Последний король французов. Часть первая

XXX

После всего того, что произошло, после того, как он увидел, что его стали именовать главой партии, Луи Филипп не мог сомневаться в отношении приема, ожидавшего его в Тюильри. Тем не менее принц смело явился туда и высказал королю все свое негодование по поводу клеветы, мишенью которой он стал.

Людовик XVIII позволил ему высказаться и, когда тот закончил, промолвил:

— Дорогой кузен, поскольку после Берри вы стоите ближе всего к трону, у вас больше шансов получить его по праву, чем посредством узурпации, и потому я вполне спокоен, ибо верю как в ваше добромыслие, так и в ваше добросердечие.

Затем он вновь подтвердил право герцога владеть своими родовыми уделами, но, как и прежде, отказался даровать ему титул королевского высочества, заявив:

— Это уж чересчур близко к трону!

В качестве возмещения морального ущерба принц, как и другие члены королевской семьи, получил право заседать в Палате пэров.

Но явилось это милостью или ловушкой? Во времена нервного возбуждения, в котором все тогда находились, было крайне трудно вступить в Палату пэров, не примкнув в ней к какой-нибудь партии, и герцогу Орлеанскому быстро представился случай поднять там знамя, под которым он рассчитывал двигаться дальше. В свое приветственное обращение к королю комиссия Палаты пэров 1815 года, той самой Палаты пэров, которой предстояло приговорить к смерти маршала Нея, виновного, но защищенного условиями капитуляции Парижа, вставила следующую фразу:

Понятно, что при всей реакционности большинства членов Палаты пэров подобный параграф не мог остаться незамеченным; завязалась горячая дискуссия, представители всех умеренных партий записались на выступление и в своих речах ополчились на этот параграф, который, тем не менее, должен был пройти в свой черед; все предложенные поправки были отвергнуты, как вдруг герцог Орлеанский попросил слова.

Воцарилось молчание, поскольку все понимали, что герцог Орлеанский намерен обратиться к собравшимся с программой своей будущей деятельности.

— Господа, — произнес он, — все то, что я услышал сейчас, утверждает меня во мнении, что следует предложить Палате решение более смелое, чем те оговорки, какие до сих пор выдвигались на ее рассмотрение. Я предлагаю целиком упразднить этот параграф; предоставим королю заботу о том, чтобы принимать меры, необходимые для поддержания общественного порядка, в соответствии с конституцией, и не будем выдвигать требований, зложелательство которых вполне может стать поводом для нарушения спокойствия в государстве; наше положение вероятных судей тех, по отношению к кому советуют проявлять в большей степени правосудие, нежели милосердие, принуждает нас к абсолютному молчанию; всякое высказывание, упреждающее приговор, представляется мне безусловным нарушением наших судебных обязанностей, ибо делает нас одновременно обвинителями и судьями!

Это изложение личных убеждений было встречено продолжительным ропотом.

Не приходилось сомневаться в том, что герцог Орлеанский примкнул к конституционалистам.

За проступком немедленно последовало наказание: король отменил ордонанс, позволявший принцам заседать в Палате пэров, и герцог Орлеанский был сослан в Лондон, где он снова встретился со своей семьей, которую пока не счел уместным вызвать во Францию, как если бы предвидел, что его пребыванию там не суждено было продлиться долго.

Тем не менее принц не хотел ссориться с королем бесповоротно и потому, едва приехав в Лондон, опубликовал следующее заявление:

Невзирая на это изложение личных убеждений, которому принц-изгнанник придал всю возможную ясность, он вернулся во Францию только в начале 1817 года.

В его отсутствие произошли важные события, ставшие естественным следствием того, что случилось накануне его ссылки.

Под тем, что случилось накануне его ссылки, мы подразумеваем убийство маршала Брюна в Авиньоне, убийство генерала Рамеля в Тулузе, казнь Лабедуайера в Париже и смерть Мюрата в Пиццо.

Под теми событиями, какие произошли в его отсутствие, мы подразумеваем казнь маршала Нея и казнь Поля Дидье.

Мы скажем лишь пару слов о первой из этих казней, однако уделим много времени второй.

Маршал Ней, обвиненный в измене и оскорблении величества, был предан суду Палаты пэров.

Его жена поняла с первой же минуты, что он погиб, и, еще до того как он был приговорен к смерти, решила просить о помиловании.

В итоге она отправила в Англию письмо герцогу Орлеанскому, в котором умоляла его привлечь внимание регента к судьбе ее мужа. Герцог Орлеанский написал взволнованное письмо его высочеству, однако оно оказалось бесполезным, и 7 декабря 1815 года, в девять часов утра, маршал Ней был расстрелян в нескольких шагах от Обсерватории.

В то же самое время Людовик XVIII даровал звание пэра князю фон Гогенлоэ и звание маршала герцогу Веллингтону.

Это означало, согласимся, далеко зайти в политическом бесстыдстве.

Вспомним об орлеанистском заговоре генералов Друэ д'Эрлона, Лаллемана и Лефевр Денуэта; он провалился, как мы уже рассказывали, и растворился в таком грандиозном событии, как возвращение императора с острова Эльба; однако Наполеон пал, Реставрация все дальше шла по роковому пути реакции, сторонники герцога Орлеанского воспрянули духом, и заговоры возобновились.