Последний король французов. Часть первая

XLIII

Между тем, за исключением Карла X, который среди все возрастающих страхов его служителей и его семьи сохранял спокойствие, зиждившееся на заблуждении или на упрямстве, Сен-Клу являл собой театр сцен, которые своей то бурной, то непредвиденной стороной дополняли превратности великой драмы, разыгрывавшейся в тот час между народом и королем.

Мармон, роковой человек, козел отпущения, выбранный судьбой для того, чтобы носить как на этом свете, так и на том бремя двух павших монархий, обрушившихся на него, Мармон, пядь за пядью отстаивавший перед этим свои позиции, Мармон, оплакивавший свое поражение не так горестно, возможно, как он оплакивал бы свою победу, Мармон возвратился к королевской семье в Сен-Клу.

Ко времени его приезда Карл X еще имел рядом с собой пять или шесть тысяч человек, которыми он мог располагать и которые, соединившись с остатками отрядов, покинувших Париж, могли составить корпус численностью около двенадцати тысяч человек.

Дофин хотел собрать десять тысяч человек и двинуться на Париж. Его подталкивал к этому решению и поддерживал в нем г-н де Шампаньи, человек храбрый и энергичный, безоговорочно преданный принцу и способный отдать свою жизнь по одному его слову.

Господин де Шампаньи разработал план противодействия, который он был готов привести в исполнение и для запуска которого ему недоставало лишь согласия короля.

Дофин обратился к королю с просьбой встретиться с г-ном де Шампаньи, и на этой встрече г-н де Шампаньи изложил Карлу X следующий замысел:

король немедленно отправится в Орлеан, куда будут стянуты все войска; маршалу Удино и генералу Коэтлоске будет поручено командование лагерями в Люневиле и Сент-Омере, контингенты которых, как предполагается, уже двинулись на Париж; в Тулоне захватят казну алжирского дея, которая только что прибыла туда и достигает не менее пятидесяти миллионов франков; генерал Бурмон, вызванный из Африки, вернется во Францию со всеми войсками, на которые он сочтет возможным полагаться; пройдя через роялистские провинции Юга, он присоединится к роялистским провинциям Вандеи, и таким образом во Франции развяжется гражданская война, причем на более прочных началах, чем когда-либо прежде.

Однако весь этот план король выслушивал с рассеянным и утомленным видом. Видя, как события скапливаются, словно облака, гонимые по небу порывом ветра, он засомневался в своей удаче и, следственно, в удаче монархии. Видимо, для династии Бурбонов время царствования закончилось, и, когда сам Господь, казалось, говорит ему «Довольно!», не будет ли кощунственным желание продолжать сопротивляться воле, исходящей уже не от людей, а от Бога?

— Поговорите обо всем этом с дофином, — сказал он г-ну де Шампаньи.

Однако говорить обо всем этом с дофином было совершенно незачем, поскольку именно дофин втолкнул г-на де Шампаньи в комнату короля.

В эту минуту появился дофин.

— Государь, — произнес он, — если ваше величество ждет с моей стороны одобрения этого плана, то знайте, что я не только одобряю его, но и советую принять.

— Ну хорошо, и чего вы тогда хотите? — спросил Карл X.

— Официального разрешения привести его в исполнение.

Король подумал с минуту, а затем, покачав головой в знак отрицания, произнес:

— Нет, нет и еще раз нет!

Его поразил один из тех страшных приступов слабодушия, которые охватывают монархов в момент их падения: такой же охватил Наполеона в 1814 году в Фонтенбло и в 1815 году в Елисейском дворце; такому же предстояло охватить Луи Филиппа в 1848 году в Тюильри.

Дофин в ярости удалился в свои покои, бросил шпагу на пол и, рыдая, скорчился в кресле.

Господин де Шампаньи последовал за ним; он дал этой первой вспышке гнева идти своим ходом, а затем предложил дофину действовать так, как если бы у них было разрешение короля.

Дофин находился в том состоянии возбуждения, когда крайние советы более всего смягчают боль.

Он согласился на это полувосстание против отца и вместе с г-ном де Шампаньи начал составлять воззвание к войскам.

Воззвание уже было составлено и его оставалось лишь зачитать, как вдруг дофину доложили, что генерал Талон просит быть допущенным к нему.

— Генерал Талон?! — воскликнул дофин. — Не тот ли это генерал, что так храбро сражался позавчера у Ратуши?

— Он самый, монсеньор, — ответил адъютант.

— Впустите его, — сказал принц.

Генерал Талон появился на пороге; брови его были нахмурены, а глаза мрачны.

— Монсеньор, — произнес он, — я готов умереть за ваше августейшее семейство и не буду делать упора на преданности, которую нетрудно оценить, поскольку она зиждется на доказательствах; однако эта преданность имеет границы и страшится бесчестья.

— Бесчестья?! — вскричал дофин. — Что вы хотите этим сказать, генерал?

— Я хочу сказать, — ответил генерал Талон, — что войскам только что зачитали воззвание, в котором им преподнесли как счастливую новость отмену ордонансов.

— Но кто подписал это воззвание? Надеюсь, не король?! — воскликнул дофин.

— Нет, монсеньор: это сделал герцог Рагузский.

Дофин испустил яростный крик и как безумный бросился в покои короля, по пути спрашивая у всех подряд, где находится маршал. Затем, поскольку на выходе из покоев отца, которому он рассказал о том, что произошло, ему сообщили, что маршал находится в бильярдном зале, дофин порывисто вошел в этот зал.

Герцог Рагузский действительно находился там, и дофин приказал ему последовать за ним в соседнюю комнату.

Бильярдный зал был заполнен людьми.

Приказ прозвучал настолько грубо, а голос, которым он был отдан, дрожал так лихорадочно и возбужденно, что все присутствующие затаили дыхание, с тревогой провожая глазами маршала, который проследовал за дофином в эту комнату, куда тот вошел первым.

Дверь за ними закрылась.

Как завязалась, если воспользоваться театральным выражением, сцена, происходившая тогда между маршалом и принцем, никто сказать не может, поскольку они были одни, но вскоре послышались громкие крики, и дверь резко распахнулась; вначале показался маршал, торопливо пятившийся, а следом за ним, с непокрытой головой и блуждающим взглядом, шел дофин, оскорбляя его и одновременно угрожая ему; наконец, откликаясь на ответ маршала на все эти оскорбления и все эти угрозы, он вскричал:

— Вы предатель, сударь! Вы предали нас, как прежде предали другого! Вашу шпагу! Вашу шпагу!

И, бросившись на маршала, он попытался отнять у него шпагу и наполовину вытащил ее из ножен.

Стремительным движением маршал втолкнул шпагу обратно в ножны, и ее лезвие, скользнув между рук дофина, порезало ему пальцы, так что из них брызнула кровь.

При виде своей крови принц потерял рассудок.

Зал был полон телохранителей.

— Ко мне, господа! — воскликнул он, показывая им свою окровавленную руку.

Телохранители подчинились и окружили маршала, возможно, правда, не только для того, чтобы арестовать маршала, но и для того, чтобы защитить его от гнева принца.

Тем не менее приказ был категорический: маршала препроводили в его покои и удерживали там в качестве пленника.

Стоило этой неприятной сцене произойти, как слух о ней докатился до короля; он вывел благородного старика из состояния безучастности, в котором тот пребывал. Необходимо было исправить великую несправедливость, смягчить мучительную обиду.

— Скажите маршалу, что арест с него снят, — крикнул он через приоткрытую дверь, — и что я прошу его немедленно прийти ко мне.

Минуту спустя маршал появился на пороге комнаты короля.

Карл X сделал несколько шагов навстречу герцогу Рагузскому и произнес, обращаясь к нему:

— Господин маршал, я знаю, что произошло; примите мои извинения, пока перед вами не извинится дофин.

В облике этого старика, нашедшего в тот момент, когда его лишили трона, время утешить оскорбленную гордость, было столько печали, что гордость эта смягчилась; у маршала на глаза навернулись слезы, и он глухим голосом поблагодарил короля за его доброту.

Король воспользовался этим моментом и попросил маршала пойти к дофину.

— Зачем? — спросил герцог Рагузский.

— Чтобы предложить ему свои извинения, дорогой маршал, — ответил король, — но прежде всего, чтобы принять извинения от него.

Герцог опустил голову в знак повиновения и пошел к дофину, но, когда дофин протянул ему руку, он отступил на шаг, поклонился и вышел из комнаты.

Рука его отказалась прикоснуться к руке дофина.

После обнародования воззвания герцога Рагузского, после этой сцены, неожиданно случившейся между ним и принцем, не было уже никакой возможности привести в исполнение план противодействия, представленный г-ном де Шампаньи.

Впрочем, вся энергия дофина израсходовалась на эту стычку.

Все разошлись по своим покоям, и каждый, сообразно своей силе или своему слабодушию, либо пытался сопротивляться судьбе, либо склонился под гнетущей десницей Всевышнего.

Около полуночи, примерно в то самое время, когда герцог де Мортемар покидал Пале-Рояль, унося с собой письмо, в котором герцог Орлеанский заявлял о своей преданности королю, герцогиня Беррийская, охваченная внезапным и непреодолимым материнским страхом, поднялась с постели, бросилась к дофину и стала умолять его не упорствовать, оставаясь долее в Сен-Клу, который находится под угрозой.

Никому не пришло в голову спросить, а кто угрожает Сен-Клу; слова «Сен-Клу находится под угрозой» тотчас же распространились по коридорам и комнатам дворца. В одно мгновение все оказались на ногах; короля разбудили, сказали ему, что Сен-Клу находится под угрозой, и попросили у него приказов.

Два часа спустя король, герцогиня Беррийская и двое ее детей отправились в Трианон, сопровождаемые сотней телохранителей.

Дофин остался в Сен-Клу, чтобы руководить отступлением войск.

На другой день было обнародовано воззвание, подписанное герцогом Орлеанским и извещавшее парижан о его согласии принять на себя обязанности королевского наместника:

Но, перед тем как написать это воззвание, перед тем как принять на себя это обязательство, герцог Орлеанский, подобно тем древним, которые не предпринимали ничего важного, не обратившись за советом к оракулу Дельф или Додоны, герцог Орлеанский обратился за советом к Калхасу с улицы Сен-Флорантен.

Услышать мнение умирающего, который еще распоряжался коронами, принц поручил г-ну Себастьяни. Войдя в спальню г-на де Талейрана в ту минуту, когда тот совершал свой утренний туалет, генерал вручил ему письмо принца, написанное в форме обращения за советом.

— Пусть соглашается, — промолвил г-н де Талейран.

И принц согласился.

Благодаря этому согласию в стране свершилась великая революция: буржуазная монархия заменила монархию аристократическую.