В царстве Ленина

Свобода торговли

У каждого человека есть некоторые минимальные потребности в одежде и других предметах обихода, от пользования которыми его никак нельзя отучить. Так как в Российском коммунистическом государстве получить эти предметы от казны не представляется возможным, приходится волей-неволей приобретать все эти предметы на рынке по вольным ценам, не соответствующим обычным окладам вознаграждения в Совдепии. Пока можно было получить на рынках эти предметы — еще было ничего, но, начиная с осени 1920 года, коммунисты повели энергичную атаку на частную торговлю, которая и сохранялась еще на рынках и к тому же только номинально. В декабре в Москве закрывают Сухаревку — знак к тому, чтобы и в провинции убить торговлю. Однако какие бы меры ни применяли для упразднения торгового оборота, но если у человека отняли пальто и бесплатно ему неоткуда ожидать нового, то он, имея деньги, конечно, сумеет за них достать себе другое. Поэтому все время, пока официально торговля на базарах и в магазинах была упразднена, всегда во всех улицах, во всех квартирах царила негласная торговля спекулятивного характера. В Петербурге, благодаря настойчивости Зиновьева, торговля одно время была почти совершенно придушена. Нельзя было на рынках достать даже продовольствия. В Ростове-на-Дону иначе провели циркуляр о недопущении вольной торговли: оцепили войсками так называемый Старый базар со всякой мелкой торговлей, ограбили под видом реквизиции все имущество базарных торговцев-пролетариев, которые и сами влачили полуголодное существование. Базар был объявлен навсегда закрытым. Для того, чтобы усилить впечатление и разрушить иллюзии о возможности возобновления когда-нибудь торговли, все базарные постройки были разобраны и развезены по советским домам на топливо. На месте прежнего базара образовалась пустая площадь. Покончив с базаром, коммунисты обратились к другим местам торговли. Были опечатаны киоски инвалидов и маленькие лавчонки, устроенные под открытым небом в сгоревших домах в Ростове иностранцами, которым за месяц перед этим дали официальное разрешение на ведение в них торговли. Оставался базар с продовольствием, где под влиянием принятых мер и под страхом непрерывно практикующихся облав, ограблений, реквизиций, цены на все неимоверно росли. Рабочие, однако, сплотившись, отстояли самый базар, и его так и не закрыли до самого момента новых веяний, начавшихся весной, когда вновь официально была разрешена вольная торговля.

Проделанный коммунистами грандиозный опыт лишения всего населения возможности получить что-либо за деньги и в лавках, и на рынках, содействовал сначала развитию натурального товарообмена непосредственно с возов, прибывавших в город с продовольствием, а затем вызвал почти полное исчезновение этих продуктов с рынка, что совпало как раз с сильным обострением продовольственного положения в марте 1921 года. Началось Кронштадтское восстание и сильнейшее брожение среди рабочих Петрограда и Москвы, и других городов. ВЦИК перетрусил и, цепляясь за власть, дал новое направление советской политике в этом вопросе и, наконец, определенно вынес решение разрешить мелкую торговлю. Разумеется, все советские граждане заинтересовались, от кого именно будут исходить разрешения на право торговли, и какие есть гарантии тому, что, раз данное, разрешение не будет через месяц отобрано назад, как это уже неоднократно практиковалось и раньше. В последовавшем затем циркуляре было разъяснено, что свободная торговля разрешается на специально открытых для того площадях и в специально отведенных для сего помещениях. Разрешение вопроса, чем торговать и в каком порядке, было поставлено в зависимости от местных совдепов. Первым открылся в Москве Смоленский рынок, куда направилось все население перед Пасхой продавать и покупать. Однако вместо ожидавшегося падения цен, они продолжали возрастать. Объясняется это явление тем, что, разрешив продавать продукты в городе, местная власть одновременно ввела наистрожайший контроль за приезжающими, которых обирали, особенно же в продовольственном отношении. Положение на железных дорогах при этом стало даже хуже, чем месяцем раньше, когда после декрета Ленина о продаже крестьянами продовольственных излишков были сняты заградительные отряды на всех дорогах, ведущих в Москву и Петроград. Много раз наученные горьким опытом советские граждане не особенно доверяли объявлению свободной торговли, наперед зная, что разрешение большевикам торговать на базарах может быть взято обратно с такой же легкостью, как было дано. Население прекрасно учитывало, что большевики сами пошли с большой неохотой на эту меру. Насколько свобода торговли противоречит идеалам коммунизма, видно из того глупого положения, в которое попал вновь избранный в марте 1921 года Ростово-Нахичеванский городской совдеп. На заседании его была прочитана декларация фракции меньшевиков, в которой, между прочим, заключалось и требование свободы торговли. Требование это было высмеяно, как требование свободы спекуляции, причем сами меньшевики были выставлены как первые поборники спекуляции. Каков же был конфуз этого совдепа, когда через очень короткий срок пришлось самому на деле осуществлять эту свободу торговли, наперекор своей точке зрения, и самому устанавливать нормы проведения ее в жизнь.

Что касается получения права на открытие торговли, то оно обставлено испрошением ряда специальных разрешений. Говорят, что председатель Петрогубкоммуны, Зиновьев, получив циркуляр о производстве торговли, заявил: "Пока я здесь, свободы торговли не бывать" и долго скрывал этот циркуляр. Однако в результате, после ряда требований, как местных, так и из центра, ему пришлось, как я уже указывал раньше, уступить. Тогда, не без его наущения введена была система опроса собирающихся торговать в такой форме ("откуда думаете получать товары, ваши занятия до революции, ваше отношение к Советской власти" и пр.), что каждый, боясь сесть в Чеку, предпочитал не входить в это дело.

В Москве же установился следующий порядок испрошения разрешения на открытие торговли. Прежде всего нужно найти помещение, т.е., взятка квартхозу (заведующему квартальным хозяйством) — раз; получить разрешение это помещение занять, т.е. опять взятка — это два; потом заполнить всякие анкеты, получить разрешение от районного совдепа на производство самой торговли, разумеется, опять очень крупная, пахнущая парой миллионов, взятка — три. Таким образом, если у вас есть несколько свободных миллионов рублей в кармане, и вы в состоянии наладить доставление продуктов из глубины России, чтобы не зависеть от местного рынка — можно открывать торговлю. Торговать можно далеко не всем; во-первых, нельзя торговать никакой мануфактурой и галантереей, во-вторых — никакими нормированными предметами продовольствия. Поэтому, если вам приходится в Москве идти мимо вновь открытых лавок, — а их пооткрывалось за последнее время очень много, — то вы замечаете в них массу пирожных, искусственный сахар, фруктовые воды, шоколад, консервы, маринады и все это по ценам, читая которые, проходящие мимо рядовые граждане облизываются и идут дальше (пирожное — 3000 руб. шт., осетрина — 50000 р. кусок и т. д.). Конечно, такие магазины рассчитаны отнюдь не на широкие массы населения и не на рабочих, а на товарищей комиссаров, их содкомш, которые и составляют главный контингент покупателей в таких лавчонках и молочных (упрощенные и опрощенные кафе). Такой характер приобрела громко возвещенная торговля в городах. Более или менее так же она должна была бы организоваться и в сельских местностях.

Обменный фонд, введенный для товарообмена с деревней, образуется на следующих основаниях. Рабочим и служащим некоторых отраслей промышленности дается часть производимых ими продуктов для обмена на предметы сельскохозяйственного производства. Таким образом, каждый рабочий призван ныне самой советской властью заняться спекуляцией в виде мелкой торговли. Для образования этого обменного фонда государство авансировало 40 миллиардов деньгами и товары из государственных запасов. В обмен на денежные знаки за проданные товары предполагалось получить хлеб для рабочих и служащих всей Центральной России. Вот некоторые нормы товарной эквивалентности, установленной для лета 1921 года для северного района Республики: 1 пуд ржи = 12 фунтов соли, 25 фунтов керосина, 12 пачек спичек, 4 жестяных ведра, 4 железные лопаты, 6 аршин ситцу и т. д. Характерен состав этого обменного фонда: земледельческих орудий крестьянам предлагается только всего 19 тыс. пудов, а зато пудры — 540 тыс. коробок; гвоздей, в которых так сильно нуждается деревня — 1000 пудов, но зато духов — 240 тыс. флаконов и глицерина — 120 тыс. флаконов; веревки — 5 тыс. пудов, а фаянсовой посуды — 3 миллиона штук. Весь список достойно завершают 3000 колоколов.

По-видимому, этому своеобразному составу обменного фонда придается большое значение, ибо, по крайней мере, сам Ленин на экономической конференции РКП заявил: "Спрашивают помаду — мы должны и ее дать. Мы и на помаде, — если будем как следует хозяйничать, — можем установить крупную промышленность. Я думаю, что в отличие от других стран, которые пускают в ход такие вещи как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад, к капитализму, а не вперед к коммунизму, тогда как помада не угрожает этим".

Так как заговорили о водке, то, пожалуй, для спасения коммунистической революции и она скоро будет пущена в ход; во всяком случае, разрешения на продажу крепких напитков уже даются. Пока же программа спасения России, как заявил один юморист, ясна. Следует ожидать установления помадной повинности, коммунистической помадной недели, учреждения Главпомады и Главпудры и статьи Стеклова на тему "Антипомадная политика контрреволюции", а затем зазвонить в 3000 колоколов из "обменного фонда" о наступлении мирного, благоденственного и хозяйственного житья и "ждать, покамест напудренные, надушенные и напомаженные пейзане привезут в умирающие города хлеб в фаянсовой посуде". Ближайшее же будущее, во всяком случае, покажет, каковы будут результаты этой свободы товарообмена с деревней. Первые же дошедшие сведения предопределяют как будто бы неблагоприятное ее дальнейшее течение.