона и Валерия ужинают на её кухне.

После бури на страну опустилось торжественное спокойствие. Люди объединились, чтобы восстановить свои общины, помочь тем, кто был ранен или потерял близких. Дороги расчистили, машины откопали. Опоры линий подняли, электричество восстановили, связь вернулась.

В ожидании возвращения Валерии Йона занялся подготовкой к празднику. Он купил продукты, вино, пиво, развесил рождественские украшения, срубил ёлку, упаковал подарки.

Валерия вернулась домой вчера поздно вечером. Они приняли душ, занялись любовью, и потом она проспала тринадцать часов подряд.

Только что они закончили последние приготовления к приезду семьи на праздники: Луми и Лорана, сестёр Валерии, мужа одной из них и трёх дочерей.

Утром Йона сходил за мидиями и приготовил простые спагетти вонголе — нарочно, в противовес обильной праздничной еде, которая ждёт их в ближайшие дни.

За столом Валерия рассказывает о поездке и о том, как горе постепенно вплелось в повседневность. Её мать брала складной стул на кладбище, сидела у могилы каждый день и давала мужу напутствия и советы, которые, по её мнению, он мог взять с собой в загробный мир.

Они убирают со стола, достают коробку с шоколадными монетами, снова садятся и наливают по бокалу вина.

Валерия, с её янтарными глазами в бронзовой оправе очков, кажется ещё более хрупкой — за время поездки она похудела. Но утверждает, что это Йона выглядит более исхудавшим.

Он поставил на подоконник единственное рождественское украшение, сохранившееся у него с детства. Оно когда‑то принадлежало отцу: заснеженный пейзаж с красным домиком и жёлтым целлофановым окошком. Йона зажёг за домиком чайную свечу, и сейчас в окошке горит тёплый свет.

Валерия ставит бокалы на стол и, не отрывая от него взгляда, спрашивает, чем он занимался, пока она была в Бразилии.

— Как обычно.

— Ты съел две шоколадные монеты.

— Я как раз ждал, когда ты возьмёшь третью.

Они оба улыбаются, чувствуя, как шоколад тает во рту. Потом Йона наклоняется к Валерии и начинает рассказывать о сложной охоте на серийного убийцу, которая превратилась в мировую сенсацию, когда выяснилось, что преступник — известный писатель Бернард Санд.

Используя материалы, которые Агнета нашла в антикварном шкафу, Йона смог воссоздать достаточно подробную хронологию пути Бернарда — от беззащитного мальчика до маниакального убийцы с топором.

В детстве Бернард жил с родителями на ферме неподалёку от Гиславеда.

Его мать и отец держали автомастерскую и тракторный ремонт, а Бернард страдал тем же лунатизмом, который позже проявился у его сына Хьюго.

— Лунатизм наследуется? — спрашивает Валерия.

— Похоже на то.

Отец придумал примитивную, но действенную систему, чтобы избежать несчастий: по ночам мальчика привязывали верёвкой. Он мог дойти до туалета, но не во двор и не до кухонной двери.

— Ничего себе, — выдыхает Валерия.

Когда отец ушёл из семьи к другой женщине, у матери начался тяжёлый период нестабильности, быстро переросший в шизоаффективное расстройство.

Однажды она взяла топор, ударила сына в грудь, вырезав стрелу, велела вернуться в постель и сказала, что во всём виноват его отец. А сама вышла во двор.

— Мальчик был привязан, но всё равно мог видеть её в окно…

Бернард смотрел, как мать поднимает топор, прижимает остриё к своему лбу и с разбегу врезается головой в бетонную стену, раскалывая череп.

— Мне дурно, — шепчет Валерия и закрывает рот рукой.

После смерти матери, Бернарда оформили под опеку, он стал кочевать по приёмным семьям.

— Это была первая травма, — продолжает Йона. — Но внешне он казался вполне нормальным. Хорошо учился. После школы получил стипендию и поступил в Стокгольмский университет. В двадцать шесть защитил докторскую и стал профессором, а всего через три года начал писать любовные романы и добился огромного успеха.

— Он был романтичным?

— Да. И это важная часть головоломки, — отвечает Йона. — Он встретил Клэр, они поженились, у них родился сын — Хьюго.

Вторая травма настигла Бернарда, когда он понял, что жена ему изменяет — и именно в тот период, когда Хьюго во сне дошёл до окна, выбрался и упал с крыши.

— Она должна была услышать сигнал тревоги. Он не мог понять, как она его проигнорировала. Расспрашивал её, но она всё отрицала.

Клэр продолжала всё отрицать, пока не угодила в ловушку, которую расставил Бернард.

Он сделал вид, что снова уезжает в командировку через две недели. Сшил пончо из душевой занавески в подвале, взял топор, застал жену с любовником в спальне и начал расчленять мужчину, пока тот был ещё жив.

Клэр в ужасе выскочила вниз по лестнице, побежала по траве к калитке, но Бернард догнал её. Он повалил её на землю, отсёк голову, завернул тело в штору и оттащил в пляжный домик, где закопал под полом.

— Бернард сказал Хьюго, что Клэр бросила их и вернулась в Канаду, — продолжает Йона.

Он подделал письма от её имени, а затем придумал историю о наркозависимости, чтобы объяснить, почему встреча невозможна.

Через несколько лет Бернард случайно пересёкся с пациенткой той же лаборатории сна, где наблюдался его сын. Он узнал, что та изменяет мужу, и в животе вновь вспыхнул тот самый ледяной огонь.

Бернард взял топор, поехал к её дому у Меларена и спрятался в кустах.

Когда женщина вышла с лестницей к яблоне, он подбежал и ударил её по затылку обухом топора. Она рухнула на траву, светлый парик слетел, и умерла от внутричерепного кровоизлияния.

— С этого момента он стал серийным убийцей? — спрашивает Валерия.

— Да.

После третьего убийства его накрыл новый голод, пожар, который приглушал травму, но требовал всё более частой подпитки.

Надевая светлый парик, он словно оживлял свою мать, но теперь обрушивал ярость на того, кто когда‑то бросил её и ребёнка.

Он не считал себя ею, но парик был для него и маской, и бронёй.

Дальше его ярость подпитывала колонка советов в газете.

Люди писали, делились моральными дилеммами и жаждой перемен — как, например, ревнивая жена Нильса Нордлунда, спросившая, что ей делать с мужем, который изменял ей на каждой конференции.

— Бернард следил за своими жертвами, тщательно планировал каждый шаг, расставлял ловушки. Он становился всё активнее, всё жестче. Казалось, наказание никогда не бывает достаточно суровым, потому что пустота внутри него… не заполнялась. Чем больше он подливал масла в огонь, тем сильнее пламя. Думаю, поэтому он и грабил жертв. Он был уверен, что они должны заплатить и так.

Йона на миг замолкает.

Он думает о том, что причин повторять убийство может быть множество — иногда очевидных, иногда едва заметных. Но тень, которую бросает убийца, почти всегда одна и та же, если выстроить жертв в ряд: беспросветное одиночество, отсутствие эмпатии, чёрная энергетика.

— Никто не способен в одиночку создавать жизнь, — говорит он. — Но есть люди, которые получают удовлетворение от смерти.

Они с Валерией некоторое время молчат, потягивая вино и глядя на снег в пятне кухонного света — и на безграничную тьму за его пределами.

— Продолжай, — говорит она. — Иначе мне не уснуть.

Она улыбается, и кончик её подбородка морщится.

Йона кратко рассказывает о лаборатории сна и роли Ларса Грайнда в расследовании, объясняет, что некоторое время именно его считали главным подозреваемым.

Доктор Грайнд и не знал, что Бернард пользовался его помещением и снятым с учёта «Опелем». Он покончил с собой, как только понял, что его неэтичные методы будут вскрыты.

Его секретные исследования были посвящены взаимодействию лунатиков и влиянию лекарств на их отношение к правилам и запретам.

— То, как Бернарду удавалось избегать подозрений, — удивительно, — говорит Йона. — Между убийствами так долго и не провели чёткую связь. Первые два — Клэр и её любовник — считались отдельными исчезновениями, третье — несчастным случаем. Я ещё не успел полностью погрузиться в четвёртое, оно было на юге страны, и ответственность взял на себя не тот человек. Широкое расследование началось только после убийства в фургоне.

— После того, как Хьюго оказался в тюрьме?

— Именно.

Йона рассказывает, что жертва договорился встретиться с двумя проститутками — женщинами, не знакомыми друг с другом — в фургоне кемпинга в Бредёнге.

— Можно смело назвать его «Чемпионом-Неудачником», — говорит Йона с кривой усмешкой. — Дома у него были прекрасная жена и маленький сын, а он назначил встречу сразу и с женщиной, которая привычно грабила и избивала клиентов, и с действующим серийным убийцей.

В одиннадцать вечера, в тот день, когда Агнета заснула после снотворного, Бернард поехал к силосной башне в Гриллби, взял топор и старую машину Ларса Грайнда и отправился в кемпинг.

Потом вернулся домой переодеться.

В стёганном пальто и светлом парике он вновь приехал в лагерь, вошёл в фургон и ударом топора сбил мужчину с ног. Ярость захлестнула его; он отрубил мужчине ногу, обезглавил и приступил к расчленению.

Он не знал, что грабительница тоже была в лагере и развернулась, услышав крики. Не знал и того, что его собственный сын последовал за ним во сне и стал свидетелем.

Закончив расчленение, Бернард вернулся к машине Грайнда, закинул окровавленную одежду в два мусорных мешка и отвёз их обратно к силосу.

Он вымыл машину, сжёг мешки в старой бочке из‑под масла, унёс свои трофеи в подземную комнату, вытерся хлоркой, переоделся и поехал домой уже на своей машине.

— После второго убийства — того, о котором мы тогда уже знали, — я спросил Сагу, что она думает, — продолжает Йона.

— Как у неё дела?

— Гораздо лучше. Мой начальник согласился взять её в штаб, чтобы постепенно вернуть в оперативную работу.

— Прекрасная новость.

— Я сказал ему, что хочу её себе в напарники.

— И что он?

— Сказал, что это звучит как кошмар.

— Отлично, — смеётся Валерия.

— Но «нет» он не сказал.

Йона объясняет, что описал Саге два первых убийства, и её первая реакция была: они похожи на средневековые казни.

— Ужесточённая смертная казнь, как это тогда называлось. Когда самой смерти считалось мало.

— Ты очень много знаешь, — говорит Валерия.

— Она оказалась права, и это привело меня к главному вопросу…

— За что их наказали, — подхватывает она.

— Именно. Ответ на этот вопрос нужен был, чтобы понять убийцу. Наказание лежало на поверхности, а преступление существовало только у него в голове.

— Покупка секса, измена…

— Да. Эгоистичная похоть — та, которая бьёт по ребёнку, уже страдающему по своим причинам.

— Но разве он не понимал, насколько чудовищны эти приговоры?

— Он отождествлял себя с детьми и карал жертв за всю боль, которую когда-то испытал сам.

Йона делает глоток вина и смотрит на крошечное жёлтое окошко в рождественской декорации, рассказывая Валерии о Понтусе Бандлинге.

Его сестра написала в колонку Бернарда, описав свою дилемму: была уверена, что брат изменяет жене с некой Кимберли, и что всё началось спустя несколько лет, после диагноза шизофрении у его дочери.

Она разрывалась между преданностью брату и неприятием его поведения — и просила совета у Бернарда.

— Но она не знала, что Кимберли не существует. Что это часть их ролевой игры с женой — говорит Йона.

— Господи…

Затем он переходит к книге, которую писали Бернард и Агнета.

— Не знаю, — говорит он. — У меня было ощущение, что они правда хотят помочь мне остановить убийцу.

— Разве это не странно?

— Для Бернарда это был способ получить доступ к расследованию, чтобы идти на шаг впереди, — отвечает Йона. — Но в итоге именно это его и сгубило.

— Почему?

— Я не мог перестать думать о том, что Хьюго ходит во сне. Глаза открыты, а он не помнит ничего, кроме обрывков кошмара. В то же время топор, кровь, фургон — это не мелочи. Всё это должно было быть у него в эпизодической памяти, даже если он не знал, как это достать.

Йона рассказывает, как Эрик на сеансах гипноза постепенно смывал с воспоминаний кошмар, позволяя показаться реальности.

В его снах Хьюго убегал от человека‑скелета, следуя за матерью в кемпинг.

— Но уже на первом сеансе он дал нам краткий взгляд на убийцу.

Во время второго он описал то, что видел через окно в задней части фургона, но насилие, о котором он говорил, не совпадало с данными экспертизы.

В состоянии крайней тревоги Хьюго рассказывал, как убийца отрубил мужчине обе ноги, а потом добил ударом в лицо.

— Только на третьем сеансе Эрику удалось добраться до самого убийства в фургоне, — говорит Йона. — Когда я ехал по заснеженной дороге, понял: Хьюго стал свидетелем двух убийств, одно из которых произошло у него дома.

На втором сеансе Хьюго смотрел через другое окно. Он упомянул паркет, латунную окантовку и лампу с абажуром из змеиной кожи.

Ребёнком, в приступе лунатизма, он видел, как отец убивает любовника матери, накинув на себя занавеску для душа с рисунком черепов и костей.

Он пошёл за матерью через дом в сад и потерял её в темноте.

Подсознательная травма отразилась в его ночных кошмарах о человеке‑скелете и запрограммировала его во сне всегда следовать за матерью.

В ту ночь, когда убили мужчину в фургоне, Хьюго в кошмаре снова шёл за матерью, пытаясь спасти её от скелета, но в действительности он следовал за отцом в светлом парике.

— Для него тогда Бернард был и матерью, и человеком‑скелетом, — подытоживает Йона.

— Понимаю, — кивает Валерия.

Йона слегка вращает вино в бокале и завершает рассказ описанием стрел, которые Бернард вырезал на телах своих жертв — символа детской травмы.

Иногда он успевал наметить только одну линию, прежде чем в нём поднимался другой импульс, и он переключался на расчленение.

— Как думаешь, что для него символизировали эти стрелы?

— Они были частью его самого. Он носил одну на своём теле. Сотни раз рисовал их в детстве. Думаю, для него это означало: «в этот момент решается твоя судьба».

— И стрела всегда направлена вниз? К земле, под землю. К Аиду?

— Подальше от небес, — бормочет Йона.