Почти 15 лет

Лeв [55]

Он ненавидел выходные.

Выходные девять дней подряд он ненавидел больше всего.

Он не пил: от одной мысли о пятидесяти граммах виски на дне бокала к горлу подступала тошнота. То ли результат кодирования, то ли самовнушения.

Он не работал: желающих набрать дежурств в праздничные дни и заработать в два раза больше денег и без него хватало. А как спать, если не работаешь и не пьёшь?

Никак. Оно стало к нему возвращаться. Приходило, как раньше, внезапно, сковывало тело, внушало животный ужас, заставляя поверить, что сердце вот-вот остановиться, а потом исчезало, словно ничего не было — растворялось во тьме, бросая один на один со страхом. После себя оно оставляло ощущение скованности в руках и ногах и привкус крови во рту. Настоящей крови не было.

Так Лев снова перестал спать. И начал разговаривать.

Со Славой созванивались поздно — как правило, во втором часу, когда нужно было забираться под одеяло, а Лев был готов заниматься чем угодно, лишь бы не подходить к постели. Тогда-то он и придумал эти звонки посреди ночи с вопросом: «Ну что, как там Мики?». Славин голос действовал успокаивающе — за исключением… за исключением некоторых моментов.

Например, когда говорил: «Я всё ещё люблю тебя». Тогда, конечно, становилось не до сна в любом случае. А потом он говорил, что вместе они не будут, потому что им друг от друга на самом деле плохо (а Лев все эти годы думал, что хорошо), и быстро отключал вызов, словно убегая от разговора.

Лев снова оставался один. А быть одному, когда тебе сказали такое, почему-то страшнее.

В следующую ночь, начав с формальных вопросов о детях, они снова перешли к выяснению отношений — к этой самой непонятной, самой невыносимой для Льва дилемме: как можно любить друг друга, но при этом делать друг друга несчастными. Слава опять попытался улизнуть, потянувшись к красной трубке отключения звонка, но Лев, уловив этот порыв, остановил его: — Пожалуйста, не бросай трубку.

Слава замер.

— Но мне пора. Нужно доделать проект.

— Дай мне пять минут, — попросил Лев. — Всего лишь пять. Я хочу кое-что сказать. Хорошо?

Слава кивнул: хорошо.

Лев не планировал говорить ничего особенного. Все его мысли даже мыслями назвать было нельзя: так, обрывки ощущений, клочки отдельных фраз, которые, собери между собой, а всё равно не поймешь, что он там имеет в виду.

Наверное, что-то вроде:

Я не понимаю, почему у нас не получается быть счастливыми друг с другом, но я хочу этого больше всего на свете. Рядом с тобой я чувствую себя нормальным. Рядом с тобой я хочу жить обычной жизнью и делать обычные вещи, рядом с тобой меня волнует наша семья, будущее, дети… Когда я один, я хочу напиться и сдохнуть. Меня ничего не волнует, когда я один. И мне очень жаль, что самая здоровая, самая нормальная версия меня, кажется тебе такой пугающей. Ведь на самом деле я еще хуже. Я думаю об этом всё время: я ведь хуже, чем ты думаешь, а ты и так не думаешь ничего хорошего, так насколько же я ужасен на самом деле?

Не хочу быть ужасным.

Не хочу быть ужасным.

Не хочу быть ужасным.

— Слава, — повторил Лев, так и не придумав, что сказать.

— Да? Я слушаю.

— Я уже несколько дней не сплю.

Он нахмурился:

— Почему?

— У меня… не получается.

— Просто бессонница?

Лев пожал плечами:

— Наверное. Вроде того.

— Принимал что-нибудь снотворное?

Чувствуя искреннее беспокойство в голосе Славы, глядя на чуть сведенные брови и посерьезневший взгляд, Лев не осмелился соврать ему. Или просто не захотел.

Он сказал:

— На самом деле, это не совсем бессонница.

— А что это?

— Кошмар наяву, — негромко ответил Лев. — Сонный паралич. Слышал о нём?

— Слышал, — Слава подался вперед, ближе к камере. — И у тебя эта хрень?

— Да.

— Давно?

— Несколько месяцев. Я из-за этого начал пить… Чтобы лучше спать. А потом много работал. Чтобы уставать и… тоже лучше спать.

Слава покивал:

— А теперь праздники, ты не пьёшь и не работаешь. Тебе хуже.

— Да.

Подумав, Слава уточнил:

— Больше ничего не помогает?

— Помогает.

— Что?

— Ты.

— Я? — он улыбнулся.

Лев смущенно опустил глаза. Тяжело было рассказывать, как он смотрел его любимые мультфильмы в гостиной, как обнимал выкраденную из шкафа футболку, как через запах и ощущения пытался внушить самому себе, что супруг рядом, и только тогда оно к нему не приходило.

Слава, не дождавшись пояснений, вдруг предложил:

— Хочешь я побуду с тобой?

Тогда уже Лев улыбнулся:

— Каким образом?

Слава пожал плечами:

— Просто… буду здесь. Давай не будем отключаться.

— Тебе будет неудобно…

Слава оборвал его:

— Давай я сам решу, удобно мне или нет.

— Да ну, я ребенок что ли?

— Ну, где-то глубоко внутри — наверняка, — он подмигнул. — Сейчас перезайду с ноутбука.

И, не дожидаясь согласия Льва, он отключился. А Лев, как на автопилоте, поднялся и поплелся в спальню: взял свой ноутбук, подключил к сети питания, открыл крышку. Окно Скайпа, как это всегда случалось при включении, вылезло на экране само собой. Лев посмотрел на время: 02:34

Он выключил верхний свет, включил лампу на прикроватной тумбочке, второпях, чтобы не делать этого перед Славой, скинул одежду и оставил её на спинке стула, а затем вместе с ноутбуком нырнул под одеяло. Ноутбук расположил на соседней подушке — там, где и хотел видеть настоящего, физически осязаемого Славу.

Слава тоже звонил из спальни: он, подперев голову рукой, лежал на кровати поверх застеленного покрывала, щурил глаз от солнечного света и улыбался в камеру.

— Ну, спокойной ночи? — произнес он.

— Ты тоже спать? — уточнил Лев.

— Я полежу рядом, — он опустил голову на подушку, сунул руки под щеку. — Подожду, пока ты не уснешь.

Лев забрался поглубже в одеяло, устроился удобней на подушке и неловко посмотрел на Славу. В который раз его накрыло удушающее чувство странности от всего, что происходило: они оба лежали в одной постели, смотрели друг другу в глаза и были при этом невыносимо далеко. Непреодолимо далеко. Несправедливо далеко.

Слава протянул руку, но она пропала за пределами камеры.

— Что ты делаешь? — спросил Лев.

— Глажу тебя по волосам.

«Я не чувствую», — с грустью подумал Лев и в глазах защипало. Только бы не заплакать…

— Закрывай глаза, — прошептал Слава.

Лев послушался, и понял, как это было необходимо: глазные яблоки ныли от боли, а веки казались тяжелыми, словно за ресницы кто-то подвесил груз. Не размыкая глаз, Лев попросил:

— Можешь что-нибудь рассказать?

— Что?

— Что угодно. Хочу слушать твой голос.

— Могу почитать.

— Давай.

Славина постель зашелестела, динамики коротко треснули, на миг стало тихо-тихо, а потом снова: шорох, скрип кровати и Лев услышал Славино дыхание так близко, словно они действительно лежали рядом.

— Только я не сначала, — несколько виновато объяснил Слава. — У меня тут закладка… Щас… — он прокашлялся, прошуршал страницами и ровным голосом начал читать: — С самого рождения над Майором Майором тяготели три проклятия: его мать, его отец и Генри Фонда, на которого он был до жути похож с пеленок. Еще когда Майор Майор даже не подозревал, что на свете существует некий Генри Фонда, он обнаружил, что, куда бы ни пошел, его всюду с кем-то сравнивают, и притом нелестным для него образом…

Лев дослушал до момента смерти матери Майора Майора и больше ничего не запомнил, потому что, заснув, обнаружил Генри Фондой уже себя: ему приснилось, как в этом обличии он встретил Славу в аэропорту, а тот сказал, что они разводятся, потому что Лев перестал быть похожим сам на себя.