Последний король французов. Часть первая

XXIII

Посмотрим, какое воздействие оказали все эти разнообразные события на будущего короля Франции, которому предстояло в свой черед пережить несколько покушений на его жизнь и ускользнуть от адской машины Фиески и пуль Алибо, Мёнье и Леконта.

Почти сразу после казни герцога Энгиенского последовала смерть Жоржа Кадудаля, часть заговорщиков погибли на эшафоте, другие были помилованы императором, а кто-то сумел бежать и укрылся в Англии.

На этот раз граф д'Артуа не утратил бдительности и не стал оказывать эмигрантам полного доверия; зная ловкость одного из офицеров Жоржа Кадудаля, он вызвал его к себе; это был Бреш: более удачливый, чем его генерал, он смог вернуться в Англию после предпринятого в Париже покушения.

— Вы знакомы с Дюмурье? — спросил его принц.

— Нет, монсеньор, — ответил Бреш.

— Тем хуже; а из его окружения вы тоже никого не знаете?

— Я не знаю этих людей даже по имени.

— Очень жаль.

— Почему, монсеньор?

— Потому, что я побудил бы вас увидеться с этими людьми.

— Зачем, монсеньор?

— Чтобы побеседовать с ними.

— О чем?

— О чем угодно, это не имеет значения.

— Если речь идет лишь о такой безделице, я вступлю в сношения с Дюмурье или с его друзьями.

— Сделайте это как можно быстрее.

Дюмурье жил в небольшом деревенском доме вблизи Лондона. Уже на другой день Бреш отправился туда и стал прогуливаться возле сада, делая вид, будто занят лишь тем, что любуется его очарованием и красотой цветов. Кто-то из обитателей дома, заметив незнакомца, учтиво пригласил его войти в сад, что тот и сделал. Разговор начался на английском языке, но вскоре Бреш сказал:

— Полагаю, что вы француз, как и я, так что нам будет удобнее говорить на родном языке.

— Я одного мнения с вами, — ответил обитатель дома.

Разговор продолжился на французском языке; Бреш поинтересовался у своего собеседника, эмигрант ли он, и, когда тот сказал в ответ, что он состоит при генерале Дюмурье, живущем в этом доме, добавил, полагая придать этим разговору больший интерес, что сам он не то что бы эмигрант, а товарищ Жоржа Кадудаля.

— И вы были сейчас в Париже вместе с ним? — спросил его собеседник.

— Да.

Тогда этот человек вошел в дом и вскоре вернулся, чтобы от имени Дюмурье пригласить Бреша на завтрак; Бреш согласился и последовал за своим провожатым, который представил его генералу.

Они прошлись по саду.

— Стало быть, вы были в Париже вместе с Кадудалем, — промолвил Дюмурье. — Его смерть — огромная потеря для роялистской партии.

— Непоправимая.

— Но ведь остались его сподвижники.

— Несомненно, но кто сумеет воспользоваться ими?

— О, в способных людях недостатка нет.

— Я знаю одного из них, — произнес офицер-роялист.

— Кто же это?

— Вы, генерал.

— О нет, я командовал республиканскими армиями; не будучи якобинцем, я имел с ними общие интересы; роялисты никогда не простят мне этого. Однако есть другой человек, который подошел бы на эту роль лучше.

— И кто это?

— Герцог Орлеанский.

— Подобно тому как вы командовали республиканскими армиями, он состоял в Якобинском клубе.

— Да, но принцам прощают то, чего не прощают частным лицам.

— Остается узнать, устроит ли это герцога Орлеанского и тех роялистов, которые находятся внутри страны.

— В том, что касается принца, я могу поручиться вам со всей определенностью; в отношении же роялистов вы должны быть осведомлены лучше, чем я.

— Но устроит ли довод такого рода английское правительство, без содействия которого ничего нельзя предпринять?

— Могу вас успокоить, что в этом отношении никаких помех не будет.

— Мне остается высказать лишь одно замечание, генерал: хочется узнать, получит ли подобный замысел одобрение со стороны старшей ветви?

В ответ на это Дюмурье ироничным жестом щелкнул большим и средним пальцами и произнес:

— Ах, клянусь, независимо от того, одобрят они или не одобрят, мы все равно будем действовать.

Заметив впечатление, которое произвели его слова, он рассудил, что зашел слишком далеко, и поспешил добавить в качестве поправки:

— … в единых интересах монархического дела.

В этот момент Бреш без труда догадался, с какой целью граф д’Артуа поручил ему увидеться с Дюмурье, и после нескольких ничего не значащих фраз откланялся. Генерал взял у него адрес, призвав его поразмышлять над интересной темой их разговора.

На другой день Бреш отправился дать отчет об этом разговоре графу д'Артуа и, дойдя до слов Дюмурье о герцоге Орлеанском, заметил, что граф д'Артуа начал кусать нижнюю губу, как он обычно делал в минуты беспокойства.

Ему предстояло кусать ее куда сильнее в Рамбуйе, когда он узнал, что герцог Орлеанский назначен королевским наместником, и в Шербуре, когда он узнал, что Луи Филипп провозглашен королем.

Бреш приходил к Дюмурье снова всего лишь один раз, и начавшиеся было переговоры никакого продолжения не получили.

В конце 1805 года герцог Орлеанский получил первые предложения служить в армии, воюющей против Франции: эти предложения поступили от шведского короля Густава IV, который незадолго до этого примкнул к антифранцузской коалиции.

Здесь мы затрагиваем по-настоящему щекотливую часть жизни герцога Орлеанского, поскольку популярность Луи Филиппа зиждилась главным образом на том, что он никогда не хотел воевать против Франции.

Так что наш долг историка состоит в том, чтобы лишь шаг за шагом вступать в эту часть жизни короля и утверждать что-либо лишь с доказательствами в руках.

Агентом Густава IV и Бурбонов был некто Фош-Борель.

Вот каким образом он завоевал доверие принцев-эмигрантов и короля Швеции.

Наполеон, невзирая на протесты Людовика XVIII, стал императором. Франция провозгласила его императором, а Европа почти признала его в этом качестве.

Для претендента на престол положение было серьезным, и, в целях будущей реставрации монархии, было решено составить на семейном съезде декларацию принципов, способную доказать французам, что в случае своего возвращения он будет готов пойти на уступки духу свободы, ставшему причиной изгнания Бурбонов из Франции.

Трудность заключалась в том, чтобы понять, где проводить этот съезд.

Мы видели, что Павел I приказал королю покинуть Митаву. Получив разрешение Пруссии, Людовик XVIII удалился в Варшаву, но, предоставив ему гостеприимство, Пруссия заявила: «Это убежище, имеющее ограниченное предназначение, должно использоваться лишь для того, чтобы защитить жизнь изгнанника; однако Варшава ни в коем случае не может служить средоточием замыслов дома Бурбонов против правительства, учрежденного во Франции и признанного Пруссией».

Короля Густава IV попросили предоставить город для проведения съезда, и он предложил устроить его в Кальмаре, небольшом епископальном городе Норвегии.

Король Людовик XVIII и граф д'Артуа встретились там 5 октября 1804 года.

На этом съезде были заложены главные основы Хартии.

Фош-Борель служил посредником между французскими принцами и королем Швеции.

Фош-Борель, прусский подданный, был замешан в деле Пишегрю; он долгое время оставался в тюрьме и вышел оттуда лишь вследствие настоятельных требований со стороны короля Пруссии.

На сей раз именно он добивался вступления герцога Беррийского и герцога Орлеанского в шведскую армию. Король Густав IV предоставил ему все полномочия для того, чтобы вести переговоры с молодыми принцами.

Но, как ни быстро действовал Фош-Борель, фортуна Наполеона шагала еще быстрее. Битва при Аустерлице повлекла за собой Пресбургский мир, а Пресбургский мир уничтожил антифранцузскую коалицию.

Автор «Занимательного жизнеописания короля Луи Филиппа» отрицает, что принц принял предложение короля Швеции и согласился присоединиться к коалиции; однако автор «Общественной и личной жизни Луи Филиппа», напротив, это утверждает. Мы же не примем ни ту, ни другую сторону и ограничимся тем, что приведем письмо, которое 5 ноября 1806 года молодой принц написал графу д’Антрегу, исполнявшему по заданию Англии миссию в России.

Читатель обнаружит в этом письме не лишенный интереса пассаж в отношении Польши: