Непростое наследство

Глава тридцать вторая

В веселом припортовом квартале не боялись ни молний, ни ветра. Шторм, случившийся где-то в открытом море, не надоумил закрыть заведения или свернуть торговые лотки. Кому охота терять выгоду из-за капризов природы, которым на побережье давно не удивляются? Самые страшные бури происходят вдали от Леайта и жителям особо нет дела.

Идти к дому целителя по ярким улицам удобнее, но гораздо дольше. А я, к счастью, успела достаточно изучить город, чтоб двинуться напрямик. Защитные зелья с собой, к дару не прибегала уже несколько дней, значит, в случае опасности, на простенькое защитное заклинание сил хватит. Если в здешних кварталах и затаилась какая-нибудь опасная тварь, вокруг полно городской стражи. Прогулка не опаснее возвращения домой по окраине столицы.

Не сомневаясь ни на секунду, я свернула в слабо освещенный переулок, когда-то указанный внуком целителя. Пострадавшая девушка не станет ждать, пока буду ходить кругами.

Старые дома здесь напоминали лабиринт. Темные, узкие, выстроенные так близко друг к другу, что на оставшемся пространстве едва уместятся двое идущих. В окнах первых этажей не было света, а на вторых и третьих кое-где горели свечи. Местные рано вставали на работу и допоздна не засиживались. Магистрат обязывал их зажигать фонари у каждого крыльца, но, если указание и исполнялось, никто не торопился подниматься среди ночи и проверять огонь.

Из-за соседства с веселым кварталом тишины здесь быть не могло, да и ветер приносил грохот штормовых волн. Готова спорить — то и дело слышимый писк исходит от крыс, которых по углам, наверняка, целые полчища. Вряд ли жильцам хватает на услуги бытовых магов, немыслимо задирающих цены за работу скверного качества.

Когда упали дождевые капли, я плотнее надвинула капюшон и прибавила шагу. Надеюсь, в рабочем кабинете Ошиля тепло. По опыту, к сожалению, многие целители предпочитают прохладу, полагая ее лечебное воздействие на организм. Чушь полная. Как вылечиться, если замерз и дрожишь?

Переулок заканчивался длинной аркой, над которой высились два этажа со слабо светящимися окнами. Я чуть приподняла юбки, заметив поблескивающую лужицу впереди, шагнула вперед и вскрикнула. Налетев на стену, согнулась от глухой боли в плече, попыталась высвободить руку из-под плаща. Капюшон слетел, а запястье оказалось в железной хватке.

— Долго ходишь, Сорель, — прозвучало над ухом.

— Кто… — я догадывалась об ответе.

Проклятый голос мог принадлежать лишь одному человеку.

— Не учили, что шляться одной опасно? А? Не учили?

— Пусти. Закричу, — я поднимала голову все выше, чувствуя прикосновение лезвия.

— Успеешь?

Острие вжалось в кожу, и я прервала громкий вздох.

Раздался тихий смех.

— Совсем другое дело, да? Можно и с тобой договориться? Теперь-то станешь слушать?

Я застыла, боясь зашуршать тканью. В полумраке движения едва различимы и, возможно, если потяну время и буду осторожной, сумею дотянуться до склянки с едким зельем на поясе. Есть риск зацепить себя. Но лучше обжечься, чем лишиться головы.

— Чего хочешь?

— Ты знаешь, чего, — проговорил Дамиен. — Слышал, здесь случается всякое. Удивится городская стража, когда найдет тебя утром, как считаешь?

— Нет. Не посмеешь. Попадешься.

Он опять усмехнулся и сжал руку так, что кости захрустели.

— Считаешь меня дураком, а, Сорель? — лезвие спустилось и замерло ниже. — Думала, отступлю? Не захотела по-хорошему, да? Сдохнешь в канаве.

— Нет, стой, — простонала я и потянулась к карману.

Лорхана, помоги! Одно неосторожное движение, и конец.

— Дамиен, послушай…

— Наслушался. Молись богам, чтоб приняли.

Я вздрогнула, безнадежно взмахивая рукой. Перед глазами все подернулось пеленой, поплыло. Не осталось ничего, кроме жуткого страха. Горло сдавило. Вместо голоса вырвался слабых хрип. Боги, нет! Пощадите, я не хочу, не хочу умирать.

В одно мгновение пелена разорвалась, из темноты арки появились фигуры. И крик, вернувший в сознание, напомнил, что еще жива.

— Убери нож!

Дамиен вытянулся струной, по телу будто прокатилась судорога. Меня окатило волной холода, давшей надежду на спасение.

— Убери нож. Брось его.

Дамиен зарычал, с усилием попытался удержать руку на месте, но она неумолимо опускалась, подчиняясь приказу. Лезвие дрогнуло, оцарапало кожу. Я вскрикнула, когда по горлу покатились капли.

Нож зазвенел, ударяясь о камни.

Я метнулась в сторону, с трудом удерживаясь на ногах и прижимая ладони к шее. Запуталась в юбках и оступилась, хватаясь за каменный выступ.

Дамиен неведомо какими силами сопротивлялся, тянулся к поясу, но двигался слишком медленно. Реджис схватил его за шею и приложил о стену. Дамиен рухнул кулем, не лишившись сознания. Застонал, когда лейтенант Лоуп принялся связывать руки за спиной. Реджис присел рядом, рванул ворот рубашки, сорвал с моего несостоявшегося брата какой-то предмет на длинной цепочке и показал помощнику.

— Видишь? Так я и думал.

Убрал в карман, отдал приказ отправить Дамиена в участок и направился ко мне.

— Госпожа Ирмас, дайте руку. Поднимайтесь. Целы?

— Я… д-да… как вы здесь…

Коротким взмахом пальцев дознаватель создал шарик света, склонился и взглянул на мою шею.

— Нужно к целителю. Прямо сейчас.

Клянусь, никогда не забуду его взгляда, когда усмехнулась в ответ.

— Я же туда и шла! Ошиль передал, что ждет… Я должна спешить. Должна идти.

— Тише, — Реджис удержал на месте, не позволяя сделать шаг. — Никто вас не ждет. Не случилось никакого нападения. Ошиля не будет в Леайте до завтра.

— Как? Нет… — я замотала головой, чувствуя, как нарастает мелкая, противная дрожь. — Нет. Значит, все он? Он хотел…

Патруль городских стражников, взявшийся неизвестно откуда, уводил плохо соображающего Дамиена. Тот стонал, ругался, спотыкаясь на ходу. Лоуп что-то говорил дознавателю. А я озиралась вокруг, запоздало осознавая произошедшее.

— Смотрите на меня, — ладонь Реджиса легла на щеку и чуть приподняла лицо. — Все закончилось, слышите?

На несколько мгновений его глаза стали единственным, что меня занимало, а потом мир перестал вращаться бешеной каруселью.

— Да, слышу.

— Вот и хорошо. Теперь идемте. В участке вас осмотрит целитель.

— Господин дознаватель, этого куда? В камеру? — спросил Лоуп, кивая в сторону стражников, уводящих Дамиена.

— В кабинет. И подготовь все как следует.

— Слушаюсь, господин.

Кое-как я вытащила из кармашка на поясе полоску чистой ткани и вытерла кровь. Страх отступал, возвращая законное место разуму. Раз жива, стою на ногах, говорю, значит, Дамиен не причинил тяжелых ран. Дня два-три, и с царапиной справилась бы с помощью мазей и отваров. Но целитель сможет залечить прямо сегодня.

— Вы будете допрашивать Дамиена? Из-за меня?

Реджис подал руку, предлагая помощь. Обязан, как истинный аристократ. Но я отказалась, решив: теперь-то точно сумею устоять на ногах. Не упаду на ровном месте после того, как избежала смерти.

— Считаете покушение на убийство недостаточным поводом?

— Достаточным. Но дело не только в этом, верно? Вы сняли с него что-то.

Стражники вывели Дамиена на освещенную улицу к повозке с зарешеченными окнами. Поздние прохожие вовсю глазели, как, подгоняя, его заталкивают внутрь. Покупатели отвернулись от прилавков, гулящие девицы и их клиенты свесились из окон, глотатель огня перестал размахивать факелами, а моряки, дружно хохочущие у дверей борделя, притихли.

— Этот человек украл очень редкую и ценную вещь, — проговорил Реджис. — Расскажу, но не здесь. Можете не бояться, он никогда больше вас не побеспокоит.

При отблесках молний казалось, его глаза темнеют, но я знала наверняка — сейчас никакой магии.

— Он, действительно, собирался убить? Или напугать?

— Скоро узнаем. Не будем задерживаться. Вот-вот начнется дождь, вы в крови и вокруг полно народу.

Не раной на шее, которая начинала саднить от любого движения, я хотела завершить день. Еще и кто-то из прохожих точно узнал, а, значит, завтра поползут слухи, в таверну потянутся любопытные. Но, светлые боги, какие же все мелочи в сравнении с тем, что я доживу до этого завтра. Напряжение постепенно сменялось облегчением и тихим ликованием. Хотелось лечь, свернуться калачиком и уснуть, оставляя пережитое позади.

Целителем, служившим в городской страже, был господин Дайон Рени. По виду ровесник Реджиса, худощавый, с чересчур короткой стрижкой, делавшей похожим на подростка, в очках с круглыми линзами. Иногда он заходил в таверну поужинать и пару раз мы сталкивались в аптекарской лавке.

— Боги к вам милостивы, — заключил Рени, осмотрев рану на шее. — Если бы нож вошел чуть глубже…

— Умоляю, молчите.

— Как скажете. Сейчас обработаю, а потом наложу заклинание, но в повязке все равно денек походить придется. Видите ли, я нечасто работаю с живыми людьми, и навык постепенно теряется. Может быть немного неприятно.

— Делайте, что нужно.

Тесного кабинетика явно не хватало — кипы бумаг, шкафы, заставленные склянками, широкие банки с человеческими органами в специальных растворах, множество книг.

— Давно вы в Леайте? — спросила, пока Дайон готовил ткань для повязки.

— Около пяти недель.

— И приехали из восточных провинций? Почему?

— Куда направил долг. Да и какая разница? Надоело работать в постоянной суете. Прошу, приподнимите голову. Да, вот так. Здесь спокойно, найдется время для моих исследований.

— Полагаете, спокойно?

— Глядя на вас, конечно, не скажешь. Сейчас потерпите.

— Настойка жгучецвета? — я услышала терпкий запах и поморщилась.

— Приятно работать со знающим человеком, — улыбнулся Дайон. — Теперь не двигайтесь.

Мягкое тепло бархатной лентой прошлось по коже. Слишком мало, чтобы по-настоящему согреться, завернуться словно в одеяло, но после кошмарной ночи и это кажется подарком.

— Вот и все. Не тревожьте повязку хотя бы до утра. Заживет — крайний срок — к полудню.

Попрощавшись с целителем, я отправилась к Реджису. Бредя по длинному пустому коридору, где слышались голоса дежурных и пьяный храп арестованных, думала о Леайте. Поводов ненавидеть его стало больше. Отвратительный городишко, где случается только плохое. Как Дайону Реми вообще пришло в голову радоваться такому назначению? Молодой одаренный выпускник Главикуса и сюда? Откуда берутся желающие увязнуть в тихом болотце, потратив долгие годы? Почему сюда стремятся, несмотря ни на что? Нет уж, точно уеду — должна, просто обязана. Получить наследство, продать таверну… Продать? После того, как чуть не поплатилась головой? Да провались все во тьму!

При свечах кабинет дознавателя уютнее не стал. Здесь по-прежнему было пустовато и будто холодно. Правда, не по себе становилось еще и из-за Дамиена, привязанного к стулу за руки и ноги. Веревки не давали упасть, поскольку он находился в странном бессознательном состоянии и сидел, свесив голову на грудь. Одежда местами была изодрана и не просохла после падению в лужу, на половине лица ссадины от удара о стену, но новых ран и синяков не видно. Реджис бы марать руки не стал.

— Госпожа Ирмас, сюда, присаживайтесь, — лейтенант Лоуп сразу же провел к столу.

Я взглянула на неплотно задернутые шторы и задалась вопросом, сколько же сейчас времени. Глубокая ночь, а сном и не пахнет. Наоборот, сознание очень ясное, что сейчас, пожалуй, плохо.

— Как вы? — взгляд Реджиса упал на повязку.

— Останусь жива, — попыталась улыбнуться в ответ. — Заживет до завтра.

— Хорошо. Мне очень жаль, что вам досталось, — чуть понизив голос, произнес он. — Но уйти вы пока не можете.

— Полагается меня допросить?

Реджис без слов кивнул, а я, наверное, сразу побледнела, раз он тут же добавил:

— Просто расскажите, что случилось. Очень подробно. Этого достаточно.

Слава богам. Процедура, учитывая разницу наших способностей, превратилась бы в пытку.

— А разве не нужно…

— Нет. Вы пострадавшая. Вас трогать не стану. Не бойтесь.

Присутствие обездвиженного Дамиена и услужливого лейтенанта Лоупа мешали высказать то, что так и рвалось с языка. Я испугалась, когда Реджис впервые явился в таверну дождливой ночью, когда в его присутствии Пати Райнер переборщила с приворотным зельем, когда почувствовала, что не могу сопротивляться приказу. Но вот уже пару часов как он стал единственным, чьи действия не пробуждали абсолютно никакого страха.

— С рассказом проблем не возникнет. Прошедший вечер я, пожалуй, запомню на всю жизнь. Только…

— Он ничего не услышит, — произнес Реджис, когда взглянула в сторону Дамиена.

— Могу начинать? — истинный камень, показавшийся особенно ярким на куске черной ткани, доверия не вызывал. Без шкатулки, оправы, подставки. Больше напоминающий плоскую морскую гальку, он отличался не только формой, но и цветом. На сероватой поверхности виднелись не черные или красные, а синие прожилки.

— Предпочитаю использовать свой личный, — развеял сомнения дознаватель. — Он настоящий и очень старый. Достался в подарок от наставника.

— От того, который ариарн?

Реджис кивнул.

Сосредоточенность, которую я отмечала раньше, не шла ни в какое сравнение с теперешним состоянием. На темной улице, когда он держал мое лицо, просил смотреть и слушать, я почувствовала нечто большее, чем необходимость выполнить положенную работу. Теперь же все свелось к прежнему спокойствию, даже отстраненности. Может, так проще подготовиться к необходимости влезть в чью-то голову?

Камень оказался холодным, как почти все созданное ариарнами, к чему доводилось прикасаться. Он засветился так ярко, что пришлось отвернуться. Реджис слушал, не сводя глаз с сияния, вырывающегося из-под пальцев. За спиной лейтенант Лоуп громко царапал пером, спешно записывая. Пару раз он осмеливался переспросить, благодарил и продолжал.

— И все?

— Потом появились вы. Спасли меня снова, — я невольно коснулась шеи, но быстро отвела руку — повязку целитель велел не трогать. — Задайте любой вопрос.

— Не нужно. Вы не лжете.

Убрав ладонь с камня, я растерла пальцы и согрела дыханием, а после спрятала под плащ, свернутый на коленях.

— Даже от этого мерзнете? — губы Реджиса чуть заметно изогнулись.

— Ничего не могу поделать.

— Допрос стал бы для вас испытанием.

— Знаю.

— И готовились?

— Разве был бы выбор?

— Да уж, госпожа Ирмас, — дознаватель подался вперед, складывая руки в замок. — Пары часов не прошло, как вас едва не убили, а по-прежнему пытаетесь поспорить?

— Такова уж я. Не вы ли говорили, что привыкаете?

Дамиен сидел у дальней стены. Связанный, грязный, обессиленный — не представляющий никакой угрозы. Он больше не мог навредить, но я с трудом удерживалась, чтобы не оглядываться. Хотелось рассмотреть как следует, найти что-нибудь, способное объяснить причину, по которой он приставил к горлу нож. Ответы никогда не бывают простыми. Родственники мы или нет, однажды Дамиен принял решение и вышел на улицу, чтобы покончить со всеми проблемами разом. Конечно, Анри Равьен бы не преподнес таверну на блюдечке — законы он соблюдал всегда. Но без лишних наследников, Дамиен бы занял мое место, стал хозяином и сшейд знает как распорядился солидным кушем.

— Хотите домой? Я распоряжусь, и вас проводят.

— Вот так сразу?

— Да. Сомнений в показаниях у меня нет, а остальное разбирательство не ваша забота. Разумеется, после расскажу обо всем.

Я взглянула на по-прежнему безобидного Дамиена — грудь спокойно вздымалась, голова свисала вперед — ни намека на притворство ради попытки освободиться.

— Думаю, вы многое знаете уже сейчас.

Реджис помедлил, прежде, чем задать следующий вопрос.

— А вы хотите узнать? Не дожидаясь завтрашнего или послезавтрашнего вечера?

Я промолчала, догадываясь о словах, которые последуют после.

— Никогда не работали в связке? Думаю, духу у вас хватит.

— Постойте. Вы серьезно? Предлагаете…

— Увидеть то же, что и я. До определенных пределов, само собой.

Стоит ли рисковать ради правды? Куда спокойнее будет уйти, выпить побольше успокоительного и уснуть. Потом вернуться к привычным делам, чтобы скоротать время до встречи с Реджисом, и выслушать спокойный, не приправленный собственными чувствами рассказ. Любая ужасная история в его отстраненной манере становилась всего лишь очередным раскрытым делом.

— Он вас едва не убил — имеете право, — тихо добавил дознаватель.

— Как же закон?

— Это мое добровольное предложение, а вы — гильдейский маг. Никаких нарушений.

В Гавронской школе такому не учили. Травникам ни к чему связывать сознание с другими, более одаренными, ведь собственных сил не хватит. Наставники на лекциях вскользь упоминали о возможности, но и только. По-настоящему этот способ изучали на последних курсах Главикуса те, кого отбирали преподаватели.

Реджис ждал. Лейтенант Лоуп, вероятно, усвоивший, когда промолчать, не напомнил о правилах и необходимости держать посторонних на расстоянии от расследования.

— Боюсь, это принесет вред одному из нас, — проговорила я.

— Нет. Худшее, что вам грозит — головная боль и небольшое недомогание. Нагрузка ляжет на меня, а вы увидите сон наяву. Я говорю по собственному опыту, поскольку делал подобное много раз и был на обеих сторонах.

Он поднялся, взял свободный стул и поставил напротив Дамиена на середине комнаты.

— Подойдите ко мне.

Спасите, боги. В том, что доживу до утра, сомнений не было, но доживет ли вместе со мной рассудок? Маг-дознаватель из королевской полиции предлагает открыть свое сознание и увидеть мысли Дамиена. Почувствовать как он и узнать, почему «братец» пожелал перерезать мне горло. Может, увижу не просто сон, а кошмар? Раньше помыслить о присутствии на подобном допросе могла только в качестве арестованной.

— Не беспокойтесь, даже сознание не потеряете, — сказал Реджис, когда мы оказались рядом. — Усыпить Пати Райнер стоило больших усилий. Вы мне доверяете?

— Полностью, — глядя в его глаза, я протянула раскрытую ладонь, которую Реджис тут же плавно оттолкнул.

— Ваша кровь не нужна. Есть другие способы.

Из кармана появился необычный золотой медальон на двух длинных цепочках. Круглый, состоящий из маленьких пластин, где я успела заметить знаки ариарнов. Он весь был покрыт трещинами, а посередине, в гладком стеклянном шаре, перекатывалась алая жидкость.

— Вещь, которую сняли с Дамиена?

— Нет, ни в коем случае. Это моя вещь. Позволите?

Слегка касаясь волос и повязки на шее, Реджис надел одну цепочку на меня, вторую на себя. Затем с громким хрустом разделил медальон на две неровные части. Золотые края коротко вспыхнули, я почувствовала холод и мгновенное головокружение.

— Что это такое? — я силилась разглядеть шар, оставшийся на половине дознавателя.

— Еще одно изобретение ариарнов. Оно свяжет нас. Лучше присядьте.

Я опустилась на стул. Моргнула раз, другой, надеясь избавиться от тумана, который ни с того ни с сего начал наполнять кабинет. Стены, шкафы, коричневые шторы, Дамиен напротив — все исчезало в белой пелене. Собственное тело и то растворялось. Может, мне плохо и нужно скинуть медальон с шеи?

— Что происходит? — запрокинув голову, я взглянула на Реджиса, чьи глаза затянулись чернотой, а потом навалилась давящая боль в висках. Она нарастала, стоило зажмуриться или мотнуть головой.

— Тише. Не сопротивляйтесь туману, — ладони Реджиса легли на плечи, заставляя вздрогнуть от холода, источаемого перстнем. — Закройте глаза и расслабьтесь.

Назойливым стуком в дверь боль давила сильнее и сильнее. Я едва слышала голос дознавателя, все больше поддаваясь панике, чувствуя, как сознание против воли тонет в молочно-белой мгле.

— Не сопротивляйтесь, — где-то далеко прозвучали слова Реджиса.

Я выдохнула, подчинилась и растворилась в тумане, за которым пришла темнота.

В ней звучал плеск волн. Я чувствовала, как те подкатываются все ближе, шелестят, вороша песок. Он быстро теплел, раскалялся в одно мгновение. Хотелось попятиться от брызг, обжигающих ступни.

Почему-то не мои.

Но было нельзя. Волны становились сильнее, выше и окатывали уже целиком, принося мучительно звенящую в ушах боль.

Снова не мою.

Я наблюдала со стороны. Со всех сторон. Я не была тем, кто очень страдал, но чувствовала отголоски мучений. Вот этот кто-то собирается с силами, тяжело дышит, пытается выстроить стену из мелких камешков, разбросанных по берегу. Судорожно собирает их, сгребает вместе с песком и мусором, торопится, зная о приближении новой волны. Та совсем близко, и он ждет, боится, сжимается, а потом кричит от боли и ужаса, ведь стену смыло, а другой защиты нет. Он не сдается, пытается снова и снова, пока в бессилии не падает на невидимый берег, позволяя размыть остатки жалкой стены.

Из темноты появился город. Вспыхнул так ярко, что захотелось заслониться, но было нечем. В отличии от другого, я стала бестелесной, неспособной управлять ничем, особенно видением. Кто-то меж тем шел вперед, скрипел зубами и находил отвратительной грязь на дороге, по которую приходилось ступать. Связанные руки с обломанными ногтями были покрыты ссадинами. Люди вокруг смеялись и тыкали пальцами. Справа швырнули гнилое яблоко, оно больно ударило в висок и, разбившись, сползло по лицу, оставляя противный след. Кто-то замедлил шаг, и в спину толкнули. Лужа под ногами вдруг бросилась в лицо, окатывая зловоньем.

Не меня.

— Вставай, сучий сын, — рывкнули над головой. Больно схватили за воротник рубашки, что моментально промокла и прилипла к телу, потом за волосы, заставили встать и снова идти. Вперед, к длинному безликому зданию, где поблизости ошивались ублюдки из городской стражи.

Ненавижу этих скотов, с каждого бы шкуру спустить. Топчутся тут, скалятся, твари, небось решили поразвлечься к вечеру. Всех хочу на куски разорвать.

Не я.

Миг вздрогнул, померк, а потом в нос ударила вонь мокрой псины и гнилой соломы. Сырость, пробирающая до костей. Едкий дым от тлеющих мокрых веток в покосившейся печи. Да какая тварь развела проклятый огонь? Барт, тощий старый урод, хочет, чтоб все за ночь передохли?

— А, ну, иди сюда, помойная крыса. Хорошо было сидеть весь день под крышей, а? Так пригрелся, что дров хороших не нашел? Плевать, где возьмешь сухое — тряпье свое вонючее жги!

И голос не мой.

Старик сжался в углу, завизжал, мелкие глазки злобно сверкнули. Это он, он стучит стражникам чуть что за лишнюю корку хлеба. Придушить бы сволочь.

— Разводи огонь, нечего скулить.

Завтра побежит жаловаться, покажет синяк, будет шамкать беззубым ртом, ныть, а потом получит подачку и вернется довольный. Будет хихикать, пока меня выводят на двор. Как же ненавижу. Ненавижу.

Снова не я.

После был полутемный зал, где играла лютня. Расстроенная и паршиво звучащая, бьющая по мозгам, плаксивая дрянь. Противная, как и девка, что перебирала струны. Тощая, с жидкими волосами и острой крысиной рожей. Такая отвратная — кусок в горло не полезет. Неужто в этой дыре помилее не нашлось? Харчи хуже некуда — собаке не подашь, еще и на уродину смотреть? Тьфу! Сшейды бы все вокруг сожрали.

Плевок угодил на земляной пол. Стол дрогнул, стоило облокотиться, огонек от лучины заплясал и чуть не погас. А еще мучительно ныли ноги в жестких сапогах.

Не мои ноги.

За столом в углу сидели двое пьяных в доску аристократов. Разряженные что фигляры на ярмарке, шумные как сороки и, верно, с карманами, полными денег. Позолоченные ублюдки. Раз уж повезло, надо бы делиться.

Виски заломило уже у меня. Зал деревенской таверны исчез в темноте. Чья-то сила потянула в сторону и швырнула в ясный яркий день, на улицу, где нестройными рядами стояли низенькие деревянные домики. Издали доносились крики чаек и шум моря.

Ноги снова болели после долгой дороги, но оставалось чуть-чуть. Впереди нужный дом. Старая скряга, что пожалела выслать денег, давно здесь прижилась. Поняла, что глаза подводят, бросила работу и приплелась в деревню. Скопила видно немало, раз собралась сидеть на старости лет сложа руки. Дура. Не могла найти мужа побогаче? Все таскалась за каким-то моряком и осталась с носом, пока тот пригрелся у богатой женушки под боком?

Рука с силой толкнула скрипучую калитку. Потом входную дверь, откинула сшейдову звенящую штору из ракушек.

Пожилая женщина с растрепанной седой косой обернулась, охнула, выронила пустую тарелку и опустилась на скамью. Глаза сразу помокрели — реветь сейчас начнет, причитать. Только заткнулась бы скорей — башка без того трещит.

— Вернулся? Слава светлым богам!

— Пожрать что есть, Лилли?

Грязный мешок с вещами повалился на пол. Пусть его. Сжечь надо. Теперь-то деньги появятся, можно новое купить. Не только ж богатым наследничкам нарядными расхаживать, а?

А Лилли — дура. Как была, так и осталась. Седая вон, а мозгов не прибавилось. Проревется, побежит богам подношение делать, потом вопросами одолеет. Откуда только берутся такие бабы — ни в молодости, ни в старости толку нет?

— Слава богам, Дамиен, слава богам, — причитала на разные лады.

Послали ж те родню! Со всех сторон бесполезная. Наследства и того не стребуешь, как помрет. Только ныть может.

— Давно вернулся-то? Ты садись-садись, сейчас что-нибудь… Ох…

Глядите-ка, забегала! И слезки стерла, и разулыбалась будто девица на выданье. Того и гляди, закончит у печи возиться, сядет напротив, голову подопрет рукой, да и станет дыру протирать. Глаза подводят — ближе придвинется, чтоб разглядеть. Вид сделает будто интересно, чего это я на руднике не сдох, а потом песню про Ларти своего заведет. Чтоб ему икалось, проклятому. И возомнила ж, что похож на него. Права была мать — какой со свихнутой бабы спрос? Было б куда идти, ноги б моей здесь не было.

Боль пронеслась от кончиков пальцев до висков. Показалось, голова разлетится на сотню осколков. Деревенский дом, свет, льющийся из окон сквозь тоненькое потрепанное кружево, заволакивало туманом.

Нет! Рано! Я хочу увидеть еще. Хочу услышать слова Лилли.

Изо всех сил постаралась уцепиться за видение, но оно ускользало, утекало быстрым потоком.

— Возвращайтесь, — позвал Реджис, и сквозь бесчувствие прорвалось холодное прикосновение к плечу. С шеи соскользнула цепочка.

Белая мгла разом исчезла, уступая место свету, прорывающемуся сквозь закрытые веки. Правая нога сильно занемела и не слушалась, когда я попыталась чуть-чуть подвинуться. Еще стоило надеть плащ — тогда бы не замерзла.

Напротив по-прежнему сидел Дамиен, уже в совершенно другой позе. Запрокинув голову назад, он тяжело дышал, тихо и болезненно постанывал. На коже выступила испарина, а руки и ноги были напряжены словно он только что извивался, стараясь освободиться.

— Держите, — дознаватель зачем-то протянул платок, и только после этого я коснулась верхней губы, которую неприятно щекотало, и увидела на пальцах кровь.

— Светлые боги…

— Такое случается даже у меня, — успокаивающе произнес Реджис. — Как себя чувствуете?

— Как будто мешки таскала.

Он и сам казался порядком уставшим. Не настолько, чтоб валиться с ног или ползти по стенке, но черты лица заострились, а под глазами пролегли заметные круги.

— Сможете встать?

Опираясь на предложенную руку, я приподнялась, но оступилась из-за ноги.

— Ох, простите. Мне, наверное, нужно на воздух.

— Помоги госпоже, — велел Реджис помощнику. От него не укрылось, как быстро я отступила, и как посмотрела сразу после видения.

Спаси Лорхана, почему такое возможно? Один человек способен перебирать воспоминания другого как старые письма в столе. Просматривать, отбрасывать в сторону, читать, сминать в комок, ворошить и оставлять в беспорядке, не заботясь о сохранности рассудка, причиняя невыносимые страдания. Я чувствовала лишь отголоски боли, но и они обжигали. Что было бы со мной? И смог бы это проделать Реджис? Конечно, он не виноват — долг службы. Дар, который он не выбирал. Но, тьма побери, как жутко.

Дамиен обмяк на стуле и поднял голову. Вращал глазами, стараясь разглядеть происходящее, потом наткнулся на меня.

— А-а-а, и ты здесь… — хрипло закашлялся.

— Вам лучше выйти, — сказал Реджис. — Лоуп, проводи.

— Слушаюсь, господин. Госпожа Ирмас, прошу.

— Значит, вы продолжите? А я?

— С вас хватит. Идите, — глаза Реджиса начали темнеть. — Поговорим позже.

— Прошу-прошу, — приговаривал помощник, почти против воли выводя из кабинета. Последним, что удалось увидеть, стало искаженное лицо Дамиена, когда Реджис развернулся к нему.

Мне показалось, видения длились всего несколько минут. Сопровождаемые далеким ощущением боли, становились то смазанными, то четкими до рези в глазах. На короткие мгновения боль стихала, но непременно возвращалась с новой силой. И вроде бы это длилось недолго. Однако, небо уже посветлело, а дома, небольшая площадь и пока редкие прохожие, выглядели неяркими в предрассветных сумерках.

— Вы, госпожа, если что нужно, скажите, — предложил лейтенант. — Воды, может?

— Нет, не хочу.

Я прислонилась к перилам и уставилась на потрескавшийся камень, которым когда-то вымостили площадь. Узкую и тесную, с непонятно каким чудом уцелевшим пустующим пьедесталом. На нем, если была статуя, то слишком давно — помню, даже в детстве видела только дурацкий круглый камень и пробивающуюся вокруг траву.

— Давайте-ка помогу, а то вся дрожите.

Лоуп забрал плащ и накинул на плечи.

— С-спасибо, — пробормотала в ответ.

— Я ж ведь, госпожа, понимаю, — заговорил он негромко. — Страшно это все. Ну то, что мастер дознаватель делает. Вы вон какая храбрая, согласились. Я, признаться, впервые как увидел, сердце в пятки ушло. Думал, тьма забери такую службу, хотел увольняться.

— Но остались?

— А как по-другому? — развел руками Лоуп. Искреннее выражение его простоватого лица располагало. — В городской страже платят хорошо. Не портовым грузчиком же идти. Я ведь только два года служу, и к господину Эрвану в помощники не набивался. Все капитан Жакри, здешний начальник — вы, может, знакомы, в «кота и лютню» захаживает. Повздорили мы с ним крупно, а тут весть пришла, мол, в Леайт особый человек из королевской полиции прибывает. Вот в наказание к дознавателю и приставили. Крепко я тогда задумался, а уж как увидел глазища эти черные, амулеты всякие — мурашки по коже.

Он покачал головой.

— Матушка надоумила, мол, погоди, может, привыкнешь еще. И я, госпожа, вправду привык. Мастер Эрван человек-то неплохой — не злой, не орет чуть что, как капитан Жакри, нос не задирает, хотя мог бы. За провинности не ругает, но как начнет что высказывать, прямо жизнь не мила, всю душу вынет.

— Да уж, тут господин Эрван большой мастер.

Лоуп слегка улыбнулся.

— Я к чему, госпожа, говорю. Вам, может, с непривычки, страшно, но это пройдет. Я вон сколько таких допросов насмотрелся — думал, поседею и спать перестану, а ничего, жив-здоров. Вы отдышитесь, отдохните, оно и забудется.

Надеюсь. Выбросить увиденное из головы быстро не получится. Как не вспоминать о Дамиене, его злости, накопленной за много лет? Как не представлять лицо бедняжки Лилли, до конца дней вспоминавшей Ларти и дожившей век бок-о-бок с единственным родственником, ненавидевшим ее? Кто он — племянник, брат, чей-нибудь пасынок? Реджис посчитал, что и этого достаточно. Главное, Дамиен не сын дядюшки Ларти. Он никто, не может претендовать на наследство. Чужак, собравшийся за него же и убить.

— Оставьте меня, — попросила, борясь с тугим комом, подкатывающим изнутри.

— Как же? Вам нехорошо?

— Пожалуйста. Я никуда не денусь. Просто уйдите на несколько минут.

Лейтенант недоверчиво прищурился.

— Принесу-ка вам воды. Побледнели что-то.

В одиночестве я одолела две ступени, сжала пальцами край широкого каменного поручня и остановилась. В носу невыносимо защипало, горло засаднило, а перед глазами поплыло.

Сколько всего случилось? Пальцев на руках хватит? Сначала отец, мама, которая надеялась столько лет. Потом дядюшка. Тетка, приют, проклятая Гэйла с компанией, едва не убивший дар, школа травниц, мужчина, чье имя не смею произносить, арест, наследство, таверна, где невозможно ни на миг расслабиться — контрабандисты, долги, умирающие люди, девицы с приворотным зельем, Бланш Сибилл, в конце-конце. А, в довершение, чуть не погибла за все это. Боги, вы издеваетесь?

Дав слово никогда больше не плакать в одну из первых ночей в приюте, я до сих пор его держала. Проснувшись в пустой комнате, сидя в углу в камере, лишившись работы и читая теткино письмо, не проронила ни слезинки. Теперь же колени подогнулись, я опустилась прямо на грязные ступени и закрыла лицо руками. В один миг сил не осталось, и полились слезы. Да так, что оказалось невозможно остановиться.

Послышались шаги. Наверное, Лоуп вернулся. Сейчас примется утешать, уговаривать, помощь предлагать, как и подобает защитнику горожан. Боги, пощадите — просто не вынесу.

Кое-как с усилием уняв всхлипы, я быстро вытерла щеки и медленно обернулась на голос. О, нет.

— Госпожа Ирмас? Сорель?

Услышав от Реджиса собственное имя, я рассталась с надеждами сделать вид будто все в порядке.

— Нет, не надо, — выдавила, когда он присел рядом. — Простите. Я не… Не смотрите н-на м-меня…

— Не извиняйтесь, Сорель. Все хорошо, — сказал Реджис, осторожно привлекая к себе.

Прошедшая невыносимая ночь меня окончательно доконала. Что там воспитанные леди вроде Бланш говорят о необходимости сохранять достоинство? Не выходило раньше, чего сейчас стараться? Сменившийся патруль стражников, двое ранних прохожих и застывший с недоумевающим выражением Лоуп — все видели и точно разнесут по городу, как госпожа Сорель из «кота и лютни» рыдала на плече у мастера дознавателя.