Между тем неожиданно случившееся происшествие внесло некоторое расстройство в намеченную комбинацию. Стоило Казимиру Перье согласиться на должность временного комиссара, как он тотчас же бросил взгляд в сторону Версаля: Карл X находился пока всего лишь в Рамбуйе, а это было чересчур близко для того, чтобы выставлять свою кандидатуру. Он бросился в Ратушу и стал умолять Боннелье, в ту пору секретаря муниципальной комиссии, вычеркнуть его имя из списка комиссаров.
К несчастью, список уже ушел из Ратуши, и Казимиру Перье пришлось удовольствоваться напечатанным в «Вестнике» сообщением о том, что его имя попало туда по ошибке.
Имя г-на Казимира Перье было заменено именем г-на де Бройля.
Двум министрам из этого первого правительства Июльской монархии суждено было исполнить в дальнейшем странные миссии.
Господину Гизо суждено было похоронить эту монархию, у колыбели которой он стоял.
Господину Дюпону (из Эра) суждено было стать премьер-министром правительства, которое пришло ей на смену.
До чего же своеобразны судьбы у государственных деятелей, которые обычно приходят к власти уже в то время, когда у них нет больше сил поддерживать власть, независимо от того, рождается она или рушится.
Тем временем, как мы уже говорили, Карл X начал отступление и, сделав 31 июля короткую остановку в Трианоне, где к нему присоединились дофин и войска, оставшиеся верными присяге, в тот же день направился в Рамбуйе, выслушав перед этим мессу, проведенную для него у домашнего алтаря.
Были приняты следующие решения:
г-н де Бордесуль остается в Версале во главе своей дивизии;
дофин заночует в Траппе;
герцогиня Беррийская и двое ее детей проделают путь в карете;
Карл X доедет до Рамбуйе верхом, но по другой дороге.
Королевская семья прибыла в Рамбуйе в полночь.
Карл X пребывал в крайне дурном настроении; поскольку телохранители, составлявшие его эскорт, умирали с голоду, они позволили себе поохотиться в парке замка и убить нескольких крупных зверей.
Когда король поинтересовался, что за ружейные выстрелы он слышит, ему ответили, что это стреляют охотники.
— Охотники?! — повторил он. — Выходит, в парке охотятся? Но кто же?
— Телохранители из королевской свиты; однако потребность в пропитании должна послужить им извинением.
— Неважно! — воскликнул король. — Это означает открыто изменять мне; я больше не смогу устраивать псовые охоты в парке, если сегодня его опустошат.
Возможно, другой на месте Карла X подумал бы не о своем опустошенном парке, а о своей разрушенной монархии и со вздохом вспомнил бы, что шестнадцать лет тому назад в этом самом замке останавливались Мария Луиза и Римский король, изгнанные союзниками, которые привели с собой во Францию его самого.
Что же касается дофина, то его мысли были примерно такого же порядка.
— А знаешь, Гиш, с чем во Франции мне особенно жалко расставаться? — спросил он.
— Нет, монсеньор; здесь столько всего, с чем жалко расставаться!
— Так вот, это мое охотничье снаряжение: оно такое красивое!
Проходя в Сен-Клу перед строем 6-го полка королевской гвардии, он спросил его командира:
— Полковник, вы можете полагаться на ваших солдат?
— Каждый исполнит свой долг, монсеньор, — с поклоном ответил полковник.
Принц молча прошел еще несколько шагов, а затем остановился перед солдатом, у которого был небрежно подшит воротник, и отчитал его:
— У вас крайне расхлябанный вид!
Между тем августейшим беглецам поневоле пришлось вспомнить о своем положении.
Прежде всего, это произошло благодаря возвращению дофины, приехавшей из Дижона. По дороге она повстречалась с герцогом Шартрским, который был отпущен на свободу и возвращался в свой полк в Жуаньи.
Герцогиня Ангулемская узнала молодого принца и велела остановить свою карету.
— Сударь, — спросила она герцога Шартрского, — вы едете из Парижа?
— Да, сударыня.
— Что там происходит?
Герцог рассказал ей все то, что он знал лишь с чужих слов.
— А где теперь король? — продолжала дофина.
— Полагаю, что он находится в Сен-Клу.
— Вы так полагаете; стало быть, вы не можете ответить мне утвердительно?
— Я оставался вне стен Парижа, сударыня, и все, что мне удалось увидеть, это трехцветное знамя, развевавшееся над всеми общественными зданиями.
— И куда вы теперь направляетесь?
— Я намерен возвратиться в свой полк в Жуаньи.
— Вы сбережете его преданность нам, не правда ли?
— Сударыня, я исполню свой долг.
Герцог Шартрский поклонился, и две коляски покатили в разные стороны.
Завидев принцессу, которую уже третье изгнание разлучало с Францией, Карл X бросился к ней, широко раскрыв объятия, но, задыхаясь от охвативших его чувств, не мог произнести ни слова.
Принцесса оказалась сильнее.
— Надеюсь, что на этот раз, что бы ни случилось, мы соединились навсегда.
Около двух часов пополудни королю доложили, что из Парижа прибыла депутация.
Он поинтересовался именами посланцев.
— Это господин де Куаньи, маршал Мезон, господин Одилон Барро и господин де Шонен.
— Каким образом господин де Куаньи оказался вместе с этими господами? — удивленно спросил Карл X.
— Как представитель господина де Мортемара.
— Я приму Куаньи, но только одного Куаньи, — ответил король.
Вот что послужило причиной этой депутации.
Герцог Орлеанский пребывал в беспокойстве. Хотя с обеими Палатами все было улажено, Ратуша подчинилась, а республиканцев низвели до бессилия, оставалась последняя власть, самая слабая из всех, но вследствие самой этой слабости казавшаяся принцу самой грозной.
И Луи Филипп хотел, чтобы она освятила его собственную власть.
Так что королевский наместник вызвал к себе г-на де Мортемара, вернувшегося в Париж после того, как он привез королю письмо, которое поручил ему доставить принц и которое было спрятано в складках его галстука.
— Господин герцог, — сказал принц, обращаясь к г-ну де Мортемару, — положение королевской семьи тревожит меня; новости, которые я получаю из Рамбуйе, внушают мне опасение, что восстание может докатиться до местности, где находится король.
— И что же, монсеньор? — спросил г-н де Мортемар.
— Полагаю, что будет правильно, если к королю отправится какая-нибудь депутация, чтобы вести с ним переговоры о новых уступках с его стороны.
— И что это должны быть за уступки, монсеньор?
— Ну, к примеру, он может подтвердить мое назначение на должность королевского наместника, отменить свои ордонансы и разрешить открытие заседаний Палат; это облегчило бы мое положение и позволило бы мне сделать для него больше, чем я смогу сделать, если он продолжит протестовать против революции.
— Монсеньор, я до конца останусь верным слугой короля и, веря в искренность вашего высочества, отдаю себя в ваше распоряжение.
Так что вопрос о депутации был решен; в нее входили, как мы уже сказали, г-н де Шонен, маршал Мезон и г-н Одилон Барро.
Кроме того, г-н де Мортемар, то ли не желавший удаляться от центра событий, то ли, возможно, сохранивший горькое воспоминание о том, сколь мало любезности проявил Карл X, назначая его министром, г-н де Мортемар, повторяю, вместо себя включил в эту депутацию герцога де Куаньи.
Король согласился принять лишь герцога. Разговор их продолжался долго; в конце концов г-н де Куаньи, человек с безупречными манерами, тактичный и сердечный, сумел убедить Карла X и вышел из его комнаты со следующей декларацией, которая была незамедлительно отправлена герцогу Орлеанскому:
«Король, желая положить конец смутам, существующим в столице и части Франции, и полагаясь, кроме того, на искреннюю преданность своего кузена герцога Орлеанского, назначает его королевским наместником.
Король, считая приемлемым отменить свои ордонансы от 25 июля, дает согласие на созыв Палат 3 августа и вправе надеяться, что они восстановят спокойствие во Франции.
Король будет ожидать здесь возвращения лица, которому поручено доставить в Париж эту декларацию.
Если же кто-нибудь попытается посягнуть на жизнь короля и его семьи или на его свободу, то он будет защищаться до последней капли крови.
Учинено в Рамбуйе, 1 августа 1830 года.
Это обращение дошло до герцога Орлеанского в семь часов утра. Рядом с принцем уже был в это время г-н Дюпен.
Господин Дюпен сильно осмелел, увидев, что обе Палаты и Ратуша высказались за герцога Орлеанского.
Так что 2 августа он был настолько же твердым и резким, насколько нерешительным выглядел 27, 28 и 29 июля.
И потому он посоветовал дать королю решительный ответ. А чтобы быть уверенным в решительности этого ответа, он написал его сам.
Герцог прочитал его, одобрил, переписал собственной рукой и вложил эту копию в конверт.
Он уже хотел было запечатать конверт, но передумал и произнес:
— Дорогой Дюпен, я все хорошо взвесил и не могу послать столь важное письмо, не посоветовавшись с женой.
Господин Дюпен счел подобную чувствительность настолько оправданной, что примирился с ней.
Герцог Орлеанский вышел, а четверть часа спустя вернулся с посланием, запечатанным в том же самом конверте.
— Что скажете? — спросил г-н Дюпен.
— Вот ответ, — промолвил принц.
И этот ответ был вручен посланцу Карла X.
Конверт определенно был тем же, но был ли в нем тот же ответ? Это маловероятно, поскольку, прочитав его, Карл X позволил себе расчувствоваться и почти сразу же, перейдя в кабинет, собственноручно написал следующее письмо, доставить которое в Париж он поручил генералу Латур-Фуассаку.
Этот ответ на ответ герцога Орлеанского был актом отречения, составленным в следующих выражениях:
Мой кузен, я слишком глубоко огорчен бедами, удручающими мои народы ныне и могущими угрожать им в будущем, чтобы не искать средства предотвратить их. И потому я принял решение отречься от короны в пользу моего внука, герцога Бордоского.
Дофин, разделяющий мои чувства, также отказывается от своих прав в пользу своего племянника.
Посему Вам надлежит, в Вашем качестве королевского наместника, провозгласить восшествие на престол Генриха V. Кроме того, Вы примете все имеющие к Вам отношение меры, чтобы определить формы правления в период несовершеннолетия нового короля. Тут я ограничиваюсь уведомлением об этих распоряжениях, ибо это средство избежать в дальнейшем многих бед.
Вы сообщите о моих намерениях дипломатическому корпусу и как можно раньше ознакомите меня с воззванием, посредством которого мой внук будет признан королем под именем Генрих V.
Я поручаю генерал-лейтенанту, виконту де Латур-Фуассаку, передать Вам это письмо; он имеет приказ условиться с Вами относительно договоренностей, которые следует принять в пользу сопровождавших меня лиц, равно как и договоренностей, касающихся меня лично и остальных членов моей семьи.
Позднее мы согласуем прочие меры, которые явятся следствием смены царствования.
Вновь заверяю Вас, мой кузен, в неизменности чувств, с которыми я остаюсь любящим Вас кузеном.
Помимо этого письма, г-н де Латур-Фуассак имел при себе еще два письма, которые он взялся доставить герцогине Орлеанской: одно было от г-жи де Гонто, другое — от Мадемуазель.