Почти 15 лет

Слaвa [70]

Слава не знал, почему после терапии согласился поехать со Львом. У них не было ни планов, ни сил, ни настроения: дома Слава улегся на диван в обнимку с Сэм (он видел, сколько усилий требовалось мужу, чтобы промолчать насчёт собаки на диване), а Лев возился на кухне с кофе. Памятую прошлый опыт, Слава решил не попадаться под горячую руку, и к заварочному чайнику не подходил.

Мариам дала им домашнее задание. Она сказала вспомнить — каждому в отдельности — самое яркое, самое приятное воспоминание друг о друге. Слава думал о своём восемнадцатом дне рождении — дне, про который Лев говорил: «Наш первый настоящий секс», а Слава — «День, когда мы доверились друг другу». Вслух он так его не называл — то было только его, личное название. Лев доверил ему своё ощущение мужественности, свою хрупкую маскулинность, которая грозила разбиться о любое соприкосновение с чем-либо «женским» или «гейским». Слава доверил ему своё тело, впервые разделив с другим человеком границы, разрешив себе слиться с ним, стать одним целом. Это не просто.

Лев сообщил, что кофе готов, и Слава, шутливо шикнув на Сэм (та, поджав хвост, обиженно спустилась на пол), поднялся с дивана. Прошел на кухню, устроился на табурете справа от Льва. Сам Лев сидел на углу стола. В воздухе пахло кофейными зернами, корицей, молоком и сандалом. Слава с грустью подумал: у них дома уже давным-давно так не пахло. Это запах Льва.

Посмотрев на мужа, он предложил, совсем как школьник:

— Давай сделаем домашку вместе.

Тот вопросительно повел бровью:

— Это как?

Слава, отпив кофе, спросил:

— Какое твоё самое приятное воспоминание обо мне?

Лев уткнулся в свою чашку, будто смутился. Неловко повозив ложечкой по кругу, он спросил:

— А твоё… обо мне?

Слава ответил прямо:

— Девятнадцатое апреля, две тысячи шестой.

Лев, улыбнувшись, засмущался еще сильнее и отвел взгляд. Слава тоже улыбнулся — его реакции.

— А для тебя тот день — приятное воспоминание?

Он тут же пожалел о своём вопросе, подумав, что не готов услышать: «Нет». Но Лев, замявшись, всё-таки ответил:

— Конечно.

— Ты не уверен… — заметил Слава.

— Просто… просто оно как будто последнее из приятных.

— Неужели больше ничего приятного за пятнадцать лет не было? — удивился Слава.

Лев завозил пальцем по влажному ободку кружки, в тишине квартиры раздался тоненький скрип. Потом сказал:

— Было. Но как будто больше никогда не будет… так, как было тогда.

— Что ты имеешь в виду?

Лев вздохнул, посмотрел в сторону и замолчал. Слава догадался, что он пытается сначала сформулировать проблему для себя самого, а потом уже — для него. Он терпеливо ждал, пока Лев не заговорил:

— Я имею в виду, у нас было так мало… хорошего времени. Всего один год. Это ужасно мало.

Слава нахмурился, не понимая его систему подсчета «хорошего».

— Что ты имеешь в виду?

Он дрожаще выдохнул, посмотрел в потолок и проговорил:

— У меня в жизни ничего хорошего не было. Мне постоянно приходилось думать о выживании. Сначала в детстве, а потом… Сам знаешь, Америка и… Я просто пытался не спиться. А потом появился ты и я вдруг понял, что можно вообще-то и просто жить. Любить. Радоваться новому дню, потому что в этом дне снова будешь ты. И всё, что тогда было… Как мы рисовали на стенах, и как впервые поцеловались, и как гуляли по ночам, и как ездили в Петербург, где ты прыгнул в реку, и как потом в ванной… Ты и сам знаешь. Я постоянно это вспоминаю. Наш первый новый год, первые дни рождения друг с другом — я не понимаю, почему нам досталось это счастье в единственном экземпляре. Ведь в мой следующий день рождения Юля уже болела. И на Новый год. И в твой следующий день рождения — тоже. И было невозможно об этом не думать. И всё стало таким… другим. Ты переживал за неё, я переживал за тебя, и думал, что должен что-то сделать. А после её смерти всё стало хуже еще раз в десять… — заметив, как по щекам бегут слёзы, Лев смахнул их рукавом рубашки и резко посерьезнел: — Ладно, извини, я говорю не то.

Слава запротестовал:

— Нет, ты говоришь то! — он потянулся к нему, положил свою ладонь поверх его руки. — Продолжи.

— Да я уже всё сказал…

— Ты не чувствуешь наши отношения счастливыми? — уточнил Слава. — Тебе кажется, что после болезни Юли они стали… несчастными?

Лев повел плечом:

— Не несчастными, но… тяжелыми. Всё стало другим. Мы стали другими. Легкость пропала.

Слава осторожно заметил:

— Так, наверное, в любых отношениях бывает. Все проходят через какие-то трудности. Как в тех словах: и в горе, и в радости, и всё такое…

— Что-то у нас мало радости, — выдохнул Лев. — Одно горе.

Слава искренне расстроился этим словам:

— Ты правда так думаешь?

Он отвел взгляд:

— Мне плохо без нашего дома. Без нашего места.

Слава его понял.

Понял, хотя чувствовал их отношения иначе. Он находил много радости в другом: ему нравилось, что у них настоящая семья, что их объединяют дети, и на сотню его счастливых воспоминаний со Львом, больше половины оказались бы общими: он, Лев, Ваня и Мики.

Но тогда он подумал: не обязательно, чтобы у Льва было точно также. И свою колкую обиду: «О, значит, дети омрачают наши отношения, да?», он вдруг посчитал ужасно глупой. И вместо этой фразы сказал совсем другую:

— Пойдём во двор?

Лев удивился:

— Зачем?

— Пойдем, — настойчиво попросил он. — Хочу кое-что показать.

Он натянул через голову свой любимый анорак желтого цвета, а Лев надел пальто. Он завязал желтыми шнурками черные ботинки на желтой подошве, а Лев — черными шнурками черные ботинки на черной подошве. Он надел черную шапку с наколотым сбоку пином в виде молнии, Лев повязал шарф вокруг шеи. Перед выходом Слава бросил взгляд в зеркало на них обоих. «Мы прекрасная пара», — без иронии подумал он.

Новосибирск всегда славился обильными снегопадами и плохой работой коммунальных служб: во дворе крайне редко можно было заметить снегоуборочную технику, а дом на Немировича-Данченко не был исключением: сугробы вокруг детской площадки (расчищенной силами неравнодушных родителей) достигали в высоту не меньше метра.

Пройдя через детскую площадку, они оказались посреди самодельных заснеженных холмов, и Слава, потянувшись к одному из таких, взял горсть снега в руки, слепил снежок и кинул его во Льва.

Стукнувшись о его руку, снежок распался на части, а Лев недоуменно посмотрел на мужа:

— Что ты делаешь?

Слава ответил как ни в чём не бывало:

— Нападаю.

— Зачем?

Он пожал плечами, набирая следующую горсть снега.

— Это весело. Попробуй тоже, — и следующий снежок снова полетел во Льва, но на этот раз супруг увернулся.

Лев хмуро сказал:

— Надень перчатки.

Слава цыкнул:

— Вот зануда.

Вытерев влажные, похолодевшие пальцы о джинсы, он вытащил из кармана перчатки с откидным верхом: можно было носить как перчатки без пальцев, а можно было открепить верх и превратить их в варежки. Слава так и сделал.

Пока он возился с застежкой, в него прилетел снежок и, подняв взгляд, он увидел коварно ухмыляющегося Льва.

— Капец, это был что, отвлекающий маневр? — шутливо возмутился Слава. — А я думал, искренняя забота!

— И то, и то, — хмыкнул Лев, начиная лепить второй снежок.

Слава, попятившись назад, прыгнул за сугроб и пригнулся, прячась за ним, как за баррикадой.

— Эй, так нечестно! — возмутился Лев и кинул следующий снежок, но до Славы он не долетел — рассыпался о снежную крепость.

— Честно, можешь себе такую же найти! — парировал Слава, обкидывая снарядами Льва — в двух из трех случаев попал.

— Да они меня не закроют, я же не такой маленький, — ответил тот, почти дразнясь.

— Я не маленький! — возмутился Слава. — Я миниатюрный!

Смех Льва показался Славе приглушенным: выглянув, он обнаружил, что супруг всё-таки нашел своё укрытие за дальним сугробом.

— А чё так далеко? — крикнул ему Слава. — Боишься, что доберусь до тебя?

Лев передразнил его:

— Далеко? Боишься, что не докинешь?

— Ага, щас!

— Ну да, ты же маленький, у тебя ручки короткие!..

— Э, слыш! — засмеявшись, Слава швырнул во Льва наскоро слепленный снежок, но тот не долетел совсем немножко.

Лев показал ему язык:

— Я же говорил!

Через десяток перекидываний снежков туда-обратно и примерно столько же колких шуток, игру пришлось резко прекратить: один из Славиных снежков угодил Льву в висок. Заметив это, Слава тут же выскочил из укрытия и побежал к мужу.

— Извини! — крикнул он еще издалека. — Я случайно!

Лев, вытерев лицо рукавом пальто, отмахнулся:

— Фигня, это же просто игра.

Слава присел над ним, отстегнул зубами варежку и провел пальцами по раскрасневшейся от удара коже:

— Не больно?

— Нет.

«Соврал, наверное», — подумал Слава, и прижался губами к его виску.

— Не хочу с тобой воевать, — совсем тихо сказал Лев. — Хочу быть с тобой в одной команде.

Слава заглянул ему в глаза, не сдержал улыбки:

— Лев, от таких слов даже снег может растаять, не то что я… — он обнял его, пообещав: — Ничего, в следующий раз вместе нападем на детей. В одной команде.

— На наших? — уточнил муж.

— Можно на любых, чего мелочиться.

Почувствовав под пальцами влажную, промокшую насквозь ткань флисового пальто, Слава забеспокоился:

— Ты же замерз, наверное. Пойдем домой, — и, поднявшись, протянул руку Льву.

Тот тоже встал на ноги, отряхиваясь от налипшего снега. Слава, оглядывая его, скептически заметил:

— Твоя одежда совсем непригодна для игр.

— Давай выберем мне другую, — предложил он.

Слава обрадовался:

— Правда? Можно?

Лев пожал плечами:

— Почему нет?

Он взял Славу за руку — сам, первый, взял за руку — и они пошли к подъезду.

А там, разувшись и сняв верхнюю одежду в полутемном коридоре, Слава испытал сильное, непреодолимое желание прижаться к мужу, вдохнуть любимый запах, провести руками по сильной, широкой спине. С их последней ссоры он обнимал его уже много раз, но вот так — не обнимал очень давно. С такой страстью. С таким желанием.

Поэтому, когда Слава неожиданно вжался в него, цепляясь руками за холодную, чуть влажную рубашку, Лев с осторожным удивлением уточнил:

— Ты чего?

— Я так соскучился, — прошептал Слава, и принялся целовать его лицо: лоб, щеки, подбородок, губы — куда попадал.

— Я тоже, — с жаром ответил Лев, и начал целовать в ответ, пытаясь перехватить Славины губы.

— Ты продрог… — с нежностью проговорил Слава, чуть отстраняясь. — Набрать тебе ванну?

Лев кивнул, кажется, разочарованный тем, что вереница поцелуев прервалась. Но Слава хотел предложить больше.

Он спросил:

— А можно будет принять её вместе с тобой?