Почти 15 лет

Лeв [9]

Лев чувствовал себя ребёнком, которого отругали. Он замечал такое за сыновьями: стоило прикрикнуть на Мики или Ваню, как те в два счёта успокаивались, наводили спешный порядок в комнате и мыли посуду. Нежелание жить в ссоре вынуждала провинившихся хулиганов превращаться в шёлковых и послушных детишек, а Льва вынудила стать идеальным мужем.

Из домохозяина, недовольного своим положением, он превратился в домохозяина, с радостью выполняющего свои обязанности: посмотри, какие у нас сытые дети, посмотри, как чисто дома, и посмотри, какой я счастливый жду тебя с работы.

Славу это не впечатляло. Когда наступал поздний вечер, он оставался спать в гостиной, и никакие уговоры Льва не работали.

Через три дня напряжение достигло максимума, и Слава сказал, что нужно отменять свадьбу. Оторопев от такого поворота событий, Лев сперва прибегнул к практическим аргументам: мало того, что они сами вложили кучу денег в подготовку мероприятия, так ещё и посторонние люди успели потратиться на билеты, которые, учитывая отсутствие прямых рейсов в Ванкувер из России, всем обошлись очень дорого.

Не впечатлённый столь пламенной речью, Слава флегматично ответил:

— Я верну им эти деньги.

— Мы сейчас не можем возвращать никому деньги, — терпеливо произнёс Лев. — Они нам самим нужны.

— Мы? — переспросил Слава. — Нам?

Сердце ухнуло вниз.

— А мы что… больше не «мы»? — осторожно уточнил он.

— Я сказал тебе уехать, — напомнил Слава. — Или уйти… Не знаю, как хочешь. Я хочу разойтись. И нет больше никакого «мы».

Боль, разрастающаяся эти дни, как плющ, достигла своей наибольшей силы, обвила сердце, легкие, рёбра — и сжала. Одновременно.

Лев, превозмогая эти ощущения, негромко произнёс:

— Слава, это же нечестно.

— Что именно?

— Четырнадцать лет вместе и только один дурацкий удар…

— Где один, там и второй.

— Неправда! Разве за все эти годы я хоть раз поднимал на тебя руку? Или пытался физически навредить? Почему ты сейчас всё перечеркиваешь? За что называешь насильником?

— Потому что на протяжении четырнадцати лет с нами не случалось ничего подобного, — напомнил Слава. — Нам сейчас тяжело. И тебе, и мне, и детям, потому что эмиграция — это стресс. Мы в одной лодке, но эта лодка как посреди шторма в океане. И в момент, когда нам нужно друг за друга держаться, ты… вот что ты делаешь. Начинаешь выталкивать из лодки других. Ты спокоен, только когда твоя жизнь предсказуема и понятна, а при первых же сложностях — срываешься. И тогда, в Америке, с тобой произошло то же самое.

— Ты не знаешь, что произошло в Америке, — перебил Лев.

— Могу догадаться, — настаивал Слава. — Поехал в страну, в которую не хотел ехать, переложил ответственность за своё решение на другого, даже не попытавшись адаптироваться, а когда Яков захотел прекратить, ты сделал то, что сделал. И я догадываюсь, что будет дальше.

— Вау, — выдохнул Лев, выслушав эту, как он считал, совершенно несправедливую тираду. — Удиви?

— Ты начнёшь пить.

Лев искусственно рассмеялся: это была такая глупость, что не сразу нашлись слова для её опровержения.

— Напомни, когда я уходил в запой последний раз? — не дожидаясь ответа, он с иронией заключил: — Вряд ли у тебя получится вспомнить: при тебе такого не случалось.

— С нами тоже не случалось того, что происходит теперь, — ответил Слава. — Но с тобой — случалось. И ты начинаешь повторяться.

— А когда умерла твоя сестра, ты был в затяжной депрессии и чуть не убил нашего сына таблетками — это разве не была лодка посреди шторма?

Лев понимал, что это запрещенный приём, но терять было нечего. Слава резко помрачнел.

— Ну, спасибо, что не начал меня бить и насиловать в тот раз, — едко произнёс он. — Спасибо, что сдержался.

Чувствуя, как отношения рассыпаются в крошки, Лев лихорадочно искал ту самую соломинку, способную спасти утопающего. Или не способную? Как там было в дурацкой пословице — спасся он или только пытался?

Барахтаясь в отчаянии, как в чёрной воде, он неожиданно ощутил дно под ногами, найдя кое-что получше, чем соломинка: чтобы убедить Славу, нужно мыслить, как Слава. А Слава всегда думает о детях.

— Хорошо, — проговорил Лев. — Давай разойдемся. Но мне нужен наш брак. Через три года, когда мы получим гражданство, я усыновлю детей, и после этого — можем развестись.

Через три года Мики исполнится восемнадцать, но в Канаде разрешено усыновлять совершеннолетних — Лев выяснял это, когда искал хоть какие-то плюсы в эмиграции.

Слава удивился:

— Ты планируешь оставаться в Канаде?

— Конечно, — ответил Лев, как само собой. — Я хочу участвовать в жизни детей.

— И на что ты собираешься жить, когда мы разойдемся?

Льва царапнуло его «когда». В своих мыслях он использовал: «если».

— Проституция и грабёж, — мрачно пошутил он.

Слава не оценил шутку — даже не улыбнулся. Лев ответил:

— Это мои проблемы. Я с этим разберусь.

Звучало, словно у него был план. Плана не было. Он находу выдумывал поводы не отменять свадьбу. Собирался ли он оставаться в Канаде? Говоря откровенно, он даже не собирался уходить из этого дома, он просто пытался выиграть время. Ему нужны были эти две недели до свадьбы, в течение которых он убедит Славу, что не так уж и плох: он хороший, заботливый, любящий муж, не насильник и не алкоголик. Разве что-то из этого неправда?

— Ладно, — ответил Слава.

Не веря своим ушам, Лев переспросил:

— Ладно?

— Ладно, заключим брак.

«Сработало!»

— Но ты пока придумай, куда пойдешь и как будешь жить дальше, — подсказал Слава.

— Ага.

Он обязательно придумает, как жить дальше — как жить дальше, чтобы никуда не пришлось уходить.

Свадьба прошла формально: костюмы, обмен кольцами, регистрация, торт, светские беседы. На женихах были одинаковые смокинги: белая рубашка, пиджак с шелковыми лацканами, камербанд, брюки с лампасами. Когда выбирали, Слава на всё отвечал: «Мне без разницы», значительно облегчая задачу Льву. Мики без перерыва хамил, считая себя оригинальным, но за две недели Лев научился не обращать внимания. Ваня оставался в приподнятом настроении, не до конца понимая, что происходит. Гости тоже не замечали подвоха.

Когда регистратор сказал, что они могут поцеловать друг друга, они действительно поцеловались — впервые с того дня. После этого, отступив, Слава едва заметно коснулся своих губ пальцами — как будто вытер. В тот момент Лев чуть не сдался.

Но не сдался. Не имело значения, что происходило на свадьбе. Главное: что будет после.

Лев попросил Пелагею разместить Мики и Ваню в отеле, где они с мужем и ребёнком остановилась в эти дни. Дети бы только мешались: сначала пришлось бы отвезти их домой, потом поехать к заливу, а где-то между этими событиями уговорить Славу на поездку.

Пройдя к машине, где его дожидался Слава, Лев сообщил:

— Пелагея предложила забрать детей на ночь, дети согласились.

Тот хмыкнул, открывая дверцу:

— Все думают, у нас будет брачная ночь. Как мило, — он сел в салон на пассажирское кресло.

Лев, прокручивая в голове отрепетированный диалог, обошёл машину и занял на место водителя. Повернулся к Славе, разглядел в темноте едва различимое лицо.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что? — бесцветно отозвался Слава.

— Нужно съездить в одно место.

— Я хочу домой.

— Это недалеко.

Это была ложь — чертовски далеко, на самом деле. Но того стоило. Слава тяжело вздохнул.

— Ладно, поехали.

И они поехали: через весь Даунтаун, вдоль Кол Харбор, объезжая неблагополучный Ист-Хэйстингс по Пауэлл-стрит. Накануне Лев ездил этим маршрутом несколько раз: запоминал, чтобы добраться в темноте, и не пользоваться навигатором (по вине которого Слава тут же догадался бы, что ехать им достаточно долго). Сейчас же Слава будто бы и не замечал расстояния: полночь, пустые дороги и погруженность в мысли отвлекали его от времени.

Минуя мост Металлургов, Лев повернул в сторону бухты Дип Ков. Там, по Страткона-роуд, стояли деревянные дома на берегу залива. Чем дольше они ехали, тем больше Лев проникался видами: лес вдоль дороги напоминал загородные трассы в Новосибирске на пути к Академгородку.

Свернув с дороги, Лев остановил автомобиль под раскидистой елью — за ней прятался небольшой дом, а за домом открывался вид на залив. Лев заглушил мотор.

— И куда мы приехали? — флегматично поинтересовался Слава.

— На берегу Английского залива не сдают деревянные дома, — с досадой ответил Лев. — Поэтому мы здесь. Это Дип Ков.

— Что-то про коров?

— Нет. Коув, — повторил Лев. — Бухта.

Слава, хмыкнув, промолчал. Ямочка на его щеке появилась и снова спряталась. Накануне Лев придумал целую речь, а теперь забыл, всю, до единого слова. Тишина задавила.

— Прости меня, Слава, — вот и всё, что осталось от его речи.

Слава молчал. Лев прижался затылком к подголовнику кресла и посмотрел на велюровую обшивку потолка. Сказал, прикрыв глаза:

— Я хотел, чтобы всё было как в тот день. Ты, я и дом, который мы не можем себе позволить. Но когда-нибудь он станет нашим домом…

Слава повернул голову к окну.

— Где он?

Лев потянулся, чтобы показать:

— Вон, за елью. Видишь окна?

— Вижу. Вход не вижу.

— Он с другой стороны. Это окна во двор.

— Ясно.

Слава сел прямее, мельком глянул на Льва и опустил глаза.

— Если не хочешь здесь оставаться, вернемся домой, — проговорил Лев. — И завтра я уйду. Но я… но ты… ты бы сделал меня очень счастливым, если бы дал ещё один шанс.

На него навалилось давящее бессилие. Он уже не хватался за соломинку. Рано или поздно наступает момент, когда утопающий теряет волю к жизни и позволяет воде утянуть себя вниз.

Глухо щелкнула дверная ручка и Лев замер. Слава выходил из машины.

— Пойдем, — бросил он.

Поспешно скинув с себя ремень безопасности, Лев вышел следом и переспросил:

— В дом?

— Ага, — ответил Слава, уходя вперед.

Поверив было, что уже ничего не будет как раньше, Лев растерянно зашагал следом.

— А… А что мы будем там делать?

Слава глянул на него через левое плечо, ехидно улыбнувшись — у Льва от вида ямочки задрожали колени.

— Какой странный вопрос.

Они поравнялись, и Слава, протянув руку, взял Льва за ладонь, переплетая пальцы.