Последний король французов. Часть первая

XX

Между тем произошел грандиозный переворот 9 термидора; герцог Шартрский, ставший герцогом Орлеанским, подумал, что видит в нем счастливое изменение в своем положении; ветер задул не только к умеренности в политике, но даже и к реакции; усмотрев в этом изменении надежду получить хоть какие-нибудь остатки состояния своего отца, он решил покинуть коллеж и, снабженный характеристикой, удостоверяющей его годность к преподаванию, и паспортом на имя Корби, подписанным всеми властями Райхенау и Кура, отправился в путь пешком и с мешком за плечами.

Бодуан, который прибыл вместе с ним в Райхенау, но, будучи конюхом, не мог преподавать верховую езду в горах, куда могли взобраться лишь козы, ушел первым с намерением предупредить г-на де Монтескью о возвращении своего хозяина.

Герцог Орлеанский обнаружил Бодуана, ожидавшего его, в полульё от Бремгартена.

Путь был свободен. Господин де Монтескью, за которым шпионили уже меньше, чем во время первого приезда принца, обрадовался возможности принять его.

Однако вследствие избыточной осторожности герцог Орлеанский дождался ночи, прежде чем войти в Бремгартен и воспользоваться гостеприимством генерала.

И тут случилось весьма необычное приключение.

Имя Корби, которое взял себе герцог Орлеанский, было именем адъютанта генерала Монтескью, молодого человека, который в тот момент, когда генерал удалился в изгнание, вернулся во Францию, но затем, опасаясь преследований, в свой черед удалился в изгнание и поселился в Бремгартене.

Однако он тоже взял себе другое имя и звался теперь шевалье де Рьонелем.

В итоге, оказавшись за табльдотом напротив мнимого Корби, мнимый Рьонель не осмелился ничего сказать, поскольку это означало бы самому донести на себя.

Господин де Монтескью, совершенно уверенный в настоящем Корби, тотчас же разъяснил ему ситуацию.

Молодой адъютант счел большой честью для себя дать взаймы на несколько месяцев свое имя герцогу Орлеанскому и, будучи уверен в том, что за время этого заимствования оно ничем не будет запятнано, остался скрыт под именем Рьонеля.

Герцог Орлеанский, со своей стороны, занял подле генерала Монтескью место настоящего Корби.

Между тем клевета, преследовавшая отца, не пощадила и сына. Во Франции пошли разговоры, что герцог Орлеанский, покинув армию, увез с собой огромные деньги и роскошно живет в Бремгартене во дворце, который генерал де Монтескью построил на английское золото. Не желая служить долее поводом для клеветы, задевавшей одновременно и генерала де Монтескью, и его самого, герцог Орлеанский решил отправиться в путь и пройти еще дальше по дороге изгнания, которая так широка для тех, кто на нее вступает, и так узка для тех, кто по ней возвращается.

На сей раз покровителем герцога Орлеанского стала женщина, г-жа де Флао.

По мере того как мы произносим определенные имена, открывается источник тех влиятельных сил, какие окружили трон в 1830 году.

Для начала г-жа де Флао написала во Францию одному из преданных друзей семьи Орлеанов, чтобы опровергнуть всю эту подлую клевету:

Возможность осуществить желание принца уехать в Соединенные Штаты вытекала из обстоятельства, связанного с его прежним высоким положением.

Полномочный посланник Соединенных Штатов во Франции, занимавший этот пост с 1792 по 1794 годы, был принят в Пале-Рояле в последние дни могущества Филиппа Эгалите. Разделяя принципы пылкого пуританства, американский дипломат увидел в герцоге Орлеанском лишь то, что, вероятно, увидят в нем будущие поколения: истинного республиканца, пожертвовавшего всем ради своей страны, введенного в заблуждение, возможно, примерами того и другого Брута, чье имя, символ несгибаемых добродетелей, послужило предлогом для стольких преступлений; и потому он проникся к нему подлинной дружбой.

Но главное, он хорошо знал герцогиню Орлеанскую и высоко ценил эту святую женщину за ее нравственные достоинства.

Звали этого посланника г-н Говернер Моррис. Госпожа де Флао, которая в те времена весьма часто бывала в Пале-Рояле, познакомилась там с г-ном Говернером Моррисом и, найдя приют, как и молодой принц, в доме г-на де Монтескью, возымела мысль написать американскому посланнику и обрисовать ему положение герцога Орлеанского.

Уже следующей почтой принц получил письмо г-на Говернера Морриса, содержавшее приглашение немедленно отправиться в Америку; стоит ему добраться до Нью-Йорка, как он немедленно окажется под защитой правительства и ему не надо будет не только ничего более опасаться, но и ни о чем более беспокоиться.

К этому письму был присовокуплен переводный вексель на сто луидоров, выписанный на базельского банкира. Эти сто луидоров предназначались на путевые издержки принца.

Принц ответил тотчас же:

То, что такая дорога открылась достославному путешественнику, произошло весьма вовремя: гонения, которым он подвергался, вот-вот должны были распространиться и на г-на де Монтескью. Герцог Орлеанский узнал об этом обстоятельстве косвенным образом, благодаря нескольким словам, случайно уловленным из разговора, который собеседники вели, полагая, что он их не слышит, а он услышал.

В тот же момент его решение уехать стало бесповоротным.

На другой день после того, как принц сделал это открытие, а именно 10 марта 1795 года, он покинул Бремгартен.

Что же касается его сестры, то она еще 11 мая 1794 года, то есть примерно за год до этого, покинула монастырь святой Клары в Бремгартене и уехала в Венгрию, к принцессе де Конти, своей тетке.

Со своей стороны, г-жа де Жанлис находилась в Гамбурге, вместе с г-ном де Балансом и Дюмурье.

Господин де Монтескью дал герцогу Орлеанскому письмо, адресованное Дюмурье, который, нисколько не отказавшись от надежды восстановить монархию, трудился над этим как никогда деятельно.

Двадцатого марта герцог Орлеанский прибыл в Гамбург в сопровождении г-на де Монжуа и Бодуана. Он нашел там Дюмурье, который тотчас же ответил на письмо г-на де Монтескью. Этот ответ содержит следующий пассаж, служащий подтверждением того, что мы сказали о надеждах победителя при Вальми:

Примечательно, что почти в то самое время, когда Дюмурье писал эти строки, будущий король Франции проявил себя во время мятежа 13 вандемьера, и в дальнейшем ему предстояло осуществить предсказание Дюмурье и одновременно опровергнуть его.

По прибытии в Гамбург, принц, вместо того чтобы отплыть в Америку, вдруг оказался охвачен юношеской прихотью: он решил посетить северные страны, продвинувшись как можно дальше на север, вплоть до того места, где земля кончится у его ног, как сказал Реньяр. Вне всякого сомнения, прежде чем очутиться перед лицом холодной реальности таких людей, как Вашингтон и Адамс, ему захотелось побродить среди волшебных туманов Эльсинора.

Шестого мая 1795 года он высадился на берег Швеции.

Король Густав III был незадолго до этого убит Анкарстрёмом, Горном и Риббингом, и регентом Шведского королевства был герцог Сёдерманландский.

Герцог Сёдерманландский, которого называли шведским Орлеаном, мог быть для изгнанника лишь своего рода защитой. Впрочем, он засвидетельствовал ему полнейшую симпатию, превосходно принял его и защитил от преследований со стороны французского посланника, некоего Ривальса, получившего от Директории приказ особым образом надзирать за молодым герцогом Орлеанским.