Последний король французов. Часть первая

IX

В Париже, с тех пор как герцог Шартрский, проезжая через Париж, расписался в ведомости Якобинского клуба, произошли грандиозные события.

Эти события приобрели в качестве имен даты, когда они происходили.

Они стали называться: 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября.

Все они слишком хорошо известны, чтобы мы на них задерживались.

Они повлекли за собой: заключение короля в Тампль; учреждение Революционного трибунала; единодушный и грозный людской порыв к границе.

В разгар всех этих событий Лафайет вознамерился сыграть роль Монка; в обращении к своей армии он призвал ее восстановить конституцию, уничтожить последствия 10 августа и вернуть короля в Тюильри.

К счастью, его армия осталась глуха к этому призыву поднять мятеж, и, видя себя обреченным, он пересек границу; и, опять-таки к счастью, австрийцы арестовали его и отправили в казематы Ольмюца.

Не будь этого тюремного заключения, Лафайет считался бы изменником, точно таким же, каким через семь или восемь месяцев предстояло стать Дюмурье.

Законодательное собрание издало указ о предании Лафайета суду.

Командование Восточной армией было предоставлено Дюмурье, командование Северной армией — Келлерману.

Именно в это время герцог Шартрский на наших глазах явился к Келлерману.

В преддверии грандиозных событий, вследствие которых был низвергнут король, Дюмурье сделал все, что мог, чтобы воспрепятствовать им.

Вместе с новым Собранием возникла новая партия — партия Жиронды.

Робеспьер, полагавший иметь посредством якобинцев решающее влияние в Законодательном собрании, вдруг увидел, как на скамьях, которые он и его коллеги только что покинули, развернулась в полную силу вся эта депутация, состоявшая из адвокатов, поэтов и журналистов, которые прибыли в Париж, обладая прямыми сердцами, пламенными идеями и непоколебимым мужеством.

Умершего Мирабо и ниспровергнутого Барнава сменил Верньо.

Менее чем за полгода партия Жиронды добилась большинства в Собрании и после отставки г-на де Нарбонна вынудила королеву, несмотря на ее неприязнь к жирондистам, согласиться на формирование жирондистского кабинета министров.

Однако в тот момент, когда нужно было сформировать этот кабинет, жирондисты оказались почти в таком же замешательстве, как и королевский двор. В тот момент трибуна Законодательного собрания была местом куда более значительным, чем правительство. И потому они считали важным оставить своих ораторов в Собрании, чтобы защищать свой кабинет министров.

В итоге было принято решение о смешанном составе министерства.

Дюмурье занял должность министра иностранных дел;

Клавьер — министра финансов;

Ролан — министра внутренних дел.

Трое прочих членов кабинета — Дюрантон, министр юстиции, де Грав, военный министр, и Лакост, военно-морской министр, — были фигурами незначительными.

Остановимся на Дюмурье, поскольку на самом деле нам необходимо рассказать нашим читателям только о нем.

В то время, к которому мы подошли, Дюмурье, родившемуся в 1733 году, было пятьдесят восемь лет; однако его энергичные жесты, решительная походка и огненный взор делали его на десять лет моложе. Это был умный человек, из которого обстоятельства сделали интригана, но так и не смогли сделать гения; солдат с девятнадцатилетнего возраста, храбрый до безрассудства, покрытый ранами, которые он получил однажды, оказавшись окруженным врагами и не желая сдаться в плен; дворянин, однако выходец из той провинциальной знати, что не имела никакого влияния при дворе, он провел первые тридцать лет жизни то в армии, где с великим трудом добивался каждого из своих чинов, то в полумраке той тайной дипломатии, которую Людовик XV держал рядом с дипломатией гласной. Правда, при Людовике XVI он возвысился, связав свое имя с крупнейшим национальным начинанием, которое предпринял Людовик XVI и завершил Наполеон и которое именуется строительством Шербурского порта.

В конечном счете он занял высокое положение, но, заняв его, не смог там удержаться, ибо для этого у него недостало качества, столь редкого во все времена и, по-видимому, становящегося все более редким, — совести.

Итак, он вступил в должность министра иностранных дел, поддерживаемый с флангов Клавьером и Роланом.

В отношении Дюмурье велись сильные споры. Кем он был — конституционным роялистом, жирондистом или якобинцем?

Именно во время министерства Дюмурье была объявлена война Австрии.

Известно, какими чудовищными событиями ознаменовалось начало этой войны: разгромом и убийством.

Разгромом при Кьеврене и убийством Диллона.

Взамен лейб-гвардии, распущенной после событий 5 и 6 октября, взамен швейцарской гвардии, истребленной 10 августа, королю была предоставлена конституционная гвардия.

Находясь подле короля, конституционная гвардия сделалась почти роялистской.

И потому распространился слух, что при известии о разгроме при Кьеврене конституционная гвардия возликовала.

Но если конституционная гвардия пребывала в радостном настроении, то Париж, напротив, был чрезвычайно печален, Париж был угрюм, Париж был грозен.

По докладу Базира и по докладу солдата конституционной гвардии по имени Иоахим Мюрат, заявившего, что его хотели подкупить деньгами и отправить в Кобленц, но он, честный патриот, отказался от этого, конституционную гвардию распустили и караульные посты в Тюильри были переданы национальной гвардии.

Тем не менее разгром при Кьеврене нанес страшный удар министерству Дюмурье. И потому Дюмурье был вынужден пожертвовать своим министром де Гравом, сделав из него козла отпущения.

Де Трава заменили полковником Серваном, подопечным Ролана, а точнее, г-жи Ролан.

Но пусть никто не заблуждается по поводу значения этого слова. Ни у кого не могут возникнуть подозрений в отношении нравственной чистоты этой женщины, которая, имея доступное убежище в доме человека, слывшего ее любовником, осталась, вместо того чтобы броситься в это убежище, возле колыбели своей дочери и ждала, когда ее придут арестовать там.

Спустя три дня после своего вступления в министерство Серван предложил Законодательному собранию, не сказав об этом ни единого слова своим коллегам, создать в связи с приближавшейся годовщиной праздника Федерации военный лагерь под Парижем, рассчитанный на двадцать тысяч волонтеров.

Этот неожиданный шаг Сервана уязвил честолюбивого Дюмурье в самое сердце. По его мнению, никакое вооруженное противодействие роялистов уже не было возможно. К тому же он надеялся рано или поздно преуспеть там, где Лафайету вскоре предстояло потерпеть неудачу.

Лагерь волонтеров, то есть людей, преданных Революции, разом убивал эту надежду.

Вот почему двор высказался против этого лагеря.

Жиронда устала от этой бесконечной борьбы; она решила резко и раз и навсегда порвать отношения с королем, и 27 мая издала чрезвычайный указ, направленный против неприсягнувших священников.

Этот указ был составлен в следующих выражениях:

После издания этого указа королевский двор уже не сможет носить более личину поборника конституции.

Если король одобрит указ, он является сторонником Жиронды.

Если король наложит на него вето, он сбросит маску и объявит себя королем священников и эмигрантов.

Если король отречется, он останется на полдороге и Революция продолжит свой путь одна.

Король использует в качестве предлога опубликованное Роланом письмо, желая заставить его подать в отставку. Ролан подает в отставку, но в то же самое время Клавьер и Серван, то есть подлинные жирондисты, подают в отставку вместе с ним.

Король рассчитывал на Дюмурье. Если бы Дюмурье остался, еще можно было бы продолжать борьбу: Дюмурье был мечом короля.

Дюмурье согласился, но поставил условия.

Ему нужно было притворно оставаться жирондистом, сокрушая при этом Жиронду.

Это было трудно, но возможно.

Вот какое средство предложил Дюмурье:

утвердить указ о создании двадцатитысячного военного лагеря, утвердить указ о выдворении священников и сформировать кабинет министров, с помощью которого, хотя и уступив внешне поле боя Жиронде, со временем можно будет восстановить потерянное преимущество.

Он предложил Найяка в качестве министра иностранных дел, Верженна — в качестве министра финансов и Мурга — в качестве министра внутренних дел, оставив за собой настоящую силу — военное министерство.

Но, когда Дюмурье дал свое согласие, когда он безбоязненно встретил гнев Законодательного собрания, в это время более опасный для генералов, чем вражеский огонь на поле битвы; когда он усмирил этот гнев, дав понять, что вопрос о Ролане, Клавьере и Серване был сугубо личным и объяснялся обнародованием письма Ролана; когда он заявил, что король по-прежнему остается в душе жирондистом, и, в доказательство сказанного, поручился, что заставит короля одобрить два этих указа, король сказал Дюмурье, что согласен утвердить указ о двадцатитысячном лагере, но его религиозная совесть решительно восстает против утверждения указа о выдворении священников.

Дюмурье стало ясно, что как министр он погиб. У него оставалась лишь одна возможность добиться оправдания — спасти Францию, действуя как генерал.

На другой день он подал прошение об отставке и взамен него получил приказ отправиться в армию.

В итоге, как мы уже говорили, он прибыл в армию, причем в какой момент!

В момент, когда восстала Вандея, когда был осажден Лонгви, когда подвергся бомбардированию Валансьен, когда Верден открыл свои ворота врагу и послал самых невинных и самых красивых своих девушек поднести ему цветы!

Правда, Борепер пустил себе пулю в лоб, чтобы не сдаваться; правда, Париж опорочил себя сентябрьскими убийствами; правда, вся Франция выставила своих сыновей как живой заслон на пути врага.

Но при всем этом враг был всего лишь в трех или четырех дневных переходах от Парижа.

И вот тогда к Дюмурье пришла удача: дело в том, что, хотя и вынося ему суровый приговор как министру, его ценили как военачальника; дело в том, что политика отделяли от генерала; дело в том, что было понятно, что если вручить ему шпагу главнокомандующего, он прежде всего одержит победу, даже если это пойдет на пользу Революции.

И что же из этого воспоследовало? То, что как только Дюмурье прибыл к границе, жирондисты, то есть Верньо, якобинцы, то есть Робеспьер, и кордельеры, то есть Дантон, искренне объединились с Дюмурье.

И тем не менее жирондисты ненавидели его, ибо он обманул их.

Якобинцы ненавидели его, ибо он постоянно боролся с ними.

Дантон ненавидел его, ибо Дантон ненавидел все аристократическое, оставшееся от старого порядка.

Однако жирондисты отыскали Дюмурье на его скромной должности в Северной армии и назначили его главнокомандующим.

Якобинцы одобрили и поддержали это назначение.

Наконец, Дантон послал ему вдохновение в лице Фабра д’Эглантина и силу в лице Вестермана.

Имея Фабра д’Эглантина по левую руку и Вестермана по правую, Дюмурье сражался бок о бок с героями 20 июня и 10 августа.

Дюмурье не был человеком Революции, но казался им.

Впрочем, хотя физическое состояние Франции, если можно так выразиться, казалось безнадежным, ее моральное состояние было на высоте.