В царстве Ленина

Религия и коммунизм

"Религия — опиум для народа" — гласит бросающийся в глаза на стене плакат с красной звездой всякому проходящему или проезжающему мимо величайшей Московской святыни — часовни Иверской Божьей Матери. А раз религия — опиум, дурман, то на государственной власти лежит обязанность предохранить от него свой народ. К этому и направлена в России деятельность большевистских деятелей. Особенно сильные атаки приходилось выдерживать православной церкви в период гражданской войны 1918—1920 годов. Ныне давление на религию заметно ослабело. Та бешеная антирелигиозная пропаганда, которая велась первое время коммунистами, и те резкие формы, которые она сплошь и рядом принимала, вели лишь к непрерывному оскорблению чувств верующих, соответственно закрепляя и развивая религиозный фанатизм в массах. Теперь уже прекращены и принудительное вскрытие мощей, и запечатывание церквей, и ограбление церковных святынь, а также снятие и закрашивание икон, и все это дело заменено теперь областью агитационно-просветительной. Но и эти меры, как, например, чтение лекций, долженствующих убить веру в Бога, периодическое запрещение крестных ходов, богослужений в некоторые дни, исключение Закона Божьего из предметов школьного преподавания, издание специальной стенной газеты антирелигиозного направления, печатаемой в Кремле и проводящей мысль, что священничество паразитирует за счет трудовых масс, что Иверская часовня является сосудом для высасывания священниками из народа в свою пользу миллионов, и что приходские советы, состоящие из столпов старого режима, желают вновь взять власть над народом при помощи церкви и т. д. и как, наконец, тем более, расклеиваемые на стенах кощунственного характера карикатуры, в которых при этом в равной мере достается и священникам, и ксендзам, и раввинам — все это не убивает в народе веры, а напротив того, поддерживает веру, как в существе ее, так и в формах религиозного ее проявления.

Церкви теперь усиленно посещаются народом. В провинции это еще не так бросается в глаза, но, когда мне пришлось быть в Москве, где церкви на каждом шагу, и когда я увидел, что они буквально каждое богослужение переполнены молящимися, я был прямо удивлен. Особенностями внешней стороны церковных служб в настоящее время в России является то, что ввиду недостатка воска и вытекающей отсюда большой дороговизны свечей, в православных церквах их теперь почти не ставят (но все же в дни Страстной седмицы и на Заутрени 1921 года московские церкви сияли огнями свечей молящихся). Есть еще новшество: в богослужении введено новое прошение в ектению, а именно: "О страждущей державе Российской".

Хотя церковь отделена от государства, а государство не дает ни копейки на содержание духовенства, оно по общему отзыву, находится в материальных условиях не худших, а даже лучших, чем в прежнее время, так как каждый прихожанин, хотя бы уже из чувства протеста против гонимой веры, считает своим долгом внести лепту для поддержания церкви и ее причта. Та же кооперация наблюдается и в деле ремонта и содержания здания. В последнее время стала проявляться еще одна черта взаимоотношений между причтом и мирянами, которая создает чрезвычайно благоприятное впечатление на верующих. Я имею в виду отказ священнослужителей брать деньги за совершаемые частные требы. 3аменяется это тем, что в церкви ставится специальная тарелка "на причт", куда всякий кладет свою лепту. Я нарочно оставался после богослужения и наблюдал, как лица, которые заказывали различные требы, как панихиды, крещение ребенка, обручение и т. п., без всякого напоминания сами подходили и клали деньги в такую тарелку.

Такое же примерно отношение у советской власти и к другим культам. В чрезвычайках и тюрьмах сидят и священники, и пасторы, и раввины. Так в Ростове-на-Дону, например, лютеранская кирха подвергалась всевозможным гонениям: запрещалось богослужение в ней, дом причта подвергали обыскам, реквизициям и, наконец, он был занят и отведен под одну из многочисленных чрезвычайных комиссий. Много лиц православного и армянского духовенства арестовано по подозрению в причастности к контрреволюции; так, например, во время упомянутого уже мною выше Назаровского десанта, в Ростове можно было часто видеть провожаемые конвоем длинные вереницы арестованных, и среди них много священников. Церковь в этом отношении взята советской властью под подозрение, и сам Всероссийский патриарх Тихон пребывает как бы под домашним арестом, хотя порою и совершает богослужение в разных церквах. На Пасхе ему было предложено переселиться в Кремль, с отводом помещения в Чудовом монастыре, очевидно для упрощения наблюдения за архипастырем.

Предоставляя в общем свободу отправления религиозных обрядов рядовым гражданам, большевики зато решительно пресекают всякое проявление чувства религиозности своими сопартийниками. Не дай Бог кому-нибудь из них позволить себе посетить церковь или же выполнить другие обряды, например, венчаться, в ней. Такое лицо сочтут за ренегата и просто выбросят из партии.

Как известно, все вопросы регистрации актов гражданского состояния изъяты большевиками из церковной юрисдикции и переданы в отделы коммунального хозяйства. Однако обычай сильнее принуждения, и многие продолжали и продолжают и венчаться, и крестить детей по-прежнему в церквах, регистрируя эти акты в метрических книгах и получая из них выписки. Желая положить этому конец, советская власть потребовала осенью 1920 года у всех священников выдачи хранящихся у них метрических книг к определенному сроку и за сопротивление этому распоряжению сажала их в Чеку. Однако и по сейчас в церквах совершающими требы священниками выдаются по желанию справки, с особой в них оговоркой, что они не могут служить удостоверением.

Совокупность приведенных фактов давления на религию, соединенная с насилиями над служителями церкви и издевательствами, хотя, правда, и в более смягченной степени, чем раньше, над религиозными обрядами и предметами культа, как уже отмечено, отнюдь не ускоряло, а наоборот — тормозило намеченное коммунистами в их программах искоренение религиозного чувства у населения. Церковь, в качестве гонимой, начала пользоваться еще большим сочувствием масс и пробудила в них, наравне с развитием религиозного фанатизма, давно забытое чувство связи между религией и защитой национальной свободы, усиливая вместе с тем антисемитизм масс. Видя кары, которым подвергаются лица священнического сана, видя причастность их к разным выступлениям, направленным против большевиков, слыша подчас исключительно смелые обличительные речи и призывы в проповедях к моральному и национальному возрождению, широкие массы населения и рабочий пролетариат проникаются все большим чувством уважения к служителям церкви. В результате последние не гнушаются уже, как было год тому назад, показываться на улице в священническом одеянии. Усиленно начинают организовываться крестные ходы по разным случаям. Рабочие, вопреки республиканскому календарю, упразднившему церковные праздники, демонстративно отказываются работать в дни двунадесятых праздников и т. д.

Пример религиозного подъема на Юго-востоке России явила собою ранняя весна 1921 года. В это время начинают носиться слухи о явлении новых чудотворных икон, появляются проповедники, вещающие близкое падение ненавистной всему населению советской власти. Один священник в Нахичевани, пользующийся широкой популярностью, и потому хорошо ознакомленный с камерами для заключенных в Дончека, многозначительно призывает всех к покаянию и смыванию с себя моральных грехов и телесной нечистоты в виду предстоящего скоро крупного обновления России. Вскоре за его проповедями появляется известие о Кронштадтских событиях, и потому надежда на близкое крушение советской власти еще сильнее разносится по Донской области и по Прикубанью. Начинается общий подъем, и в этот момент происходит необычайное явление. В силу каких-то атмосферических условий многие купола и кресты церквей Юго-востока России начинают золотиться без всякой видимой причины. Это доводит население уже до настоящего волнения. Говорят о знамении с неба и проч. Я сам наблюдал это исключительное явление и, приходя ежедневно к Ростовскому собору, был свидетелем, как купола его делались светлее день ото дня и блестели все больше и больше. То же стало делаться и с некоторыми наружными образами. Можно себе представить, какое впечатление эти явления стали производить на настроение народных масс. У храмов с обновляющимися куполами и крестами стали собираться толпы народа, напоминавшие Петроград 1917 года; в толпе на разные лады комментировалось это событие и высказывались мысли, враждебные советской власти и главным в представлении народных масс виновникам народного бедствия — евреям. Антисемитические тенденции стали возрастать, особенно в связи с разнесшимся в городе слухом о том, что одновременно с обновлением крестов в местной хоральной синагоге рухнула с престола "тора" и разбилась вдребезги. В толпе истолковывали это, как указание Провидения на близкое освобождение христианского населения, угнетенного коммунистами-евреями. Волнение перебросилось на базары и могло бы принять формы погромов и революционного выступления. Тогда в это дело сочла нужным вмешаться Дончека, перед зданием которой, как на грех, обновлялись кресты собора и собирались толпы народа. В официальном органе появилось по этому поводу разъяснение, указывавшее, что никакого чудесного обновления икон и крестов нет, а что налицо имеются некоторые последствия действия радиотелеграфа. Далее приводилось для вящей убедительности соответствующее заключение по этому поводу какого-то священника, вызванного экспертом в Чеку, и, наконец, подчеркивалось, что явление это используется белогвардейскими бандитами и местной интеллигенцией для возбуждения населения против неустанно пекущейся о нем советской власти, а также для устройства погромов. Поэтому впредь какие бы то ни было собрания или разговоры на тему о чудесах и обновлениях икон и крестов категорически воспрещались, с угрозой заключения в тюрьму всех неповинующихся. Распоряжение "твердой власти", как всегда, возымело действие. Народные сборища после нескольких арестов прекратились, но волнение еще не сразу улеглось, и остановила его лишь новая прокатившаяся тогда волна террора, направленная против эсеров и меньшевиков по указаниям из Москвы в связи с Кронштадтскими событиями.

Такова в общих чертах картина современной церковно-религиозной жизни Советской России, наружно в церквах сравнительно мало изменившейся. К этому можно еще прибавить, что, так как Кремль в Москве окончательно обращен был большевистскими главарями в их цитадель, и вход в него для всех посторонних закрыт, то в нем запечатаны и все храмы. Поэтому в Пасхальную ночь молчал колокол Ивана Великого и других Московских святынь. Москвичи по этому поводу говорили:

"Ничего, пускай эти колокола молчат, пока царит советская власть. Терпели уже много, подождем и пострадаем еще, Бог даст, недолго. А там вновь, как и встарь, в день воистину подлинного воскресения зазвучат вновь колокола седого Кремля, вещая всем жителям Москвы, а за ними и всей России, что сгинула темная сила, истерзавшая землю Русскую, опоганившая и оплевавшая сердце и душу русских граждан!"