Почти 15 лет

Слaвa [6]

Они должны были уехать раньше, гораздо раньше: Слава рассчитывал на конец 2017-го года, самое позднее — начало 2018-го, но план всё время сдвигался в будущее. Сначала из-за Мики: он саботировал переезд, но беда была даже не в этом. Он саботировал всё: семью, школу, друзей, общество, самого себя и хуже всего — жизнь.

Когда тринадцатилетний Мики вернулся из школы бледный, как мертвец, с покрасневшими глазами и трясущимися руками, врачебное чутье Льва безошибочно диагностировало падение артериального давления (и тонометр подтвердил предварительный диагноз), но родительская эмпатичность Славы чутко уловила причину: паническая атака. Он знал, что нужно делать, он читал книги по воспитанию, а потому поступил так, как в них велели: отвёл сына к психотерапевту.

И узнал от той, что у него очень тревожный мальчик.

Примерно в таких эпитетах о Мики отзывались специалисты: тревожный, неспокойный, депрессивный, мрачный, подавленный, замкнутый, необщительный.

Сложный.

Последняя характеристика особенно повеселила Славу: а то он был не в курсе.

Он задал психотерапевту всего один вопрос: как быть с Канадой?

— Не сейчас, — категорически ответила она. — Он в очень расшатанном состоянии.

Слава кивнул.

— А что его так… расшатало?

Арина Васильевна долго молчала, и Слава понял, что она пытается сформулировать что-то этичное. Не выдать тайны ребёнка и удовлетворить любопытство родителя.

— Трудно сказать. Он мало говорит о семье, — наконец произнесла она. — А когда я спрашиваю почему, отвечает: «Потому что меня научили об этом не разговаривать».

Слава горько усмехнулся и ещё раз вспомнил момент, в который должен был всё сделать по-другому, но не сделал вообще ничего.

— Замкнутый мальчик, — заключила она.

Слава слышал об этом уже в сотый раз.

Вернувшись домой, он сообщил Льву, что Канада переносится на неопределенный срок, потому что психика Мики разваливается на глазах, и Лев не очень искренне ответил:

— Жаль.

Слава так и не понял, о чём была эта реплика: о Канаде или их сыне?

Лев несерьёзно воспринимал происходящее с Мики, слова про панические атаки и повышенную тревожность звучали для него как: «Бла-бла-бла, он не хочет ходить в школу и делать уроки». У них было разное виденье того, как помочь сыну: Слава был за психотерапию, Лев — за таблетки, Слава был за поддержку и уступки («Хорошо, можешь не идти сегодня в школу, если тяжело»), Лев — за преодоление себя, Слава считал, что Мики нужно учиться заботиться о себе, Лев считал, ему нужно учиться заботиться о других («И тогда некогда будет утопать в своих надуманных проблемах»). Слава считал, что любой человек имеет право на переживания, Лев делил проблемы на «настоящие» (куда входили только радикальные события: мор, глад, война и смерть) и на «это вообще не проблемы».

Именно Льву пришла идея о собаке, это и значило: «Учиться заботиться о других». Слава не возражал: идея казалась безобидной, но принесла больше проблем, чем пользы. Мики сделался ещё несчастней, чем был, а половину забот о Сэм всё равно выполнял Слава. Потом место Сэм занял Ваня.

Слава не любил так об этом думать: будто они подменили идею о собаке идеей о младшем брате. Вообще-то, всё было немного не так.

Слава всегда знал, что усыновит ребёнка, он придумал это, когда в девятом классе старшеклассников отвезли в детский дом в рамках благотворительного проекта: они должны были поздравлять сирот с Новым годом и раздавать им подарки. Слава на всю жизнь запомнил отрешенные, остекленевшие глаза детей, которые прекрасно понимали, что благополучные детишки с мамами и папами приехали их пожалеть. Слава на тот момент не очень разбирался в жизни, но на интуитивном уровне ощутил, сколько в этом замысле было глупости, непродуманности, жестокости.

Но именно это событие связало его с детскими домами навсегда: сначала самой идеей об усыновлении, потом — волонтёрской помощью (настоящей, а не жалостливой), а ещё через десяток лет — Ваней.

В детском доме Слава вёл кружок по рисованию — бесплатно, на добровольных началах. Ваня никогда не брал в руки карандаши и краски, но иногда заходил в кабинет, садился за свободную парту и молча наблюдал за процессом. Пару раз Слава пытался втянуть его в общее дело, но мальчик только качал головой.

Перед Новым годом, как правило, поступало задание «свыше»: нарисовать стенгазету, и ребята, склонившись над общим ватманом, вырисовывали ёлочки, снеговиков и дедов морозов. В один из таких декабрьских дней Ваня снова тихонечко зашел в кабинет — постоять рядом.

Это был первый раз, когда они со Славой заговорили о чём-то, кроме: «Хочешь порисовать?» (отрицательное качание головой в ответ).

Слава в тот день был заметно уставшим: накануне сдавал проект и всю ночь не спал. Маша, прелестная девочка, сразу с пятью выпавшими зубами в переднем ряду, шепеляво спросила:

— Вы не вышпались?

— Не выспался, — признался Слава. — Работал.

— Вам надо кофе попить, — посоветовал кто-то из ребят со знанием дела. — Кофе бодрит.

— Да, — поддержали идею другие. — У нас в буфете есть кофе, воспиталки пьют, значит, и вам продадут.

Слава не был фанатом кофе из столовых: Лев, замороченный на кофеварении в турках, приучил его к «благородным» напиткам. Но тогда, ведомый неясным сочувствием к одинокому мальчику, который всегда стоит в стороне никем незамеченный, Слава вытащил сто рублей из кармана, посмотрел на Ваню и попросил: — Можешь, пожалуйста, купить мне кофе? Ты же не рисуешь. Скажешь, что для меня.

Ребята присвистнули. Ваня замер, не решаясь взять деньги. После секундной паузы раздался хор насмешливых голосов:

— Не давайте, утащит!

— Да, сбежит как обычно и на шоколадку потом потратит!

— Ванёк у нас вор!

Но Слава, будто не слыша их, смотрел Ване прямо в глаза. Мальчик негромко спросил:

— Не боитесь, что сворую?

— Ты у меня ничего не воровал. Почему я должен так про тебя думать? — спокойно ответил Слава.

Ваня взял купюру и вышел из кабинета. Через десять минут вернулся с водой в бумажном стаканчике, пакетиком «три в одном» и сдачей. Ребята начали исходить на едкость, мол, не спрятал ли где лишние пять рублей, а Слава, сложив мелочь в карман (не пересчитывая), кивнул Ване: — Большое спасибо.

Тем же вечером, когда Слава уходил, Ваня выбежал за ним — без куртки, в одной футболке и спортивных шортах — крича:

— Не уходите! Заберите меня!

Слава, удивленный, обернулся, а Ваня вцепился в него мёртвой хваткой: как будто никогда не отпустит. Его оттаскивали два охранника и три воспитателя, пока он кричал, захлёбываясь от слёз.

Уходить было невыносимо. С того события прошло больше года, прежде чем Ваня попал в их семью.

Весь персонал детского дома подбивал Славу на усыновление: «Он вас так полюбил! Так к вам привязался! Почему вы боитесь? У вас ведь уже есть ребёнок!». Слава мрачно отшучивался: «Потому и боюсь». Они совершенно не справлялись с Мики.

Тем не менее, он хотел его забрать — потом, когда станет лучше — а потому изучил о Ване всю доступную информацию, собранную по слухам и случайным разговорам персонала. Вырисовывалась следующая картина: родители и происхождение неизвестны, будучи новорожденным, мальчик был подкинут в подъезд. Имя и фамилию ему придумали в больнице, и до того банальные, что Слава посочувствовал фантазии работников — Ваня Смирнов.

— Почему его не забрали? — спрашивал Слава. — На младенцев же очереди выстраиваются.

— Здоровье, — коротко отвечал персонал.

— А что не так?

— Врачебная тайна.

Обрадованный строгим соблюдением прав ребёнка, Слава прекратил эти расспросы.

Много позже он узнал, что речь шла о ВИЧ.

— Ну и пиздец, — сказал тогда Лев.

— В этом нет ничего страшного.

— Да конечно.

— У Кати ВИЧ, — напомнил Слава о близкой подруге Льва. — И ничего, она ведь как-то живёт.

Катя действительно жила неплохо: была замужем, воспитывала здоровую дочь, и большую часть времени никто не помнил, что у неё ВИЧ.

Слава запомнил названия препаратов, порядок приёма, дозировки, и каждое утро, перед завтраком, сортировал пилюли на Ваниной тарелке. Мики, однажды заметив это, спросил у брата:

— Что ты пьёшь?

— Витаминки, — просто ответил Ваня.

Именно так его таблетки называли в детском доме. Ваня считал, что пьёт витамины, потому что без них он «болезненный», а с ними у него появляются силы, здоровье и хороший иммунитет. Слава, услышав эту версию впервые, согласился с ней: звучало достаточно точно и понятно для девятилетнего. Они со Львом решили, что подробности расскажут позже.

Мики в «витаминки» поверил, тем более, у него были свои «витаминки»: ноотропы, транквилизаторы и антидепрессанты. Слава спрашивал Льва, собираются ли они рассказать про ВИЧ-статус старшему брату, но Лев качал головой:

— Если Ваня захочет, он сам расскажет, когда станет старше. Мы же не рассказываем Ване, что Мики психически больной.

— Он не психически больной, — настаивал Слава, считая эту характеристику «чересчур» для их сына.

А тем временем, шутки про «гомиков» и «спидозных» продолжали сыпаться из Мики, как из рога изобилия. Хорошо, что Ваня их не понимал: его никогда не называли «спидозным».

Все эти события и оттянули эмиграцию на целых два года от первоначальной даты: только когда оба ребёнка пришли в себя (Ваня — полностью, а Мики — насколько смог), Слава решился огорошить их новостью о скором переезде. Мики, наслышанный о таких планах и раньше, отреагировал сдержанно.

— Ладно, — вот и всё, что он сказал.

Ваня же, от которого Слава меньше всего ожидал протеста, взбунтовался: он, видите ли, влюбился в девочку из соседнего дома, и никуда без неё ехать не собирался. А девочке, тем временем, было шестнадцать лет, она встречалась с парнем и проявляла к Ване полнейшее равнодушие. Говоря откровенно, Слава боялся таких душераздирающих сцен о несчастной любви от Мики — всё же это к нему, по слухам, Ярик залезал на коленки.

Но когда Слава спросил его прямо — мол, не переживает ли тот из-за Ярика — Мики ответил с усмешкой:

— Пап, мне плевать на Ярика.

— А зачем ты тогда с ним?.. — он имел в виду «встречаешься», но произнести вслух не смог: всё-таки Мики никогда не обозначал их отношения именно так.

Тот шепотом ответил:

— Я не знаю.

Славе показалось, что это было очень горькое: «Я не знаю».

— Хочешь об этом поговорить? — спросил он, потому что это был правильный вопрос.

«Хоть бы нет».

— Давай.

Слава не ожидал такого поворота: малыш Мики и любовные отношения — жизнь не готовила его к этому разговору.

Они сели за кухонный стол, друг напротив друга, и Мики, сцепив руки в замок, сказал:

— Не думаю, что я гей.

Прежде чем Слава с энтузиазмом выдал: «И это нормально!», Мики успел добавить:

— У нас с Яриком ничего не было. Мы пару раз целовались. Но я избегаю большего.

В мозгу Славы закрутились шестеренки: так, сексуальное просвещение подростков, глава десятая, активное согласие…

— Ты можешь прямо сказать ему «нет», — ответил Слава.

— Могу… — неуверенно произнёс Мики.

— Но?..

Он быстро выпалил:

— Я не хочу этого никогда и ни с кем. Я уже пробовал, сначала это хорошо, а потом плохо. Мне было очень плохо. И каждый раз, когда я об этом думаю, мне плохо, как тогда. Ярик говорит, что это внутренняя гомофобия, но, когда я думаю о девушках, мне точно также плохо. Ярик говорит, что мне не нравится думать о девушках, потому что я гей, но я не гей, я же это чувствую, мне же изнутри виднее, кто я. Считаешь, я бы не понял? Да, мне было плевать на девочек, с которыми я ходил гулять, но мне и на Ярика вообще-то плевать, и на Глеба было плевать, они мне все не нужны, мне только Лена нравилась, ну потому что тогда всё было понятно, какой-то там секс, я даже о таком не думал, оно тогда всё было по-нормальному, просто любовь, без этого всего, почему нельзя, чтобы всегда так было?

Шестеренки в Славиной голове закрутились в обратную сторону: что сказать-то, что сказать?! Какая это глава секспросвета?

«Ты просто ещё маленький, вот и не понимаешь»

«Ты ещё не встретил своего человека»

«Ты уроки сделал?»

Боже, и откуда все эти варианты посыпались в его голову?

— Мики, ты можешь строить отношения, как захочешь, — кажется, нащупал. — И… и без «этого всего», если тебе так лучше.

Откинувшись на стул, он неожиданно заявил:

— Мне, наверное, надо просто попробовать с девушкой.

«О господи, что я сказал не так, с чего он это решил?»

— Нет, подожди…

— Я ведь не пойму, со всеми так или нет, если не попробую, да?

«Не соглашайся с ним».

— Я не уверен.

— Нужно пробовать с разными людьми, чтобы понять. Должна быть большая выборка.

«Большая выборка?! У нас будет ещё один ребёнок с ВИЧ»

— Это что, научное исследование? — отшутился Слава.

Мики как будто не слушал:

— Ладно, я подумаю.

— Подумай, пожалуйста, получше.

— Спасибо за разговор! — и он противно заскрипел стулом по кафелю, поднимаясь.

Слава на всякий случай сказал ему в след:

— Я против больших выборок!

Мики, обернувшись, попросил:

— Не говори папе, ладно?

— О чём?

— Об этом разговоре. Он не поймёт.

Это была отстойная просьба. Слава только и делал, что мысленно утешался, как расскажет Льву, и тот заверит его, что не так уж он и облажался в своём первом секспросветительском разговоре с подростком. А теперь, оказывается, это секрет.

— Ладно, — вздохнул Слава.

Вечером он рассказал ему частично: как они говорили с Мики о сексе, Слава отвечал не то, Мики понимал не так, а потом оборвал разговор и ускакал с совершенно нелепыми выводами.

— Какими?

— Это секрет.

— От меня? — удивился Лев.

— Да, — буркнул Слава. — У тебя освобождение.

Он опустился на кровать, откинулся на мягкие простыни, и услышал из соседней комнаты Ванин вопль:

— Слава! Где мой браслет с черепами?! У меня завтра СВИДАНИЕ!

Слава устало поморщился. Это и правда похоже на нападение в парке.