Почти 15 лет

Лeв [53]

— Выглядишь… отлично, но измотанно.

— Уже пятый день, как в тюрьме.

— Сходите погулять.

— Он отказывается!

— Выходи сам. Ну, ненадолго.

— Выхожу. На крыльцо.

— Покурить?

— Ага.

Слава курил, когда Мики было четыре — не долго, несколько месяцев, а потом бросил и не притрагивался к сигаретам одиннадцать лет. Ему не нужно было признаваться в том, что он курит, чтобы Лев понял: он курит. Даже так, на расстоянии тысячи километров, через экран монитора, он узнавал знакомый голос с хрипотцой, которым обычно Слава не говорил. У Славы чистый звучный голос, огрубение связок — признак регулярного курения.

И, конечно, болезненно-бледное лицо, но этот факт Лев списывал на усталость и недостаток свежего воздуха.

Смотреть на измученного замкнутым пространством Славу не оставалось сил.

— Выходи хотя бы на час, — даже не предложил, а попросил Лев. — Или заставь его выйти тоже.

— Я не могу заставить…

Лев вздохнул: он бы заставил.

— Он как будто специально, — сказал Слава, потирая глаза. — Не хочет выходить, чтобы я тоже мучился.

— Чуть-чуть осталось, — утешал Лев. — Когда вернетесь, могу забрать его к себе.

Слава фыркнул:

— Чтоб вы там на пару…

— Я закодировался.

Славин телефон бухнулся камерой вверх, и Лев какое-то время видел белый потолок с мелкими трещинками. Потом снова появился Слава.

— Извини, ты съехал с Льва Толстого.

— С чего?

— С Льва Толстого. Я упираю тебя в «Войну и мир».

— А, ясно. Необычные ощущения.

Слава впервые за разговор улыбнулся, лукаво глянув на Льва. Лев, приподняв правую бровь, улыбнулся в ответ.

— Ты закодировался? — переспросил Слава, посерьезнев.

— Да.

— Когда?

— Позавчера.

— Этой штукой? — Слава откинул руку в сторону и пальцами изобразил шприц, выпрыскивающий что-то в вену.

— Именно ею.

— Ахренеть, — он подался вперед, сел ближе, и внимательно посмотрел на мужчину — взгляд его при этом блуждал левее от камеры. — И что будет, если ты выпьешь?

Лев, закатив глаза к потолку, вспоминая, перечислил:

— Тошнота, рвота, инфаркт, инсульт, кома, смерть.

— Что-то одно или одновременно?

Лев прыснул и снова посмотрел в камеру. Слава улыбался — второй раз за разговор.

— Это как повезет.

— Ясно, — произнёс он. — Это очень круто, я рад. В смысле, что ты закодировался, а не что ты… Ну, ты понял. И… я волнуюсь. Но больше рад.

— Волнуешься?

— Волнуюсь, — кивнул Слава. — Срыв дорого тебе обойдется.

— Я не сорвусь, — пообещал Лев.

Они неловко замолчали, оба отвели взгляды от экрана. Слава обернулся назад, посмотрел на настенные часы в канадской гостиной, и произнес:

— У тебя уже ночь…

Лев опустил глаза на наручные часы: почти два. За окном стояла кромешная тьма, в то время как пространство за спиной Славы заливало полуденным светом.

— Да… — выдохнул он.

— Пойдешь спать?

— Ну… — Лев замялся. — Я могу проговорить с тобой хоть всю ночь, — смутившись, как звучит эта фраза, он поправился: — В смысле, если тебе там скучно или тяжело. У меня всё равно выходные.

— Давай поговорим, — кивнул Слава.

Запустив пальцы в волосы, он откинул отросшие пряди со лба, и Лев, сглотнув, представил, как эти пальцы касаются его тела. Стало жарко.

— Что интересного у тебя случилось за эти месяцы? — спросил Слава.

Лев подумал о гей-баре, Тахире, пьяном пробуждении, следах ремня на запястьях, незнакомце-викинге в своей квартире, унылом, не приносящем удовольствия сексе с иранцем каждые выходные, и, пожав плечами, ответил:

— Да так… Ничего. Только работа. А у тебя?

Слава усмехнулся, подпер голову рукой и произнес в тон Льву:

— Ничего. Только работа.

Льву стало не по себе от мысли, сколько всего могло точно также промчаться в голове у Славы. Он начал гадать, что там могло быть? Сложно представить, что Слава попадал в какие-то пьяные или опасные авантюры, сложно представить, что он искал одноразовых связей по барам и клубам — и это, как ни странно, расстраивало Льва. Он был готов принять ошибающегося Славу, Славу, переспавшего с кем-то по пьяни, Славу, пытающегося забыться в сексе с другими мужчинами, но мысль о том, что у него мог появиться кто-то, с кем Слава был столь же серьезен и честен, как со Львом, была ему невыносима.

Лев никого к себе не подпустил. Лев никому не рассказал о себе столько, сколько знал о нём Слава. Поэтому он даже не считал, что в чём-то виноват: ему было плохо, он справлялся с этим, как мог, вот и появился этот Тахир…

А кто там появился у Славы? И доверил ли он ему столько же, сколько доверял Льву?

Он хотел спросить его об этом, но тогда бы пришлось отвечать на встречные вопросы. Лев был к ним не готов.

Поэтому он просто сказал:

— Я очень скучал по тебе. Все эти месяцы. Это главное, чем я занимался.

Слава ответил:

— Я ходил к психотерапевту, чтобы перестать по тебе скучать. Почти все эти месяцы.

Звучало приятно и неприятно одновременно. Он скучал, но хотел перестать…

— Помогло? — уточнил Лев.

Ответа не последовало. На фоне что-то прошуршало, Слава отвлекся, посмотрел в сторону и сел прямее. Лев услышал издалека:

— Папа, открой…

В кадре появилась тонкая ручка их младшего сына, протягивающая бутылку питьевого йогурта. Слава взял её, открыл и вернул обратно. Ваня, отпив, наклонился и заглянул в телефон: над губами, растянутыми в улыбке, виднелись молочные усы.

— О, привет! — он радостно помахал ладошкой в камеру.

— Привет, — Лев улыбнулся в ответ. — Как дела?

— Нормально, Мики со мной не разговаривает…

Лев с пониманием покивал:

— Со мной тоже.

— Мда уж, дурак, — и Ваня вышел из кадра, забыв попрощаться.

Через мгновение Лев снова услышал:

— Посидишь со мной? — это Ваня, видимо, уже от двери спросил.

— Сейчас? — уточнил Слава.

— Я тебе игру покажу…

Слава, явно скрывая нежелание «сидеть» с Ваней, ответил:

— Сейчас подойду.

Дождавшись, когда дверь гостиной закроется, Слава слегка виновато посмотрел в камеру.

— Нужно идти.

— А что значит «посидишь со мной»? — не понял Лев. — Раньше не было.

— Это значит, что он ложится ко мне на колени и что-нибудь рассказывает, а я слушаю. Мы так в больнице делали.

Он хмыкнул: мол, сейчас же не больница. Слава насмешливо спросил:

— Осуждаешь меня? Ращу слюнтяя?

— Да нет… — уклончиво ответил Лев — хотя что-то такое он как раз и подумал.

— Любовь ещё никого не сделала слабым, Лев.

Лев усмехнулся про себя: неужели? Тогда почему он такой раздавленный, жалкий, готовый унижаться перед ним — лишь бы знать, что ему это действительно нужно? Если бы Слава только сказал, что следует сделать, чтобы он полюбил его снова, Лев бы незамедлительно выполнил каждое требование, каким бы оно ни было. Он ещё никогда не чувствовал себя таким слабым, таким уязвимым, таким беспомощным…

— Меня сделала, — только и ответил Лев.

Слава вздохнул:

— Тогда, может, это не любовь?

Пока Лев обдумывал эту фразу, Слава коротко сказал: «Ладно, мне пора», и отключил вызов. Лев еще некоторое время, замерев за кухонным столом, сидел без движения, гоняя в мыслях Славин вопрос по кругу.

Это не любовь? А что тогда?

Как называется это тягостное, до сбивчивого дыхания, до боли в ребрах, чувство в груди, которое он испытывает каждый раз, когда думает о нём, а думает о нём постоянно, даже если занят совершенно посторонними делами, даже когда перед ним умирает человек, и нужно думать только о том, как его спасти, он всё равно где-то там, фоново, бесконечно думает о Славе: а что он сейчас делает, а что он сейчас делает, а что он сейчас делает…

Оно давит, болит, мучает его без перерыва, словно неизлечимая болезнь, от которой невозможно скрыться, и умереть невозможно тоже — такая бесконечная безвыходная пытка. Можно лишь ненадолго получить облегчение: увидеть его улыбку, услышать его голос, посмотреть в его глаза. А если бы можно было коснуться — какое бы это было счастье… Теперь даже не верилось, что когда-то всё так и было: когда-то он касался его каждый день и каждую ночь, когда-то это не казалось наивысшей ценностью в его жизни, а теперь вот… Экран монитора. Как дела — нормально. Что интересного с тобой случилось — ничего. Только и остаётся жадно ловить его случайную улыбку, и верить, что она что-то да значит.

На следующий день они созвонились снова.

Покончив с формальными вопросами, Лев, волнуясь, спросил:

— Ты ведь любил меня когда-то?

Слава будто испугался вопроса.

— К… Конечно.

— Как это было?

— То есть?

— Как ты чувствуешь любовь? Можешь рассказать, что ты ко мне чувствовал все эти годы?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне интересно.

Слава долго смотрел на Льва, словно пытался прочесть по его лицу что-то иное, какой-то другой вопрос — который не был произнесен, но, может, имелся в виду. Потом устало провел ладонью по щеке и сказал:

— Я люблю тебя до сих пор.