В царстве Ленина

Собес

Есть и такое, ставшее нарицательным, учреждение — Народный комиссариат социального обеспечения (Собес), призванный заботиться об обеспечении положения нетрудоспособных и о внетрудовой помощи населению. Грустью веет от рассказов лиц, которым удалось ознакомиться с этим учреждением, в особенности, если им по каким-либо причинам пришлось попасть на иждивение Собеса. Как я уже говорил, охрана труда у рабочих и служащих регулируется в теории пресловутым "Кодексом законов о труде", но жизнь отошла далеко от тех идеальных норм, которые установлены кодексом. Так, например, по кодексу сверхурочные работы ни в коем случае не допускаются; фактически же они всюду применяются, и сотрудники советских учреждений охотно на них идут в погоне за большим жалованием. По кодексу запрещен прием на работу малолетних, не достигших 16 лет. Между тем, все советские учреждения заполнены малолетними, работающими не только днем, но несущими и тяжелые ночные дежурства, причем статистика показывает, что количество малолетних и женщин абсолютно возрастает. Согласно тому же кодексу каждый, прослуживший полгода, имеет право на месячный отпуск; в действительности же, — например, в Ростове, — под всякими предлогами не разрешали даже двухнедельных отпусков в течение известного мне времени с 1-го июня 1920 года по июнь 1921 года и т. п. В отношении технического и санитарного оборудования фабрик по-прежнему процветают если не худшие, то одинаково скверные условия работы. Часто, правда, нельзя сделать необходимых улучшений, требующих новых приспособлений и нового оборудования, так как советская власть ныне уже мало уделяет внимания улучшению быта рабочих. Так же остро стоит и вопрос с обеспечением трудящихся "прозодеждой"[110] и "спецодеждой", в которой почему-то разгуливают лишь товарищи чекисты и комиссары, в то время как на предприятиях, работающих во вредных условиях производства, рабочие одеждой не обеспечиваются, а получают какое-то "спецмыло", да и то не всегда.

Инспекция труда, избираемая на рабочих конференциях, — и притом, не по признаку своей профессиональной принадлежности, а по степени коммунистической сознательности, — обычно оказывается не на высоте положения и, во всяком случае, не превышает своей деятельностью заслуг многих прежних фабричных инспекторов.

Но суть не в этом. Главная, ясная для каждого рабочего нелепость существующего советского строя заключается в том, что при нем каждый рабочий, — если только он не ворует или не спекулирует, — обречен со своей семьей на голодовку, а также на замерзание зимой. Эти условия чрезвычайно тяжки, но выхода из них нет, и многие из рабочих уже тоскуют по прежней власти, "когда жилось не в пример легче, чем теперь". Рабочие теперь более худы телом и сделались, пожалуй, еще озлобленнее и мрачнее, чем были раньше. Царь-голод заставляет их бросать фабрики, на которых они закабалены рабоче-крестьянской властью, после чего следует неизменно "исход" в деревню за продуктами.

В области социального обеспечения программа коммунистов, между прочим, обещает: покойную старость для стариков; все удобства жизни и все нужное для детей всех возрастов; жизнь в наилучших условиях и лечение в условиях прежней зажиточной буржуазии для людей больных и увечных и, наконец, — государственное устранение для всего населения необходимости заботы "о черном дне". Однако и здесь действительность далеко отходит от теории.

Конечно, никаких мер общего характера со стороны государства на случай "черного дня" его граждан не принимается. Наоборот, все установленные пособия от Собеса — на содержание семей красноармейцев и их продовольствование (так называемые карточки "красной звезды"), на обеспечение учащихся, на пенсии (до 1800 рублей в месяц), на погребение (до 1500 р. единовременно) и на прочие аналогичные нужды, — настолько незначительны, что не соответствуют общей дороговизне жизни. Поэтому все население предпочитает по возможности не обращаться за такой помощью, тем более что получение этих жалких подачек сопровождается возмутительной медлительностью и волокитой. В связи с этим на Юго-востоке России вошли в употребления новые выражения: "я особесился", т.е., сижу без денег и голодаю, "ну что, сел в собес" вместо прежнего "сесть в галошу" и т. д. Сказкам о лечебных помещениях и курортах, устроенных специально для рабочих, могут верить только зарубежные иностранцы. Фактически Кавказские минеральные воды заполняются цветом советской буржуазии, т.е., чекистами, комиссарами и продающимися им женщинами, которые тут же, не стесняясь, щеголяют во всем великолепии награбленных у буржуазии бриллиантов, мехов и проч. Жизнь на русских курортах течет своеобразно — сбрасывается коммунистический налет, и те самые лица, которые у себя на местах развивают и проводит в жизнь высокие теории о всеобщем равенстве и братстве, здесь стараются пустить пыль в глаза и перещеголять друг друга своим великолепием и разнузданностью нравов.

Относительно условий жизни в советских учреждениях, заменивших богадельни, в моем распоряжении есть рассказ одного старика, попавшего к большевикам на казенное иждивение. Он постоянно приходил ко мне с просьбой о деньгах, хотя, по существу, он не был тунеядцем и попрошайкой (это был инвалид, который до последнего времени, насколько мог, работал). Вот "примерно" содержание его сетований на свою жизнь. — "Мы мерзнем в огромном помещении-сарае, в котором содержится нас 80 стариков. Помещение не отапливается, потому что топлива на нас не отпускается, спим на деревянных досках, мыла нам не дают. Чистоты никакой. Вша заела. Еду дают — пустой чай и раз в день "шрапнель" или "советский рис", как он у нас называется. Еды мало. Заболел я, думал, что все равно умру; докторов у нас не бывает, обращение ужасное, как с каторжниками-неграми. Продал сапоги, чтобы хоть немного подкормиться, а теперь сижу без сапог. Ну, конечно, и мы все понемногу и умираем. Хотелось бы бежать из этого ада, да некуда". Действительно, многие, кроме абсолютно беспомощных и бездомных, как этот старый солдат, не выдерживают и бегут.

Нищих на улице видно сравнительно меньше, чем было раньше. Объясняется это очень просто. При всеобщем разорении и обнищании никто не может давать щедрого подаяния, а потому старикам, убогим и всяким калекам предоставляется либо просто умереть с голоду, либо постепенно приближаться к смерти в учреждениях, подобных здесь описанному, "где они имеют покойную старость и все удобства жизни".

Чтобы окончательно охарактеризовать коммунистический Собес, приведу здесь подлинные суждения самого Наркомпроса т. Луначарского, высказавшегося кратко, но ярко, по поводу того, как социальное обеспечение заботится о детях, которые имеют несчастье попадать на его содержание. Вот что он приблизительно говорит по этому поводу: "Бедные советские дети, принятые на советское иждивение. По четыре спят они в одной постели, грязные, голодные, замерзающие, покрытые вшами — это поистине позорная картина русского коммунизма". За этими детьми не установлено почти никакого надзора, в приютах царит распущенность, хроническое недоедание. Дурные примеры, которые дети видят со всех сторон, делают из них с первых же шагов будущих кандидатов в колонии для малолетних преступников.