Почти 15 лет

Слaвa [4]

Он не считал, что давит с переездом. Он со всеми разговаривал честно.

Сначала, конечно, со Львом — с ним разговоры начались гораздо раньше, ещё до всяких конкретных решений о Канаде. Десять лет назад, когда они стали родителями, Слава впервые сказал, что в России оставаться нельзя. Это был 2009 год и как ему казалось теперь, из 2019-го, то было не худшее время в стране.

Лев работал реаниматологом второй год и все свои «нет» аргументировал словами о профессии, дипломе и семи годах жизни.

— Ты просто предлагаешь мне выкинуть семь лет жизни, которые я потратил на эту профессию, и начать заново, — говорил он.

— Можно переучиться, — неуверенно возражал Слава.

Он, со своим образованием колледжа, где его учили рисовать ровную линию под линейку, чувствовал себя не имеющим права давать Льву советы. Но переучиться и правда было можно…

— Это еще несколько лет, — напомнил Лев.

— Но меньше семи.

Каждый раз, когда они об этом говорили, Лев начинал заводиться.

— Слушай, я всё время делаю так, как хочешь ты, — с раздражением высказывал он. — Сначала ты решил, что хочешь воспитывать ребёнка, и я сказал — хорошо. Потом ты решил, что мы должны делать это вместе, и я снова сказал хорошо. А теперь ты говоришь, что из-за этого ребёнка я должен бросить всё, что для меня важно, и срочно эмигрировать, и каждый раз я слышу один и тот же ультиматум: или я делаю так, как ты скажешь, или мы расстаёмся.

— Это не ультиматум… — попытался возразить Слава, но Льва уже было не остановить.

— Тебе самому ничуть не страшно, что я приму эти условия? Или тоже скажу: или я, или пошёл на хер? Почему ты так легко разбрасываешься нашими отношениями, они для тебя ничего не значат?

«Потому что я — отец», — мысленно ответил Слава.

Он искренне считал, что теперь это важнее всего. Он должен действовать в интересах Мики — в ущерб себе, в ущерб Льву, в ущерб их отношениям. Мики был отличным малышом, всегда здоровался со взрослыми, вежливо вёл себя в гостях, осторожничал с незнакомцами, никого не обижал на детской площадке, умел делиться конфетами, не задирал нос и не писал в штаны, а значит, представлял собой идеал пятилетнего человека. Потом Слава будет анализировать его годами: каким Мики пришёл к нему от сестры и в кого превратился рядом с ним.

Он будет вечно возвращаться к этому вопросу: в какой момент?

Когда они учили его врать?

Когда прятали фотографии семьи от одноклассников?

Когда заставляли переписывать сочинения?

Когда Лев его ударил?

Когда он ушел из дома?

Эти мысли приведут к тому самому, первому разговору об эмиграции, когда Слава растерялся от слов: «Тебе самому ничуть не страшно?» и понял, что ему страшно. Ответил:

— Я не ставлю тебе ультиматум. Я просто обсуждаю с тобой возможность эмиграции.

— Тогда вот моё мнение: я против, — твердо сказал Лев.

А Слава просто кивнул:

— Хорошо.

Вот где был момент, когда он должен был поступить иначе. Он должен был сказать, что так и есть, это ультиматум, он уезжает и забирает славного жизнерадостного малыша с собой, пока государство их не уничтожило. Но он согласился ничего не делать, потому что в 2009-м ещё верил в страну, в сменяемость власти и в любовь.

Уже через четыре года у него осталась только вера в последнее. А ещё через три, когда Мики вернулся домой в окровавленной одежде, он понял, что готов этой верой пожертвовать.

Лев сказал, что это нечестно.

— Ты предложил воспитывать ребёнка вместе, назвал нас, нас обоих, его родителями, не возражал, когда я превратился в «папу», но чуть что, грозишься, что свалишь вместе с ним, независимо от того, согласен я или нет.

Слава справедливо заметил:

— Многие родители так делают, когда у них не сходятся взгляды на то, как будет лучше для детей.

— Да, вот только у меня нет возможности этому препятствовать, отсудить у тебя сына или хотя бы просто право на свидания.

Слава улыбнулся: это была нужная зацепка.

— А знаешь, почему такой возможности нет?

Лев молчал, и Слава ответил за него:

— Потому что здесь, в России, нет прав ни у нашей семьи, ни у нашего сына, ни у тебя лично. Я предлагаю тебе переезд, который всё это даст.

— Конечно, прям сразу, — иронично закатил глаза Лев.

— Не сразу, — согласился Слава. — Но хоть какие-то права мы сможем получить достаточно быстро. Например, заключить брак, это уже сделает нашу семью юридически видимой.

Этот напряженный разговор встанет на паузу, Лев прервет его словами: «Мне нужно подумать», и Слава даст ему время, не возвращаясь к дискуссии долгих три недели. Однажды Лев, придя с работы, поцелует его на пороге и тут же скажет: «Ладно, я готов обсуждать варианты… Куда ты там хотел?», а Слава улыбнется, выпалив: «Канада!».

И, хотя формально спор будет улажен, они начнут разговаривать «как обычно» и даже научатся в спокойном тоне обсуждать переезд, Славу ещё долго будет тревожить в какой неприятной, раздраженной дискуссии впервые прозвучало предложение заключить брак. Он сотни раз представлял, как сделает Льву предложение, и ни в каких фантазиях это не выглядело так погано, как получилось на самом деле: заключим брак, чтобы судиться друг с другом. Как удобно! И это ведь он, Слава, об этом первый сказал…

Он решил всё сделать по-другому. Выбрал дату: 15 июня 2017 года. Они впервые поцеловались в этот день: Лев, наверное, этого не помнил, потому что для него это был миллионный поцелуй в жизни, а Слава помнил, потому что для него — самый первый. Он тогда украдкой глянул на дату в телефоне и подумал: «Надо запомнить на всю жизнь».

Выбрал место, и оно было очевидным: домик у моря. Лев взял машину, отвёз Мики, Лену и Ярика в летний лагерь, потом написал сообщение: «За тобой заехать?». Слава соврал, что задерживается, сдаёт проект, и подъедет позднее. Сам, тем временем, покупал в цветочном магазине букет из синих роз. Потом, в электричке, ловил умильные взгляды старушек и улыбался им в ответ.

— Что, к невесте собралися? — спрашивали они.

Слава подмигивал:

— К жениху.

Они смеялись: думали, он шутит.

На подъезде к дому, Слава написал сообщение: «Ты сейчас где?», Лев ответил: «У берега». Слава выглянул в окно электрички: небо только-только принялось разгораться закатным маревом, окрашивая мир в желто-оранжевый. Сердце зашлось от волнения: именно так он себе это и представлял.

«Никуда не уходи, стой на месте», — попросил он, прыгая с подножки поезда.

Он свернул на лесную тропинку, прошёл через сосновый парк, миновал дом и выбрался прямо к берегу. Издалека заметил знакомую рубашку, белым пятном выделяющуюся на фоне водной глади, и почувствовал, как от волнения трясутся коленки.

В лучах солнца силуэт Льва светился, словно обведенный позолоченным маркером, а светлые волосы приобретали рыжеватый оттенок. Закатав темные брюки до колен, он неспешно прохаживался вдоль берега. Белая рубашка, полностью расстёгнутая, топорщилась на ветру, как флаг. Слава, сглотнув, подумал: нужно будет обязательно это нарисовать, и двинулся по мягкому песку к берегу.

Лев услышал его на подходе, обернулся, и Слава улыбнулся ему:

— Сударь, вы тут чаек соблазняете в моё отсутствие?

Лев улыбнулся в ответ:

— Пока ни одна не повелась.

Слава цыкнул:

— Ну и дуры.

Лев, подавшись вправо, заглянул Славе за спину, где он пытался скрыть букет из семнадцати роз. Он точно не знал, сколько нужно, и спросил у флористки: «Сколько обычно дарят на предложение руки и сердца?», та ответила: «Пятьдесят одну или сто одну», Слава фыркнул: «Давайте семнадцать».

— А у тебя там что? — с любопытством спросил Лев.

Слава сделал вид, что только что заметил:

— А, это… Да так, я просто шёл на свидание к одному парню, и решил мимоходом к тебе заскочить, — быстрее, чем Лев успеет ревностно обидеться на это подкалывание, добавил: — Шутка! Это тебе, — и протянул букет жениху. — Синенькие, потому что ты мальчик, и потому что ты любишь гендерные стереотипы.

Лев, засмеявшись, принял букет, отметив:

— Очень мило, что ты учёл мои вкусы.

Слава, игнорируя бешеную тахикардию и головокружение, сунул руку в карман джинсов, сделал вдох-выдох, подумал: «Господи, щас умру от страха», и вытащил бархатную коробочку. Поднеся её ко Льву на ладони в раскрытом виде, проговорил, плохо скрывая дрожь в голосе: — Я хочу… хочу… Короче, я люблю тебя так сильно, что разучился разговаривать от волнения. Ты выйдешь за меня?

Лев опустил взгляд на кольцо, на самое обыкновенное кольцо из золота, с инкрустированными бриллиантами по кругу. Слава специально выбирал классический вариант — вариант большинства — потому что устал быть в меньшинстве.

Лев молчал, и Слава взмолился:

— Боже, скажи что-нибудь, я щас умру!

— Да, да, да! — тут же ответил Лев. — Конечно да!

— А чё ты молчишь?

— Я просто не ожидал!

Слава выдохнул с шутливой сердитостью, а на самом деле — с облегчением. Он и правда на секунду усомнился: не ответит ли Лев отказом?

Осторожно обхватив кольцо указательным и большим пальцами, Слава сказал, вернувшись к светскому тону:

— Сударь, можно ваш пальчик?

— Ну, только если у вас есть с собой топорчик, — в тон ему ответил Лев.

Слава цыкнул:

— Забыл прихватить… Придётся плоскогубцами, — и потянулся к правой руке Льва.

Тот, с видом «так уж и быть», покорно положил свою ладонь в Славину. Почти не дыша, Слава надел кольцо на безымянный палец, и поцеловал руку, прежде чем отпустить. Они встретились взглядами: шутки кончились.

Лев наклонился к Славе, Слава приподнялся на носках, они соприкоснулись губами. Между поцелуями Слава произнес:

— Мы первый раз поцеловались в этот день.

Лев прошептал в ответ:

— Я помню.