Почти 15 лет

Слaвa [66]

Он чувствовал себя неуютно в этой квартире: единственный раз, когда он здесь был, оказался визитом про чайник и стену. Нужно было перестраиваться.

В ногах лежала Сэм, а на ногах, на коленках — Лев. Он говорил, много говорил — больше, чем ему свойственно, а Слава держал руку на его груди, и ладонь вибрировала от его голоса.

— Я вообще не хотел говорить с ней про отца, — объяснял Лев. — Но так получалось, что о чём бы я ни начал — о тебе, или о Мики, или… вообще — всё, в конце концов, приходило к нему. К отцу.

Слава грустно усмехался, вспоминая, как каждый разговор с Крисом приводил ко Льву.

— …я думал, что ненавижу его, но разве можно ненавидеть кого-то, о ком ты так много болтаешь? Мне даже неловко… А вдруг она фрейдистка? Решит еще что-нибудь про меня…

— Она не фрейдистка, — заверил его Слава.

Он нашел её контакты на сайте местной квир-организации, где под графой: «Наталья она/её» значилось «экзистенциальная психотерапевтка». Слава решил, что слово «экзистенциальный» выглядит так, как будто в нём кроются все проблемы Льва, и нажал на кнопку: «Связаться». Наталья сочла странным, что Льва записывает на приём его супруг, и уточнила у Славы: «А он точно хочет?». Слава ответил: «Да. Он просто не хочет пользоваться квир-сайтами — это одна из его проблем».

— Ну, тебе понравилось? — уточнил Слава таким тоном, словно Лев ходил на концерт незнакомой группы или в парк аттракционов.

— Понравилось ли мне говорить об отце? — переспросил он. — Ну… Не то чтобы, знаешь.

Он посмеялся:

— Надеюсь, обо мне тебе понравится говорить больше.

Друг о друге. Завтра они будут говорить друг о друге.

А сегодня на часах было уже девять вечера. Слава осторожно завозился, давая понять Льву, что хочет встать.

Тот понял. Приняв сидячее положение, обернулся на Славу и шепотом попросил:

— Не уходи.

— А дети?

— Они взрослые.

Так говорил Макс.

— Надо идти, — так он всегда отвечал Максу. — Мики только что вышел из наркобольницы, а Ваня из комы, и этой информации достаточно, чтобы понимать, что их нельзя оставлять одних.

Лев не улыбнулся его шутке. Опустив взгляд, покорно согласился:

— Хорошо.

Он так трогательно выглядел, что Славе стало жаль: жаль, что он не может утешить его своим присутствием. Уходя, он коротко поцеловал Льва на прощание и напомнил:

— Завтра будем только друг для друга.

Он волновался.

По дороге Лев раз десять спросил: «А что мы ей скажем?». И когда Слава размыто отвечал, что они «разберутся по ситуации», Лев с тревогой спрашивал: «Ты будешь на меня жаловаться, да?».

— Это не для того, чтобы на тебя жаловаться, — злился Слава. — Ты же понимаешь, у нас общая цель.

— Какая? — спросил Лев, тут же дискредитировав себя.

Слава цыкнул:

— Наладить отношения.

— А, да, — неловко улыбнулся он. — Извини, я просто… Я ужасно волнуюсь.

— Я тоже, — признался Слава.

Они ехали в такси на заднем сидении, и Лев так «ужасно волновался», что даже не понижал голос, говоря об их отношениях. А когда Слава протянул руку и поддерживающе сжал его ладонь, он не отпрянул, как делал обычно, многозначительно указывая взглядом на водителя, а переплел их пальцы.

Уже оказавшись на улице (по-прежнему не расцепляя рук), Слава с удивлением отметил:

— Не думал, что ты захочешь… Ну… — и он кивнул на их руки.

— Почему?

Это был странный вопрос — как будто Лев сам не заметил, что его подменили.

— Ты же опасаешься… как ты это говоришь… «эпатировать публику».

— Мне тебя так мало, что я больше не хочу тратить наше время на страх, — вдруг сказал он. — Я вижу тебя всего пару часов в день.

Когда он так это сказал — «не хочу тратить наше время на страх» — Слава растерялся. И от этой растерянности он сам чуть не спросил: «А зачем мы туда идем? О чём будем там разговаривать?». Разве у них не всё хорошо?

Память болезненно напоминала ему о чайнике. Об эмиграции. О том, что они живут раздельно, и он всё ещё опасается остаться у него на ночь (или, что еще страшнее — провести с ним ночь дома). Ночь вместе — это не просто секс, ночь вместе — это «родители спят в одной кровати». Для пятилетнего Мики именно этот момент стал сигналом: у них отношения. Серьезные. Как брак. И он снова считает этот сигнал, но в этот раз как надежду. Надежду, что всё наладится, и скоро станет как прежде — то есть, даже лучше, чем прежде. А пока Слава не был в этом уверен, он не хотел травмировать детей ложными ожиданиями.

Их парный психолог — Мариям — работала в медицинском центре. Самом обыкновенном: ни намека на то, что тут встречают геев с распростертыми объятиями. Зайдя внутрь, нужно было повесить верхнюю одежду в шкаф на входе, а потом обратиться к девушке на регистратуре и сообщить, к кому они пришли. Слава догадался, что Льва это может смутить: двое мужчин, парный психолог…

Он повернулся к нему:

— Если хочешь, я один к ней подойду.

— Почему один? — не понял Лев.

Слава растерянно улыбнулся: обычно такие вещи — кто, где и что может подумать — Лев считывал быстрее него.

— Ну, может быть, ты боишься, что нас примут за… — он замялся, почувствовав себя странно.

Без обыкновенной реакции Льва всё стало выглядеть так, будто это он, Слава, боится.

— Подойдём вместе, — пожал плечами Лев, убирая пальто в шкаф.

Слава скинул куртку, оставшись в розовой толстовке, и с интересом посмотрел на Льва: темно-синяя рубашка в мелкую крапинку. Никогда такой у него не видел.

— Не белая, — просто отметил Слава, улыбнувшись.

Лев, оглядев себя, кивнул:

— Да, тебе же вроде не нравится, когда я…

— Ты должен носить то, что нравится тебе, — напомнил Слава. — Что думаю я — неважно.

— Для меня важно.

— Важнее своих желаний?

— Конечно.

Слава хмыкнул:

— Обязательно расскажи об этом психотерапевтке.

Они остановились у регистратуры, вместе, Слава представился и сообщил, что они пришли на парную консультацию. Можно было бы сказать «на психотерапию» или просто — к Мариам, но ему почему-то хотелось подчеркнуть, что они пара. И что им не стыдно в этом признаться.

Девушка вежливо попросила подождать. Ни осуждающих взглядов, ни смены интонаций в голосе — за деньги даже в Новосибирске можно купить кусочек Канады.

Но Слава хотел бы вернуться в настоящую.

В кабинете Мариам пахло корицей, кофе, яблоками и новой мебелью. Слава подумал: «Пахнет осенью», хотя на дворе был февраль. Мариам оказалась милой и улыбчивой — из тех редких людей, кому идут большие, чуть выпирающие зубы — дети бы сказали «кроличьи», но Слава предпочел слово «крутые». Она была из тех, кому идут крутые большие зубы. И смуглая кожа. Он чувствовал родство со всеми смуглыми.

Два бирюзовых кресла, стоящие напротив одного желтого, всем своим видом намекали, что сесть нужно в них. Они так и поступили: Слава подождал, пока Лев сядет первым, потом опустился в кресло сам. Мариам внимательно следила за ними, и он забеспокоился: вдруг она уже начала интерпретировать каждое их действие, как странное?

Когда они устроились, она представилась и, широко улыбнувшись, спросила:

— Ну, с чем вы пришли?

Слава и Лев переглянулись. Зря они не придумали ответ на вопрос: «А что мы ей скажем?»

Лев заговорил первым:

— Ну, всё очень сложно…

И замолчал. Мариам опять улыбнулась:

— Ничего страшного. Так говорят все пары, которые ко мне приходят.

Лев с ней заспорил:

— Нет, у нас правда всё очень сложно…

— И так тоже они говорят, — хихикнула психологиня.

И тогда рассмеялся Слава. Ему стало по-странному хорошо от мысли, что так говорят все. Если так говорят все, может, они не такие уж статистически уникальные придурки с очень сложным-безнадежным случаем? Может, они зря чувствуют свои отношения самыми обреченными и неподъемными в мире?

Может, если есть шанс у других, то и у них он есть?