Почти 15 лет

Лeв [69]

Он вышел из кабинета — сказал, что ему необходимо попить воды — и застрял возле кулера в коридоре. Долго цедил через зубы прохладную жидкость, думая, как ему не хочется заходить обратно — непонимание между ними сгустилось до чувства задушенности. Воздух в кабинете стал тяжелым, как перед грозой, и даже свет — как будто бы тоже.

Когда в течение двух минут он не появился, за ним вышел Слава. Лев поспешно кинул стаканчик в мусорное ведро, хотя на донышке еще оставалась вода — он решил, что супруг поймёт его попытки отлынивать. И он, наверное, понял.

Но вместо ожидаемого раздражения Слава выдал совсем другую реакцию: обняв Льва со спины, он положил ладони на его грудь (Лев представил, как ощущается быстрое сердцебиение) и, чмокнув в затылок — для этого ему пришлось приподняться на носках — негромко сказал: — Пойдём обратно. Еще раз попробуем.

Лев перехватил его руку, съезжающую с грудной клетки, и переплел их пальцы.

— Пойдем, — шепотом ответил он.

Оставалось еще двадцать восемь минут.

Вернувшись в кабинет, Лев сразу вспомнил, почему ушёл. Здесь ему хотелось плакать. Но плакать нельзя, потому что… ну, как это будет выглядеть? Ладно бы хоть причина была серьёзная. В общем, в праве на слёзы он себе отказал сразу, а если не плакать, то хочется злиться, а злится тоже нельзя, и все эти сложные чувства, бегая по кругу, как белка в колесе, не находили выхода, копились и в итоге… В итоге опять хотелось плакать.

Мариам как будто бы это понимала, потому что, едва он сел в кресло, она посоветовала:

— Попробуйте проговорить, что чувствуете.

Лев, устав от формальных приличий, последовал Славиному примеру и тоже развалился в кресле: сел боком, посмотрел на мужа и протянул ему ладонь, как бы прося снова взять его за руку. Слава, потянувшись, взял.

Лев сказал, глядя ему в глаза:

— Меня обижают некоторые твои слова. Из-за них я иногда думаю, что ты не любишь меня.

— Какие слова?

— Например, что быть тем, кого я люблю, — Лев сделал вдох, загоняя слёзы, — это наказание.

— Ох, — Слава отвернулся, как будто ему стало стыдно. — Я говорю такое, когда злюсь.

— А я кидаюсь чайниками, когда злюсь, — с пониманием ответил Лев.

Слава повел бровью:

— Ну, это будет похуже, пожалуй…

Но Мариам вмешалась в разговор:

— Не думаю, что сейчас необходимо сравнивать реакции по степени худшести. Будет правильным признать, что обе реакции — и насилие, и такие резкие фразы — не конструктивны. Если вы хотите выстраивать здоровую коммуникацию, вам обоим нужно изобрести другой способ выражения злости.

— Например? — спросил Лев.

— Например, просто говорить о ней. Обсудить, почему вы злитесь. Если не готовы обсуждать, сказать: «Я сейчас злюсь и не могу продолжать разговор, давай вернемся к этому позже».

Лев почувствовал, как Слава погладил его большим пальцем по ладони, и кивнул:

— Хорошо. Я попробую так говорить.

Мариам выжидательно посмотрела на Славу, и тот дал своё согласие:

— Я тоже попробую, — и убрал свою руку от руки Льва. Стало холоднее.

Психолог вздохнула:

— Дело в том, что не будет никакого смысла от наших обсуждений эмиграции, воспитания детей и других проблемных областей ваших отношений, если вы не научитесь друг с другом просто говорить. Хоть о чём-нибудь.

Лев нахмурился:

— Мы умеем говорить «хоть о чём-нибудь».

— Видимо, ровно до того момента, пока не возникает спорная ситуация? — уточнила Мариам.

Он промолчал: это было похоже на правду.

— Какой сценарий у ваших ссор? — неожиданно спросила она.

Мужчины переглянулись.

— В смысле?

— Проблема ведь не в том, что вы поссорились, верно? Проблема в том, что это повторяется сотни раз по одному и тому же сценарию. Что это за сценарий?

Слава покосился на Льва, потом снова посмотрел на Мариам:

— Сложно сказать… Кажется, их всего три: дети, эмиграция, секс.

— Темы разные, но к ссоре вы, скорее всего, приходите одним и тем же путем. Попробуйте его вспомнить.

— Ну-у-у… — задумался Слава. — Сначала кто-то один предъявляет свою позицию. Например, я говорю, что хочу уехать, а Лев говорит, что он не хочет.

— И что происходит потом?

Лев вмешался:

— Потом он говорит: «Тогда я поехал один».

— Неправда, — нахмурился Слава. — Я не сразу это говорю. Я спрашиваю, почему не хочет ехать Лев, и объясняю, почему хочу уехать я.

— И что потом?

Слава признал:

— И потом я говорю, что поеду один…

— А вы бы правда поехали один?

Слава удивился:

— Ну да, я же так и говорю.

— Важно понимать, вы говорите это с мыслью: «Я действительно поеду один, это важно для меня» или с мыслью: «Я скажу ему, что поеду один, а он никуда не денется и тоже согласится». Есть ли у вас понимание, что Лев не оставит эти отношения, когда вы говорите ему, что уедете без него?

Слава, сглотнув, вдруг сказал:

— Я понял…

— Что поняли?

— Да, у меня есть такая мысль. У меня есть мысль, что Лев не согласится на такие условия, и поэтому мне их легче предлагать.

Сначала он растерялся от такого откровения. Потом — обиделся: что это за дешевые манипуляции? А потом разозлился.

— А если бы Лев это принял, вы бы правда уехали один? — спросил Мариам.

Слава, подумав, кивнул:

— Скорее всего, уехал бы. Я принципиальный, мне сложно сдавать назад, это типа… слабо.

— Слабо? — усмехнулся Лев.

— Угу. Ну, типа… раз сказал, то делай до конца.

— Звучит маскулинно, — сыронизировал он.

Мариам подсказала ему:

— Лев, ирония и сарказм — это тоже не способ беседовать конструктивно.

И тогда он сказал:

— Я злюсь.

— На что?

— На то, что Слава мной манипулировал в вопросах переезда, прекрасно понимая, что мне важно его не потерять.

Тот начал оправдываться:

— Я не прям манипулировал… Я же не знал наверняка. В конце концов, ты мог и не согласиться.

— А ты мог не стоять возле чайника, когда я кидал его в стену.

Слава открыл было рот, как будто хочет что-то возразить, но, в конце концов, не нашел что ответить, и только беспомощно выдохнул. Кабинет погрузился в давящую тишину.

— Прости, — наконец проговорил Слава. — Я правда манипулировал и не замечал этого за собой.

Он молчал, не желая так просто принимать извинения. Конечно, они-то Славе легко даются — ему ничего не стоит тысячу раз провиниться и две тысячи раз сказать за это: «Прости». Это Льву каждый раз приходится из себя выдавливать…

Так и чего стоят извинения, которые так легко даются?

Слава снова обратился к нему:

— Что я должен сделать, чтобы это уладить?

Лев молчал. Теперь ему становилось ясно, что дурацкое «прости» почти ничего не решает.

Слава сделал еще одну попытку:

— Я больше так не буду. Не буду тобой манипулировать.

«Я больше так не буду» — его фразочка. Такая же бесполезная, как и все остальные регуляторы конфликта.

Лев ответил, только чтобы что-то ответить:

— Ладно. Я простил.