Почти 15 лет

Слaвa [46]

Это был очень плохой день.

Накануне он вернулся от Макса позже обычного, лёг спать в третьем часу ночи, а утром, в десять, проснулся от Ваниного хныканья. Сын пришел к нему в спальню, встал над кроватью и принялся ныть, что его любимая Нина (так и сказал: «моя любимая Нина») не отвечает ему на сообщения весь день.

Слава, потирая глаза, посмотрел на время и резонно подметил:

— День только начался.

— Уже закончился! — капризно выкрикнул Ваня. — Уже полночь, уже новый год, я поздравил с новым годом, а она даже не читает!

Солнце пробивалось через жалюзи и падало полосатым узором на одеяло, а у Вани была «уже полночь» и «уже новый год».

— Ты что, живёшь новосибирским временем?

— Я живу её временем! — насупился Ваня.

— Ясно.

Слава сел в постели и оглядел всхлипывающего сына. Хотелось сказать: «Ну а что я могу сделать? Не отвечает, значит, не хочет. Не мешай спать», но приходилось помнить о драматизме первой любви. Должно быть, у него и правда мир разваливается.

— Она, наверное, пока не может ответить, — предположил Слава. — Напишет позже.

— Она весь день «не может», — всхлипнул Ваня и расплакался ещё сильнее.

— Ну, не плачь… — мягко попросил Слава.

— А если бы тебе папа весь день не отвечал, ты бы не плакал? — справедливо спросил Ваня.

И Слава справедливо ответил:

— Я бы тоже плакал.

— Ну вот…

— Ну ладно, — Слава начинал смиряться с мыслью, что уснуть ещё раз не получится, поэтому, подвинувшись в сторону, протянул руки к Ване. — Пойдем плакать?

Ваня забрался в постель, нырнул в Славины объятия и прижался мокрым носом к папиной шее. Несколько минут мальчик щекотно дышал и жалобно всхлипывал, а Слава утешительно гладил его по волосам. Потом он сказал: «Всё, спасибо», перестал плакать и ушёл. Слава зарылся обратно в одеяло, но уснуть уже не смог. Нужно было подниматься и создавать в семье антураж Нового года.

Внешний антураж был в порядке: ёлка в гостиной, гирлянды и украшения на стенах, рождественский венок на входной двери. Мики морщился, называя это всё «вылизанностью», «искусственным лоском», и приговаривал: «Что-то всё как-то не по-русски». Договорились, что в остальном Новый год будет «русским» — с оливье и селедкой под шубой. Но это всё ещё нужно приготовить…

До вечера Слава возился на кухне. В шесть отвёз Ваню в гости к однокласснику (пока вёз, сдерживался от предложения: «Слушай, может, у вас и девочки в классе хорошие есть, м? Найдешь себе новую»). В семь Мики ушёл на вечеринку, и так как это была первая вечеринка в его подростковой жизни, Слава десять раз повторил: — Я жду тебя в одиннадцать.

— Я помню.

— Пешком не возвращайся, вызови такси.

— Да тут не очень далеко…

— Вызови такси.

Мики закатил глаза:

— Ладно, ладно…

— Вернешься пьяным — будешь наказан.

На самом деле, Слава морально готовился к тому, что сын может вернуться пьяным, но угрозами надеялся свести шансы к минимуму.

— Майло тоже идёт? — уточнил Слава.

— Да.

— Оставь мне его номер.

— Пап…

— Оставь мне его номер, — требовательно повторил Слава. — Или никуда не пойдешь.

Хорошо было бы, ответь Мики: «Тогда я никуда не пойду». Макс бы не пришёл. Но сын, хмурясь, вытащил телефон из кармана, сделал скриншот контакта и отправил его Славе.

Мужчина заглянул в мобильный уже после того, как Мики шагнул за порог, и напрягся, увидев, как подписан друг в его контактах: «Майло» и эмоджи клевера рядом с именем. Клевер… Причём тут клевер? Слава подумал бы про символ удачи, но клевер был трехлистным.

Когда пришёл Макс, у Славы уже не оставалось сил на поддержание дружелюбного диалога — запас его энергии был потрачен на успокоение Вани, общение с Мики и резку салатов — а Макс, в свою очередь, сразу явился обиженным.

— Три часа, да? — с искусственной доброжелательностью в тоне уточнял он, прохаживаясь по спальне и делая вид, что рассматривает картины на стенах. — У тебя на меня три часа…

— Я был занят весь день, я готовил, — без энтузиазма оправдывался Слава. — И у меня дети.

— Я мог бы помочь тебе готовить.

— У меня дети, — повторил Слава.

— Ну, так если бы ты нас познакомил, тебе бы не пришлось меня от них прятать, — хмыкнул Макс.

Слава чувствовал себя странно: он устал, он хотел спать, в его голове всё ещё равномерно стучал нож, нарезая картошку на тысячи кубиков. Это был первый новый год без него с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, и всё было не так и не то. Новый год со Львом был растянутым во времени праздником, который начинался задолго до тридцать первого декабря — где-то с середины месяца. Они вместе начинали пересматривать «Гарри Поттера», переходили к первой и второй части «Один дома», а завершали киномарафон «Гринчем». Они делали так четыре новых года только вдвоём, а потом появился Мики и тогда — втроём, а с прошлого года, когда усыновили Ваню, вчетвером. А что теперь? Слава попытался повторить традицию с детьми, но Мики не стал смотреть. Сказал: «Без папы не то». Слава тоже чувствовал «не то» и никуда не мог от него деться.

Дело ведь было не только в фильмах.

Они вместе наряжали ёлку.

Они вместе выбирали подарки детям.

Они вместе имитировали приход Деда Мороза, который оставил игрушки маленькому Мики, пока тот спал.

Они были как два волшебника, создающих сказки, даже если один из них в сказки никогда не верил.

А теперь он один: разрывается между необходимостью приготовить праздничный ужин, проследить за детьми и отбыть повинность перед любовником. Повинность — вот чем для него стал самый сокровенный, самый интимный способ общения двух любящих людей — всего лишь ещё один пункт в списке утомительных дел на день.

Впрочем, предновогодний вечер к отбыванию повинности не располагал. Макс злился и пытался выяснять с ним отношения.

— Я у тебя всегда буду где-то там, да? Сотый по списку, после детей, мужа, мамы, собаки…

— Причём тут мой муж вообще…

Слава поморщился, опускаясь в кресло. Глянул на настенные часы, прикрываемые цветастой гирляндой, и подумал: «Скорей бы эти три часа прошли…»

— Муж, муж, муж… Ты всегда так и говоришь, даже не «бывший».

— Ты пришел ругаться? — флегматично спросил Слава, запрокинув голову на спинку кресла и пытаясь поймать взглядом Макса, нервно прохаживающегося где-то там, позади.

Он остановился над ним и возмутился:

— А что, по-твоему, праздновать? На три часа? Даже меньше, ведь в десять ты уже должен забирать Ваню, да?

Он снова заходил туда-сюда, а Слава прикрыл глаза и попытался отстраниться от ругани. Но в голове стоял гомон множества других голосов:

«Я живу её временем», — говорил Ваня.

«Почему ты не отпускаешь меня к папе?!» — кричал Мики.

«Я тебя всё ещё очень… Ну, ты понял», — пьяно растягивал слова Лев.

«Да лучше бы была война и ты там умер, чем это всё», — говорила мама.

Голос Макса, требующий любви и внимания, звучал повсюду, не в голове.

Беспрерывно стучал нож о деревянную доску.

— Прости, Макс, — проговорил Слава, открывая глаза. — Я не могу тебе дать того, что ты хочешь.

Макс оборвал сам себя, замолчав.

— Вот как.

Слава замер в ожидании крика, скандала, драки — может быть, всего и сразу — но Макс присел на край кровати и ровным тоном спросил:

— А зачем ты всё это говорил?

— Про любовь?

— Ага.

— Не знаю…

— Не знаешь? — у него дрогнул голос.

— Я просто запутался. Но ты, конечно, не причём.

Макс по-детски наивно спросил:

— Ты его любишь?

— Да.

— И психолог не помог?

— Разлюбить? — хмыкнул Слава. — Не думаю, что он в силах помочь с этим.

— А зачем ты к нему ходил?

— Чтобы распутаться, — задумчиво ответил Слава. — И для этого, похоже, нужно отпустить тебя.

Макс неожиданно начал канючить, как маленький ребёнок, который вот-вот расплачется:

— Но я не хочу, чтобы ты меня отпускал! Я тебя люблю. Я думал, у нас получится быть вместе, мне казалось, что я тоже тебе нравлюсь, что нам интересно друг с другом…

— Мне интересно с тобой, — честно ответил Слава. — Но я… я не могу отойти от прошлых отношений.

— Я же дал тебе время отойти. Я могу дать больше времени.

Слава чувствовал себя монстром от того, что приходится всё это говорить.

— Я не думаю, что это сработает.

— А что сработает, что?

Он пытался подобраться к нему, как прилипчивый котёнок, а Слава отчаянно сопротивлялся:

— Я не знаю, не знаю! Думаю, что ничего!

Так прошёл ещё час: они ходили кругами, повторяя друг другу одно и то же: «Я не могу быть с тобой» — «Но, может, всё-таки…» — «Это не сработает» — «А что сработает?» — «Ничего» — «Но, может, всё-таки…». Из прилипчивого котёнка Макс начал превращаться в назойливую пиявку, которая присосалась к руке, и никак не отцепить. Повторенный по десятому разу, разговор начал приобретать агрессивные интонации с обеих сторон, и вот они уже не успокаивали и упрашивали друг друга, а злились: — Спасибо, блин, худший новый год в моей жизни…

— Ты сам начал этот разговор именно сегодня.

— А что мне оставалось? Ты всем своим отношением ко мне показываешь, что я ничего для тебя не значу.

— Да с чего ты это взял?

— Три часа, Слава! Что это за временной регламент? Потрахаться со мной и выставить за дверь прямо перед новогодней ночью?

— Потрахаться? Думаешь, я за этим тебя позвал? Мне вообще это не нравилось!

— А зачем ты меня позвал?

— Да ты бы обиделся, если бы я тебя не позвал!

— Я и так обид…

Слава вскинул руку, призывая Макса замолчать, и, поймав его взгляд, поднёс указательный палец к своим губам, показывая: «Тише». Он чутко уловил шаги на лестничной клетке и бренчание ключей, а когда те заскрипели в замочной скважине, сообщил: — Это Мики.

— Мне спрятаться в шкаф? — язвительно поинтересовался Макс.

— Давай разрулим это как-нибудь по-человечески, — попросил Слава, делая вид, что не заметил сарказма.

Не дожидаясь ответа, он поспешно вышел в темноту коридора, где Мики, встав пяткой на пятку, пытался снять ботинки, не расшнуровывая. Сердце колотилось от страха, при виде силуэта сына пересохло в горле, и Слава невольно подумал: «Господи, может у меня правда абьюзивные отношения с сыном? Или с собой? Или со всеми?..»

— Ты говорил, что придёшь к одиннадцати, — нервно заметил он, глянув на наручные часы.

Мики тоже говорил нервно. Оба они звучали так, словно за нарочито бодрыми интонациями пытаются что-то скрыть.

— А сколько сейчас?

— Девять.

Мики выдохнул:

— Так это же хорошо, да?

Слава неуверенно покивал:

— Ну… Да.

Они обменялись ещё несколькими дежурными репликами, пока Мики снимал верхнюю одежду, а когда он двинулся к своей комнате, Слава затылком почувствовал, как бесшумно открывается дверь спальни и за его спиной появляется Макс. Чёрт…

Делать было нечего, и Слава начал устраивать топорное, крайне неловкое для всех знакомства:

— Это мой сын Мики. Это Макс, мой…

«Кто? Кто, блин?»

— Любовник, — любезно подсказал сын.

— Не совсем так.

— Ты же замужем, — напомнил он. — И это не твой муж. Значит, любовник.

У Славы противно задавило в груди, как случалось всегда при очередной сцене ревности. Правда, обычно их закатывал Лев, но в его отсутствии Мики подменял его на полставки.

— Пусть он уйдёт, — потребовал сын.

— Максим — мой гость, так что мне решать, когда ему уходить, — невозмутимо ответил Слава.

Он, конечно, тоже хотел, чтобы Максим ушёл, но сохранить родительский авторитет было важнее.

— Нет, не тебе! — Мики начал срываться на крик. — Не смей его сюда приводить!

Слава растерялся: он ожидал, что Мики расстроится, нахамит, может, расплачется, но не ожидал такого императива: «Не смей». Макс искренне возмутился:

— Почему он с тобой так разговаривает?

Мики принялся орать на него:

— А ты вообще не лезь! Зачем ты сюда пришёл? Думаешь, мне нужен ещё один батя? Считаешь, у меня их мало?!

Макс разулыбался на словах про «ещё одного батю» и шутливо спросил у Славы:

— Может, он пьяный?

Слава хотел было с этим согласиться: «Скорее всего», и заодно сразу извиниться за Микино поведение, но сын одним махом избавил его от всех этих формальностей. Кинувшись вперед, он заехал Максу по челюсти, и Слава устало успел подумать: «Ну вот, теперь ещё больше извинений», а потом Макс ударил Мики в ответ, и Слава возликовал: «Наконец-то!». Не в смысле, что наконец-то Мики ударили, а наконец-то Макс сделал что-то такое выходящее за рамки, что можно будет распрощаться с ним без всех этих многочасовых разговоров о том, кто был прав, а кто не прав.

Но когда Мики, не удержавшись на ногах, полетел лицом в косяк, Слава забыл, как обрадовался: на смену всем чувствам пришла одна большая всепоглощающая родительская тревога. Мики выпал из коляски.

Он, отодвигая Макса в сторону, метнулся к сыну.

— Какого хрена ты делаешь?

— Он меня первый ударил!

Слава присел над Мики, взял его лицо в свои ладони: с правой стороны, возле глаза, была глубоко рассечена кожа и текла кровь.

— А если бы ты его без глаза оставил? — холодно спросил Слава, оборачиваясь на Макса.

Тот равнодушно пожал плечами:

— Ну, не оставил же. Я не планировал, что он будет падать лицом в косяк.

Слава, поднявшись, повернул в гостиную — там, в кухонной зоне, в шкафчике хранилась аптечка. Пока он искал перекись и ватные диски, Макс крикнул ему:

— Слушай, он просто манипулирует тобой!

Это напомнило Славе о Льве — о худшей его версии — и, возвращаясь в коридор, он буркнул Максу:

— Лучше уйди.

— Уйти? — удивленно переспросил тот.

— Я вроде ясно сказал, — стальным тоном ответил Слава.

В раздражении он перевернул перекись на диск, смочил и прижал к ране на лице сына, не размениваясь на нежности. Мики зашипел и жалобно заойкал.

Макс, помявшись позади, осторожно спросил:

— Мы ещё увидимся?

— Нет, — быстро ответил Слава.

— Ну, может, и к лучшему, — со вздохом сказал Максим. — Раз у тебя такие гены.

Когда дверь за спиной хлопнула, Славе стало легче — на долю секунды, пока он не вспомнил, что с Мики тоже предстоит разобраться. Ему хотелось сесть рядом, прислониться спиной к стене и расплакаться: ну, почему так — только решится одна проблема, как сразу появляется другая?

Тогда он даже не догадывался, что через какую-то минуту проблема, из-за которой он был готов расплакаться, раздуется до невероятных масштабов. Тогда он думал, что Мики просто пьяный. Всего лишь пьяный.

— Мики, что с тобой не так? — спросил он, залепляя рану пластырем.

— Это с тобой что не так? Все твои мужики распускают руки, не замечал?

— Вообще-то ты сам его ударил.

Слава не знал, что говорить. Вокруг был хаос, а в мыслях — ещё хуже, он не успел решить, кого считает больше виноватым, и потому отвечал первое, что приходило в голову.

— Да потому что… — плаксиво начал Мики, но запнулся: — Какого хрена вообще? Зачем ты его сюда привёл?

Он вскинул на него обиженные глаза — огромные, как два черных диска — и Славу пронзила тошнотворная догадка: это был не алкоголь.

— Это моя квартира, я могу приводить сюда, кого захочу, — деревянно ответил он, едва заметно — чтобы не спугнуть — оглядывая сына.

— Нет, не можешь! — капризно возразил он. — Боже…

Мики закрыл лицо ладонями, и Слава заметил, как тонкие пальцы трясутся в лихорадочном треморе. Славу начало затягивать в бездну отчаяния: он несколько дней привыкал к мысли, что сын может напиться, но ни разу не подумал о наркотиках. Он вообще никогда об этом не думал, даже в рамках сумасшедшего родительского беспокойства, когда переживаешь обо всём подряд: о беременности, раннем браке и «он, наверное, никогда не будет работать», даже тогда он не думал о наркотиках. Ни в одном страшном сне не видел таких сюжетов. Разве это не про других мальчиков и девочек? Разве он не учил его, что наркотики — это плохо? Разве не рассказывал про разрушительные примеры знакомых? Разве он настолько плохой отец, что у него мог вырасти наркоман?

А Мики, тем временем, что-то жалобно говорил. Говорил, но Слава его не слушал, потому что проживал совсем другую, оторванную от реальности жизнь. В этой жизни Мики выносил технику из квартиры, шарился по притонам и да — никогда не работал.

— Ты закончил? — спросил он, когда сын замолчал.

— Не слушай меня, — шепотом попросил Мики. — Я не знаю, зачем это говорю. Это не я.

— Я вижу, что это не ты, — растерянно ответил Слава. — Посмотри на меня.

Мики с силой прижал ладони к глазам.

— Нет.

— Мики, убери руки, — потребовал Слава.

— Нет, нет, нет!

Слава схватил сына за запястья, разводя руки в стороны, и это был первый раз, когда он сделал с ним что-то насильственное, что-то, что Мики не хотел, а он — заставил. Слава почувствовал себя гадко, что приходится так обращаться с другим человеком, но… так было надо.

Мики усиленно отводил взгляд, и Слава спросил:

— Что ты принимал?

— Ничего.

— Уже поздно отпираться.

— Нет, не поздно, — упорствовал Мики.

Разозлившись, он откинул от себя его запястья, и Мики поморщился. Слава почему-то испытал гадкое удовлетворение от этого.

— Ахренительно. Тебя не было пару часов, но ты успел накачаться наркотой.

Он никогда так не злился, ни на кого. Он хотел его ударить, а ведь он же не такой — он не бьёт людей. Он не хотел бить даже уродов, которые цеплялись к нему на улице, когда он был подростком, а теперь хотел врезать собственному сыну.

Или не врезать даже, а просто схватить за грудки и бить об стену, и кричать: «Что ты наделал? Что ты, блин, наделал?! Что ты сделал с собой? Что ты сделал со мной?! Что ты сделал с моим представлением обо мне, с моей верой, что я — нормальный человек?! Потому что, если я нормальный, как я мог вырастить тебя таким?! Если я нормальный, почему я хочу тебя нахрен убить?!»

Он тяжело дышал, не сводя взгляд с сына, умоляя себя держаться: «Если ударишь — всё станет ещё хуже».

— Я не под наркотой! — раздражающе выкрикивал Мики. — Почему ты мне не веришь?

— Потому что тебе невозможно доверять, — жестко ответил Слава. — Теперь я понимаю, почему Лев тебя бил.

Мики, задохнувшись от возмущения, выпалил в тон ему:

— Теперь я тоже понимаю, почему Лев бил тебя!

Слава резко поднялся на ноги и, направляясь в гостиную, бросил Мики:

— Пошёл в свою комнату. Видеть тебя не хочу. С Новым годом.

Он хлопнул дверью гостиной, а через секунду услышал, как с грохотом ударилась о косяк дверь детской. Слава схватил мобильный, зашёл в контакты, прокрутил вниз, до Льва, сразу за ним шёл Макс — как иронично — и, занеся палец над первым, он замер на секунду.

«А что я ему скажу?» — подумал Слава.

Он чувствовал, что, пока не успокоится, не сможет об этом говорить. Ему хотелось кричать. Ему хотелось плакать. Ему хотелось, чтобы его пожалели. Ему хотелось услышать, что он всё делал правильно, просто… просто так получилось, а он ни в чём не виноват. Ему хотелось побыть маленьким, и чтобы кто-то другой, кто-то взрослый, сказал ему, что теперь делать.

Он опустил палец ниже и нажал на имя, следующее сразу за Максом. Он позвонил маме.

Шли долгие гудки. Слава даже думал, что она не ответит, но вдруг — шорох и встревоженный голос:

— Слава? У вас всё хорошо?

Он молчал, борясь со слезами. Именно в тот момент, когда он услышал мамин голос, они начали прорываться наружу.

— Слава?..

— Мам… — хрипло выговорил он.

— Славик, что случилось? — казалось, она сейчас тоже расплачется.

Всхлипнув, он проговорил:

— Мам, у меня был очень плохой день.