Непростое наследство

Глава вторая

Денег на себя тетка точно не жалела, раз уж поставила в комнату большое старинное зеркало. Правдивое настолько, что я засмотрелась, разглядывая собственные волосы. Привыкшая постоянно ходить с пучком, не замечала, насколько те отросли. Русые, как были у матери, слегка вьющиеся, они спускались до самого пояса. В прошлом году пришлось отстричь из-за болезни, а теперь вон какие стали. Все же снадобья для красоты у меня хорошо получались, куда лучше целебных.

— А, может, что-то из шкафа возьмете? — предложила Кайра. — От покойной госпожи вон сколько нарядов осталось. Я все чистила. Госпожа некоторые давно не носила.

— Нет уж. Своими обойдусь.

Не хватало еще теткины вещи донашивать. Они-то конечно побогаче собственных, но не стоит. Не хочу. Отдам лучше нищим — все польза будет.

— Ну что ж вы так, госпожа, — ойкнула Кайра, увидев, как варварски я собираюсь сложить волосы в пучок. — Самой-то неудобно. Давайте сделаю?

Я вздрогнула, когда служанка совершенно привычно принялась помогать с прической. Всем видом старалась не выказать удивления, но не выходило.

— У покойной госпожи Женивы волосы тоже длинными были. Она сама не справлялась, всегда укладывать велела. Ну вот, готово. Так вам очень идет.

Девушка в зеркальном отражении казалась отдохнувшей, посвежевшей, с прической, подчеркнувшей скулы и линию шеи.

— Спасибо, Кайра. Подай-ка плащ.

Платье я выбрала простое. Белый верх с небольшим вырезом, черный жилет и коричневая юбка. Так многие горожанки одевались — ничего приметного. А с темно-синим плащом вовсе скучно. В глазах Кайры мелькнуло разочарование. Она видно ожидала более искушенную в моде хозяйку увидеть. Мне же на изысканные туалеты попросту не хватало денег. Не говорить ведь, что из всех пяти платьев это самое дорогое. Да в нем меня за служанку можно принять. Нет, на хозяйку таверны я точно не похожа.

Окна конторы господина Анри Равьена выходили на новенький, сверкающий чистотой и белоснежными стенами, квартал. Выстроили его, как рассказал Терк, всего-то лет пять назад. Я помнила это место как грязную площадь с непросыхающей лужей и покосившимися домами из потемневшего от времени дерева. Теперь же, с приходом нового бургомистра, Леайт потихоньку обновлялся. Во всяком случае, его центр. Новому начальству пришлось не по вкусу, что портовый городок похож на скопище деревенских сараев.

Мимо дома Равьена я пройти не могла. Во-первых, помнила. Во-вторых, сразу увидела вывеску. Новенькая, яркая, она приглашала всех желающих войти и воспользоваться услугами нотариуса, заплатив положенную цену. Контора занимала первый этаж, а на втором жил сам господин Анри с семейством. Пару раз в детстве дядюшка брал с собой, когда приходил справлять какие-то дела. Правда, всегда оставлял снаружи кабинета, велел помалкивать и ничего не трогать. Я усаживалась на скамью и терпеливо ждала, разглядывая портреты известных людей. Чем известных и за какие такие заслуги Равьен надумал повесить их изображения, было непонятно. Господа казались скучными, старыми и, что уж скрывать, совершенно некрасивыми.

Не спеша приближаясь к конторе, я остановилась на противоположной стороне улицы, поправила плащ на плечах, сдвинула капюшон, открывая лицо. И с чего только решила будто отправляясь на юг, не стоит брать теплых вещей? Полдень давно миновал, и солнце склонялось к горизонту. Весенние ветры приносили с моря прохладу и соленый, ни с чем не сравнимый запах. Казалось, только с ним и можно дышать полной грудью. Как я могла позабыть это ощущение? В столице, страдающей от дыма и вони, иной раз не продохнуть.

Над крышей дома Равьена виднелся шпиль городской ратуши. Подсвеченный солнечными лучами, он выглядел неказисто, хоть и был новым. Лейату сложновато удивить меня.

Желая отмахнуться от навязчивых детских воспоминаний, я поспешила в контору. Но там они нахлынули с новой силой. Приемная, где сидели трое просителей, дожидаясь очереди, ничуть не изменилась. После улицы она показалась душной. Явственно ощущался чад от свечей, пахло новой бумагой и пылью. К негромкой беседе добавлялся скрип пера. Долговязый секретарь с важным видом выводил что-то на бумаге.

— Добрый вечер. Мне нужно увидеть господина Равьена.

— Которого из них?

Секретарь оторвался от бумаг и осмотрел меня. Внимательно так, свысока.

— Господина Анри Равьена.

Из рассказов все того же Терка я знала, что старший сын нотариуса уже завершил учебу и занялся семейным делом наравне с отцом. Только вот покойная тетка, да примут ее боги раз и навсегда, не слишком-то жаловала молодежь. После смерти дядюшки она никому особенно не доверяла, считая большинство людей лгунами и прохвостами, стремящимися завладеть вдовьим наследством. В первую очередь, о нем конечно же мечтала я, а после большая часть жителей Леайта.

— Сожалею, но на сегодня и завтра у господина Равьена весь прием расписан, — сообщил секретарь.

— Вот как? А если моя просьба не ждет?

— Сожалею, но ничего не могу поделать.

Я обернулась.

— Стало быть, все эти господа ожидают приема у старшего господина Равьена?

Секретарь кивнул.

— В таком случае, я подожду очереди.

Договорив, собралась отойти и присесть на скамью. Секретарь тут же взвился.

— Но вы не успеете. Господин Равьен принимает только до положенного часа. После вам останется лишь уйти ни с чем.

— Я все-таки подожду.

— Это не имеет смысла, госпожа…

— Ирмас, — подсказала я. — Меня зовут Сорель Ирмас, и я здесь по крайне важному и срочному делу.

Не сдержавшись, немного повысила голос и сразу заметила, как в приемной повисла тишина. Трое просителей разом умолкли, едва прозвучало имя, и уставились будто вместо одной головы на моей шее выросло целых три, а то и четыре. Секретарь окончательно позабыл о документе, выронил перо, поставив на лист кляксу и поднялся с места.

— Прошу прощения? — проговорила я, совершенно не понимая, что происходит.

Господа-просители, двое из которых годились мне в отцы, по-прежнему таращились во все глаза. Третий, помоложе, как-то приосанился и негромко кашлянул.

— Я сообщу о вас господину Равьену, — гораздо мягче произнес секретарь. — Пока присядьте.

От неловкости хотелось сбежать или, на крайний случай, надвинуть капюшон поглубже. Сдаваться я не привыкла, но после того, как собственное имя возымело такое неожиданное действие, стало не по себе.

— Позвольте узнать, госпожа Ирмас, — начал молодой мужчина, когда я присела на скамью. Придвигаться не стал, но развернулся, явно желая начать беседу. — Давно ли вы приехали?

— Сегодня утром, — ответила как можно холоднее.

— Простите мое любопытство, но кончина вашей тетушки была столь скоропостижной. Весь город просто опешил. Примите искренние соболезнования.

— Благодарю.

Всем видом я старалась показать, что никакой беседы и тем более откровенной заводить не собираюсь. Зачем вообще сунулась сюда в такой час? Стоило бы послать Терка или Кайру с запиской и назначить время для визита. Но откуда было знать, что Равьен в Леайте настолько известен, раз принимает по времени? До этого дня я в жизни не вела дел с нотариусами. Разве что в аптекарской лавке, когда те просили какое-то снадобье. Один, к примеру, был постоянным клиентом. Судя по заказам, проблем в его жизни находилось немного — бессонница, молодая жена, требующая укрепления мужских сил, и запоры, повторяющиеся с завидным постоянством.

— Вас ведь не было в Леайте много лет, госпожа Ирмас? — не отставал незнакомец.

— Простите, но с кем имею честь?

Мужчина, кажется, опешил и собрался ответить что-то столь же медоточивым тоном, как его прервало появление господина Равьена. Нотариус вышел из кабинета, провожая клиента, сухонького старичка с жиденькой бородкой.

Я сразу же поднялась, намереваясь подойти и попросить о встрече. Но секретарь опередил. Услышав, кто пожаловал к нему, нотариус сдвинул очки, вежливо кивнул и произнес:

— Госпожа Ирмас, я приму вас. Но придется подождать.

— Как скажете.

Пожилые господа-просители окинули неодобрительными взглядами. До меня донеслись приглушенные слова — что-то о манерах современных девиц. Молодой мужчина(какое счастье!) направился в кабинет к Равьену.

Нет, ну а что вы, собственно, хотели? В приюте озаботились разве что необходимостью учить воспитанников читать и писать. Благо, это я и раньше умела. В школе травничества к образованию подходили всерьез. Ну, а манерам, как полагалось в благородных домах, меня не обучал никто. Да и жизни в большом городе они бы только помешали. Куда эффективнее послать поганца, желающего сорвать с пояса кошелек, в темную сшейдову нору, чем битый час раскланиваться с ним и осыпать комплиментами.

Анри Равьена я молодым не помнила. Он всегда был высоким сухощавым стариком, носившим неизменный темно-серый костюм, очки с круглыми стеклами и аккуратно выстриженные бакенбарды. Вид строгий и какой-то торжественный. Если однажды мне доведется писать завещание, я пойду именно к такому человеку. У него же будто на лбу написано, что каждый из секретов будет сохранен на веки веков.

— Госпожа Ирмас, — развел руками он. — Поверить не могу.

К тому времени, как подошла моя очередь, за окном стемнело, и секретарь озаботился необходимость зажечь дополнительные свечи.

— Сколько лет минуло?

— Десять.

— Ах, да, десять.

Даже улыбка и голос у нотариуса были сдержанными и крайне загадочными. Боюсь представить, сколько он знает о жителях Леайта.

— В последний раз я видел вас маленькой девочкой.

— А я вас помню таким же, — улыбнулась в ответ. — И была удивлена, получив письмо.

— Простите, если оно вас опечалило.

Сказать по правде, до сих пор не поняла, что чувствую. Смерти тетке, несмотря на взаимную нелюбовь, никогда не желала. Выплакав все положенные слезы на жесткой приютской кровати, я решила жить словно госпожи Женивы никогда и не было. До письма от нотариуса вроде бы выходило.

На лице Равьена промелькнуло любопытство. Но, очевидно, смекнув, что сетовать и смахивать притворную слезу я не собираюсь, он предложил присесть.

— Прежде, чем мы начнем, госпожа Сорель, есть одна формальность. Простите, но в последний раз я видел вас ребенком и с тех пор…

— Давайте ваш камень, — не дала договорить я. — Сегодня утром меня не узнали Марта и старый Терк. Не стоит ничего пояснять.

Нотариус доброжелательно кивнул, обрадованный подходом к делу, и поставил передо мной широкую шкатулку из красного рахмальского дерева. Внутри на бархатной подушечке находился истинный камень размером с мужскую ладонь. Гладкий, отполированный сотнями, если не тысячами прикосновений, он тускло поблескивал в свете свечи. Такие имелись у каждого, кто занимался юридическими и судебными делами. Лучший способ проверить лживые показания или подлинную личность. Правда, находились умельцы, способные обойти магию камня.

— Прошу, приложите руку и произнесите имя.

Я выполнила указание. Истинный камень загорелся нежным синеватым цветом.

— Чудно, — улыбнулся нотариус и убрал шкатулку. — Не знаю, имели ли вы какую-то связь с покойной тетушкой в последние годы, но она не оставила касательно вас никаких особых указаний.

В ответ я кивнула и придержала замечание, что именно старая карга могла написать в особых указаниях, надумай кто-нибудь спросить.

— В последний свой визит она, — Равьен помедлил, подбирая слова. — Отозвалась о вас, как о не слишком достойной девице и не сказала ничего касательно завещания.

— Позвольте уточнить, господин Равьен. Что значит «недостойная девица»?

— Хотите услышать?

— Да, хочу.

Вряд ли за многолетнюю практику находилось что-нибудь способное смутить нотариуса. Но все же он слегка понизил голос.

— Покойная госпожа Ирмас назвала вас «вертихвосткой, не способной работать и вероятно нашедшей место в одном из публичных домов, к чему располагает дурная наследственность».

С губ сорвался жесткий смешок, но я снова сдержалась. Что толку ругаться на мертвых? Все равно не услышат.

Тетка Женива никогда не любила мою мать. Считала дичайшим позором, что после всего случившегося семья приняла ее обратно. При дядюшке еще помалкивала, но наедине не раз говорила, что меня стоило бы выбросить на улицу еще при рождении, как поступают с детьми гулящих женщин. Саму себя тетка считала образцом чистоты и добродетели. Тот факт, что мой отец погиб в море и оставил маму с внебрачным ребенком, доводил ее до бешенства. Женива всерьез считала, что раз у дядюшки такая распутная сестра, позор теперь лежит и на ней.

— Этим вы меня не удивили, господин Равьен.

— Да, ваша тетка была непростым человеком. Но вернемся к делу. Поскольку детей и ближайших родственников у Женивы Ирмас не осталось, вы числитесь единственной наследницей. Вам перейдут дом с таверной «Кот и лютня» на первом этаже и банковские счета, оставшиеся от семейства Ирмас, которыми распоряжалась покойная.

Услышав это, я не сумела спрятать улыбку. Неужто больше не придется копить на обед и ютиться в тесной комнатке под самым чердаком?

— Но есть некоторые препятствия, — добавил нотариус. — Видите ли, госпожа Сорель, поскольку особых распоряжений на ваш счет не оставлено, вы не можете вступить во владение имуществом сейчас. По закону следует дождаться срока, в который могут быть найдены другие наследники.

— Постойте. Вы ведь сказали, что никого нет? И я знаю это не хуже вас.

Равьен пожал плечами.

— Простите, госпожа Сорель, но таков закон. Вы обязаны подождать год. Имущество будет находиться в ваших руках, но ни продать, ни заложить, ни уничтожить его вы не вправе. Как и полагается, я послал вести о кончине госпожи Женивы в город, где жила ее семья, но пока никто не ответил.

— Что ж. Тогда просто закрою дом и вернусь через год.

Нотариус мягко улыбнулся.

— Послушайте, Сорель — можно вас так называть? Я знаком с вашей семьей много лет и понимаю, какие чувства вызывает случившееся. Но не слишком ли опрометчиво вы принимаете решение о продаже? Ваш покойный дядюшка был моим другом. Уж я-то помню, сколько сил и стараний он вложил в предприятие. А что станет с таверной через год? Если не следить, дом превратится в развалюху. Выручить за нее вы сможете гроши. К тому же, у вашей тетки имелись долги, которые могут вырасти за столь долгое время.

Я слушала и радовалась, что сижу. Иначе ноги бы просто подкосились.

— Долги? Быть не может… Что же вы предлагаете?

— Открыть «Кота и лютню» снова, Сорель. Хотя бы на время. Таверна требует хозяйской руки.

— Но я ничего не смыслю в ведении дел.

— Думаете, ваш дядюшка смыслил, когда начинал? — продолжал Равьен. — Он приехал в Леайт настоящим деревенщиной, едва ли имя свое умел написать. А вы — образованная девица, повидавшая мир. Мой вам совет — не рубите сгоряча. И подумайте о старике Ларти. Разве он бы остался доволен таким решением?

По пути в Леайт я дала себе обещание не плакать. Последний раз делала это в двенадцать лет, оказавшись в приюте. Но после слов Равьена к горлу подступил предательский ком. Дядюшка Ларти бы был вне себя от гнева, узнай, что я надумала продать его любимую таверну.

— Спасибо, господин Равьен, — сказала, отворачиваясь от нотариуса. — Я обещаю подумать.

— Вот и славно. Для этого вам наверняка понадобится помощь, Сорель. Госпожа Женива вела учетные книги.

При мысли о книгах прошиб холодный пот. Как же романтично подумать, что предстоит сохранить наследие покойного родственника, продолжить семейное дело. И как страшно понимать, что ничегошеньки не смыслишь в цифрах.

— Постараюсь как-нибудь разобраться, — сама себе, впрочем, не поверила.

— Если хотите, пришлю своего младшего сына, — предложил нотариус. — Он окончил половину курса в счетной академии и как раз приехал на каникулы. Может, с виду он и шалопай, но в два счета справится с учетными книгами.

Аптекарская лавка открывалась рано. Часы едва успевали пробить восемь, а господин Даклин уже спускался с жилого этажа, надевал очки в тоненькой оправе и принимался за работу. Он, конечно, мог и посреди ночи подняться, если случался срочный клиент. За такие побудки всегда брал дополнительную плату, но и в помощи не отказывал. Мало ли когда может прихватить живот или разыграться мигрень.

Я, как и другие помощники, приходила в лавку еще раньше. Надевала чистый фартук, тщательно мыла руки, убирала волосы под плотную косынку и бралась за список необходимой работы. Такой составлялся для каждого из трех работников накануне вечером. Господин Даклин был до крайности нудным сухарем. Он и крючка лишнего на бумаге не делал, если на то не находилось причины. Обязанности распределял так строго, что ни единой ссоры между помощниками не возникало, а времени на разговоры и все, что могло помешать работе, не оставалось вовсе. Я едва успевала перекусить дважды в день. Аптекарь выделял перерывы каждому, боясь, что помощник от недоедания может заболеть и конец всей работе. Платил он, правда, ни больше ни меньше других. Разве что в обращении вежлив и не распускал руки. Работать у него, пожалуй, было неплохо.

Уставшая после изнурительной дороги и тяжелого дня, я изменила привычке вставать рано. Постоянный недосып сказывался на лице, оставляя темные круги под глазами и добавляя коже бледности. Вернувшись от нотариуса вечером, я едва сумела раздеться и провалилась в глубокий сон. Мягкая перина и покой собственной комнаты этому только способствовали.

— Госпожа Сорель, — тихонько звала Кайра. — Госпожа Соре-е-ель?

Голос доносился издалека. Будто она стояла на берегу и пыталась дозваться, пока я мирно покачивалась в лодке на середине озера.

— Госпожа Сорель, — уже громче позвала девушка.

— М-м-м? — протянула я, приоткрывая глаза.

— К вам господин Анри Равьен пришел.

— Какой еще…

Сонный разум услужливо подбросил нужное воспоминание.

— Быть того не может, — проговорила, открывая глаза. — Что нотариусу здесь нужно?

Кайра хихикнула.

— Да не ему, госпожа Сорель. К вам пришел Анри Равьен-младший. Самый младший.

— Светлые боги, — прошептала я, желая послать всю семейку в такую даль, куда обычно выпроваживала квартирного хозяина, норовящего подкрасться сзади и ущипнуть за задницу.

— И где он сейчас?

— Внизу ждет. Я ему чаю предложила со вчерашним пирогом. Марта испекла, а вы уснули, так и не попробовали.

— А времени-то сколько?

Поднимаясь, я поняла, что и разделась вчера кое-как. Чулки не сняла, нижнюю рубашку тоже. Хорошо хоть платье скинуть догадалась. В волосах, теперь больше похожих на гнездо, вон шпильки до сих пор торчат. Одна пребольно впилась в ухо.

— Так девятый час уже, — захихикала Кайра. — Вы все на свете чуть не проспали.

— Девятый час?

В последний раз я столько спала… пожалуй, никогда. Или же в детстве, когда еще была жива мама. Тетка Женива не давала и минутки лишней отдохнуть, а позже приходилось зарабатывать на жизнь.

— Вы собирайтесь, госпожа, не спешите. Я вам помогу. А сынок Равьена подождет.

И он, действительно, ждал. Судя по недовольной физиономии, слишком долго. Молодой Анри оказался всего-то на год младше меня самой. Был он высоким и стройным как отец, с буйными темно-русыми волосами, кое-как зачесанными назад пятерней, в скромном и явно не новом наряде.

— Госпожа Ирмас, — склонил голову в знак приветствия. — Прощу прощения, если побеспокоил. Отец велел помочь вам с разбором бумаг.

Судя плотно сомкнутым губам и полному отсутствию радости на лице, Анри такому велению совершенно не рад.

— Я благодарна вашему отцу и вам. Если действительно хотите помочь, оставайтесь.

Анри удивленно распахнул светло-голубые глаза, окинул меня довольно откровенным взглядом и проговорил:

— Вы, значит, в моей помощи не нуждаетесь?

— Отчего же? Как раз нуждаюсь. Но какой прок, если она вам не в радость? Будете отбывать как повинность?

Элти часто говорила, что такту и манерам можно научить кого угодно. Если только этот человек не носит имени Сорель Ирмас. По ее мнению, стоило держать язык за зубами почаще. Тогда бы пореже увольняли с работы, я бы сняла квартиру куда лучше, да и сумела бы избежать скандала с торговцем, задумавшем залезть под юбку в собственной лавке, из-за чего две ночи провела за тюремной решеткой.

— А вам стало быть есть дело до моих чувств? — насмешливо проговорил Анри.

— Толку от вас, если будете делать все из-под палки?

Анри смекнул, что играть роль послушного сына далее не стоит. Присел на краешек стола и, важно сложив руки на груди, проговорил.

— Вижу, в столице девушки куда смелее местных. Что ж, госпожа Сорель, тогда позвольте открыть вам глаза. Мой отец ничего не делает просто так. Без выгоды. Ему не хочется, чтобы я оставался в столице и, по его мнению, «пропал за вином и ставками». Отца бесит, что я не хочу работать в конторе как старший брат. А Пьер совершенно серьезный и благоразумный: женился и заботится о семейном деле. Ваше появление, наверняка, натолкнуло отца на вполне понятный ход мыслей. Мы примерно одного возраста, а вы, как я понимаю, не замужем…

То ли спросонья, то ли от растерянности после всего произошедшего такая мысль в голову не приходила. Еще бы ушлый нотариус не пожелал извлечь выгоду из жирного куска под названием «Кот и лютня»! Убедить покойную тетку Жениву назначить его наследником можно было разве что вывернувшись наизнанку. Старая карга ни за что бы никого к себе не подпустила. Она раньше считала будто весь город норовит ее обмануть, а уж к старости и вовсе.

В Леайте и без господина Равьена найдутся охотники до чужого добра. Им наверняка покажется, что таверна — слишком богатое наследство для двадцатилетней пигалицы, не казавшей носа целых восемь лет. А, если вспомнить, какими словами покойная Женива честила меня направо и налево, то подавно. Зачем гулящей дуре такое предприятие? Конечно, зная характер тетки, не все воспринимали слова всерьез, но людская молва — вещь жестокая.

— Хотите на мне жениться? — спросила, по-прежнему держась за перила на лестнице. Наверное, костяшки пальцев побелели.

— Я? — почти искренне ужаснулся Анри. — Увольте, госпожа Ирмас. Нет, вы, конечно, очень привлекательны, но жениться я не хочу вовсе. На жизнь у меня другие планы. Как, думаю, и у вас.

По-хорошему надо бы выпроводить его и отказаться от услуг. Но вдруг тогда Равьен-старший обидится и заартачится? Если дело затянется, не видать мне денежек от продажи таверны, ох, не видать. Еще и с бумагами придется повозиться, чтобы заполучить треклятое наследство.

— Вы действительно в учетных книгах разбираетесь?

Анри самодовольно хмыкнул.

— Я, госпожа, в королевской академии учусь и уже успел кое-где поработать. Уж поверьте, в бухгалтерии толк знаю.

— Тогда сделаем вот что, — я шагнула вперед, спускаясь со ступенек. — Если справитесь сегодня, найму вас на работу. Заплатить сразу не смогу, уж простите. Но ваш отец будет спокоен, мои бумаги разобраны, а вы получите работу. Можете даже сделать вид, что ухаживаете за мной.

Анри выпрямился.

— По рукам.

Я пожала узкую, совершенно гладкую и не знающую физической работы, ладонь.

— Сорель, а вы ведь травница? И даром обладаете?

Я кивнула, пропуская мимо ушей вольное обращение. Как меня только в жизни не называли.

— Снадобье от похмелья собрать сможете? Такое, чтоб сразу поднимало? Иногда, знаете ли, после встречи с друзьями, приходится так равно вставать, а голова будто чугунная.