Почти 15 лет

Слaвa [22]

Слава навещал Ваню каждый день, так повелось с самого начала. Он перевелся на удаленный режим работы — в компании пошли навстречу, узнав, что случилось, — и с первого дня госпитализации, прихватив с собой планшет и ноутбук, проводил в Ваниной палате с утра до вечера. Там ему было спокойней: Ваня ровно дышал рядом, размеренно пищал кардиомонитор, время от времени заходили медсестра и врач, всё это создавало умиротворяющую атмосферу, в которой Слава приспособился справляться с рабочими задачами. Дома или в офисе его одолевала тревога: точно ли всё хорошо? А они бы позвонили, если бы что-то пошло не так? А как скоро бы они позвонили?

В больнице же он тревожился о другом: как там Мики? Он слабо представлял, как проводит время старший сын — когда Слава пытался спросить, то слышал в ответ: «Гулял» или «Сидел дома». Без подробностей. Пока Лев оставался в Ванкувере, Славе было спокойней: по крайней мере, он знал, что в любой момент может на него положиться — если у Мики что-то случится, а у него самого не получится быстро оказаться рядом, всегда можно было надеяться на Льва. Теперь такой надежды не осталось: он был обязан находиться везде и одновременно. Кажется, именно это он обещал и Ване, и самому себе: быть достаточным для каждого.

Пока получалось быть достаточным только для Вани. Он рассказывал сыну, как они его любят, как они в него верят, как без него стало пусто и не по себе… Только о том, что Лев уехал — не рассказывал.

Теперь у него стало две точки отсчета: день Ваниной комы и день, когда уехал Лев.

На восьмой день Ваниной комы и на следующий день, как уехал Лев, Слава поменялся сменами с Мики: пустил старшего ребёнка к постели младшего, а сам поехал домой. То, как Мики беспокоился за Ваню и стремился проводить с ним больше времени в больнице, вызывало у Славы смесь восхищения, гордости и досады: всё-таки Мики не похож на Льва. Зря он говорил ему об этом раньше. Поразительно, насколько больше ответственности и эмпатийности оказалось в их старшем сыне — насколько больше, чем в отце. Слава должен был заботиться о Мики, а ему приходилось на него полагаться, как на взрослого.

По дороге он остановился у супермаркета, купил энергетик, банку кофе и шоколадку с орешками (для Мики), а на подходе к кассе заметил знакомый серый свитшот — его обладатель стоял к нему спиной и пытался сделать выбор между колой и фантой. Слава узнал Макса, но не стал ни подходить, ни окликать — не было сил на дружелюбие.

Скрыться не удалось. Едва он положил энергетик, кофе и шоколадку на ленту, как Макс сам его заметил и подошёл к той же кассе, заняв очередь следом.

— Привет, — несколько неловко сказал он.

Слава вымученно улыбнулся в ответ:

— Привет.

Макс опустил взгляд на ленту со Славиными покупками и заметил:

— Кажется, ты пытаешься не спать.

Слава вздохнул:

— Тяжелые дни.

Макс положил фанту рядом с его энергетиком и сообщил:

— Я иду со встречи. Тебя давно не было.

— Сейчас немного не до этого.

Макс, наблюдая, как кассир пробивает Славины товары, сказал:

— Что-то случилось.

Это было утверждение, а не вопрос. Слава кивнул, скидывая продукты в рюкзак. Расплатившись, он глянул на Макса: раз уж завязался разговор, уйти было бы невежливо, поэтому он подождал, пока тот купит фанту. Макс с благодарностью посмотрел в ответ.

Они вышли на крыльцо магазина, и Макс спросил:

— А ты тут?..

Слава предугадал вопрос:

— Я тут живу. На соседней улице.

— Понял, — кивнул Макс. — Что случилось?

Слава покачал головой:

— Долгая история.

— Не хочешь рассказывать?

Хочет ли он рассказать, что его младший ребёнок уронил на себя ворота и впал в кому, а муж — муж, который мог бы его поддерживать, говорить с медиками, объяснять происходящее и успокаивать своим врачебным авторитетом — собрал вещи и уехал в Россию, даже не назвав настоящей причины, а выдумав вместо неё острую несуществующую потребность в деньгах? И что теперь он разрывается межу больницей и старшим сыном, который стал ещё более замкнут, чем обычно, а он не знает, как поддержать его, потому что у него не получается поддержать даже себя? И что на всём белом свете у него нет ни одного человека, с которым он мог бы просто поговорить обо всём, что случилось?

О, он очень хотел об этом рассказать.

Они неспешно пошли вдоль улицы, в сторону Джервис-стрит, и примерно на середине истории (возле кафе индийской кухни) Слава откупорил энергетик и отпил, чтобы смочить горло, а Макс — фанту, чтобы прийти в себя.

— Почему он уехал? — удивился Макс.

— Я не знаю.

— Он даже не объяснил?

Слава пожал плечами:

— То, что он объяснил, я не считаю за объяснение.

Они стояли посреди улицы, заглушаемые потоком машин, и Макс, оглянувшись, кивнул на кафе:

— Давай зайдём. Поговорим.

Слава согласился, мельком отметив радужный флаг на вывеске.

Внутри было не радужно, но и не очень по-индийски: серо и минималистично, только ярко-желтые молнии на стенах разбавляли интерьер. Кафе делилось на два зала: один с мягкими диванами, для больших компаний, а во втором — небольшие столики на двоих. Они прошли во второй. По дороге Макс прихватил меню со стойки официанта и спросил у Славы: — Тебе что-нибудь взять?

— Нет, я…

Он глянул в меню через плечо Макса: палак-панир, бириани, пакора… Слава поморщился:

— Я не ем индийское.

— Хочешь пить?

— Я пью, — Слава показал на энергетик в своей руке.

Макс мученически выдохнул:

— Выбрось эту гадость.

— Это не гадость! — возмутился Слава.

— Ты себя в зеркало видел? — с неожиданным наездом спросил Макс. — Сколько кофеина ты в себя залил? У тебя уже сосуды в глазах лопаются. Себя не жалко, хоть детей пожалей.

Слава должен был признать, что Макс прав: последнее время он чувствовал своё сердце где-то на уровне горла.

Они устроились за столиком, Слава положил телефон на край стола, чтобы отслеживать время и звонки. Макс заказал зеленый час, Слава — апельсиновый сок (не рискнул продолжать эксперименты с тонизирующими напитками). Когда официант — парень-индус с длинными серьгами в ушах и сапфировыми бусами на шее (Слава тут же подумал, что хочет выглядеть также) — отошёл в сторону, они с Максом неловко посмотрели друг на друга.

— Ты переживаешь из-за его отъезда? — с прежней мягкостью спросил Макс.

Слава пожал плечами: внутри него путалось столько переживаний, что он уже не отличал, где какое.

— Скорее переживаю за детей.

Макс понимающе кивнул.

— Сколько лет старшему?

— Пятнадцать.

Он присвистнул.

— Что? — не понял Слава.

— А сколько лет тебе?

— Тридцать один, — ответил Слава и тут же пояснил: — Мики — сын моей сестры, она умерла, а он… достался мне по наследству.

Сказав это, он вяло улыбнулся, надеясь, что Макс оценит шутку. Тот остался серьёзен — не оценил.

— Мне через месяц будет двадцать пять, — проговорил он. — И детей я видел только издалека.

Слава вспомнил: в двадцать пять он был отцом девятилетнего мальчика, который после тяжелой ссоры удирал в ночи из дома или в тайне от него пытался найти на хоккейном корте своего родного отца. И ему приходилось искать слова, чтобы как-то утешить Мики, а он не знал, где эти слова брать, потому что едва ли чувствовал себя иначе, чем другие двадцатипятилетние.

Когда мальчик-индус принёс их заказ, Слава спросил его, где взять такие же бусы, а он ответил, что это семейная реликвия и бусы достались от бабушки.

— Отстой, — произнёс Слава уже на русском, потягивая сок через трубочку.

— Тебе нравится сапфир? — уточнил Макс.

— Мне нравится всё голубое, — ответил Слава, имея в виду, что ему нравится голубой цвет.

Макс засмеялся.

Они успели провести в кафе около двадцати минут, поддерживая тревожный разговор о Славиных проблемах, прежде чем телефон завибрировал и поехал вниз со столешницы. Слава, поймав его налету, успел увидеть номер на экране: из больницы. Каждый раз, когда он видел эти цифры, в ногах и руках появлялась противная ватность, а в горле пересыхало.

Он провёл по зеленой трубке вверх и услышал знакомый голос доктора Тонга, который, вопреки ожиданиям, заговорил не о Ване, а о Мики. Он сказал, что старшему сыну стало плохо в палате («Может, паническая атака. У него бывает?») и его необходимо забрать. Слава ощутил предательское облегчение — слава богу, Ваня в порядке. Стыд за облегчение пришёл запоздало: Мики-то не в порядке. Судя по всему, вообще не в порядке.

Он извинился перед Максом, сказал, что нужно срочно вернуться в больницу.

Макс тоже занервничал:

— Что-то с Ваней?

— Нет, Мики. Ему там… в общем, ему стало нехорошо, нужно забрать.

Слава попросил счёт у мальчика-индуса, но Макс его заверил:

— Я заплачу.

Слава кивнул, решив не спорить из-за стакана апельсинового сока.

Уже на выходе из кафе, Макс предложил:

— Может, я могу чем-то помочь? У меня есть права, могу сесть за руль. Ты выглядишь… устало.

Слава догадался, что он хотел сказать: «плохо», но смягчил. Покачал головой:

— Не надо. Мики не поймёт, если ты сядешь за руль.

— Ладно, — нехотя согласился Макс. — Но если что… В общем, имей в виду.

Слава невольно улыбнулся: ему была приятна эта неожиданно укутавшая со всех сторон забота.

Проводив его до машины, Макс смущенно спросил:

— Когда можно будет увидеть тебя ещё раз?

Слава открыл дверцу автомобиля, сложил на неё руки и некоторое время разглядывал Макса: в их первую встречу он показался ему гораздо старше, серьёзней, даже, может быть, внутренне взрослее самого Славы — наверное, таким он и хотел в тот момент казаться. А теперь открывался совсем другим: стоял в безразмерном свитшоте, как нахохлившийся воробей — только кончики пальцев торчали из-под длинных рукавов — и выглядел очень юно и смущенно.

Слава спросил:

— Тебе удобно сегодня в восемь?

— Да! — тут же ответил Макс.

Казалось, какие время и день ни назови, он будет выпаливать своё: «Да» с одинаковой готовностью.

— Где ты живешь?

— Юнион-стрит 750.

— Я за тобой заеду, — Слава подмигнул ему, садясь в салон.

Даже когда он выехал с парковки, Макс продолжал стоять на одном месте, глядя ему в след с застывшей на губах улыбкой.