В царстве Ленина

Современное положение промышленности

Основное бедствие Советской России — топливный голод. Запасы угля, остававшиеся еще как наследие белых, продолжали в Донецком бассейне быстро таять, составляя: в 1920 году в сентябре — 89 тысяч пудов, октябре — 67 тыс. п., ноябре — 61 тыс. пуд. и т. д. В связи с расстройством железнодорожного транспорта падало из месяца в месяц выполнение нарядов на погрузку топлива, так, например, в сентябре 1920 года — 84% наряда, в октябре — 59%, в ноябре — 62%, в декабре — 46% и т. д. Всего в 1920 году угля добыто около одной четверти количества, добытого в 1913 году, из которого, ввиду необходимости выделения топлива для поддержки самих рудников, заявки прочих потребителей угля могли быть удовлетворены лишь в 12—13% довоенного времени. В производственной программе на 1921 год добыча угля определена в 400 миллионов пудов, из коих потребителям — 200—240 миллионов пудов. Добыча угля стала усиленно прогрессивно падать с апреля 1921 года. Так, например, в Донецком бассейне валовая добыча составляла в апреле — 29,9 миллионов пудов или 115% программы; в мае — 24,3 миллиона пуд. или 76%, в июне — уже только 18 миллионов пудов или 17,4% и в июле — всего около 9 миллион. пуд.

В результате положение с твердым топливом поставлено в исключительно тяжкие условия. Меры, принимавшиеся советской властью для поднятия производительности труда на копях, вроде посылки туда на принудительные работы буржуазии, выдачи усиленных порций советской мануфактуры каменноугольным рабочим, делу не помогли. Пришлось уже, как упомянуто выше, послать в начале апреля в Донбасс самого Дзержинского, чтобы навести страх на рабочих. Говорят, что, возвратившись из своей карательной экспедиции, новый комиссар путей сообщения заявил, что с копями ничего не поделаешь и что на улучшение поступления угля рассчитывать уже не приходится. Напротив того, в дальнейшем можно ожидать только лишь прогрессивного понижения его добычи. Копи находятся в таком печальном положении, что думать об исправлении затопленных шахт не приходится. Придется, по всем вероятиям, бросить все старые шахты и вновь закладывать новые. Потеряв всякую надежду на твердое минеральное топливо, советская власть возлагает большие надежды на нефть как на универсальное отопительное средство.

В 1920 году Бакинский район дал 80% довоенной добычи; Грозненский район — 47 млн. пуд. в счет назначения, определенного по плану в 120 млн. пуд. Добыча нефти за первую четверть 1921 года выразилась в общем количестве 55.047 тыс. пуд. Количество это распределяется по районам: Баку — 38.605 тыс. пуд. (90% программы), Грозный — 16.184 тыс. пуд. (54%), Эмбенский район — 258 тыс. пуд. (11%). Производительность труда до войны выражалась на одного рабочего в месяц в среднем 700 пуд., а в феврале 1921 года — 500 пуд. Параллельно с падением производительности труда сокращается и площадь разработки. Ухудшение положения Волжского речного флота тоже угрожает нефтяным перевозкам и, в свою очередь, грозит в зимние месяцы, после ледостава на Волге, совершенно оставить без горючего русскую северную и центральную промышленные группы. Пересылка нефти цистернами многого не дает, ибо при расстройстве железнодорожного транспорта уже в прошлую зиму положение было таково, что, например, для Юго-востока России его голодная норма удовлетворялась подачей цистерн лишь в 40%. И это — при том боевом значении, которое, наравне с продовольственными, имели нефтяные маршруты. Поезда эти ходили скорее и вернее других, так что даже мешочники предпочитали цистерны пассажирским поездам для поездки на них.

Заготовка дров, составляющих одну из главнейших отраслей топлива для всей России, тоже ухудшается, так как благодаря вырубке большей части лесов, приходится переходить к рубке дальше отстоящих от дорог лесных участков. В этом случае заготовка дров становится перед неразрешимой задачей, как пользоваться этим лесом, когда гужевой транспорт не сегодня-завтра должен остановиться по всей Советской России. Если обратиться к цифрам, относящимся к этому виду топлива, то картина получается не лучше, чем для каменного угля. Заготовка дров колеблется от 45% задания (Украина, март 1921 года) до 68% (Северный Кавказ, средняя за первую четверть 1921 года). Вывозка заготовленных дров все время понижается; так, она составляла по всей сети русских железных дорог: на март — 137 тыс. вагонов (114% плана); апрель — 82 тыс. вагонов (78%); май — 59 тыс. вагонов (68%). К тому же и самый дровяной запас стал сокращаться; так, например, к навигации 1920 года в местах, откуда идет доставка дров по рекам к Петрограду, находилось 200 тыс. кубов зимовалых дров; к навигации 1921 года их было не более 60 тыс. кубов и к следующей навигации их предвидится самое ничтожное количество.

Разработка торфяных пространств и горючего сланца, хотя и производится в широком масштабе, однако, как показывает опыт, имеет, по-видимому, второстепенное значение. Так, по производственной программе 1921 года намечена добыча 130 миллионов пудов торфа, причем, оборудование для работ было доставлено в размере лишь 84% программы. Программа сланцевого дела на 1921 год обнимает собою выработку 7.837 тыс. пудов сланца и 600 тыс. пудов сапропеля, причем за первую четверть 1921 года фактическая добыча его выражается в 566 тыс. пудов. Для разрешения топливного кризиса советской власти приходится искать выход в приобретении за границей угля как в единственной серьезной мере самопомощи, поскольку у большевиков есть еще золотой и бриллиантовый фонды.

В силу тех же причин, которые вызывают тяжелый недостаток топлива, в Советской России — острый сырьевой голод. Характерными в этом отношении являются следующие цифры из области горнопромышленности. Железной руды добыто в 1920 году 2,5% добычи 1912 года. 3апасы руды на 1-ое января 1921 года составляли 130 миллионов пудов, из которых на Урал падало 80 миллионов пудов.

За первую четверть 1921 года добыто руды 2,4 миллиона пуд. против 125 миллионов пуд., добытых за тот же период в 1913 году. Несмотря на уже сильно сокращенные программы, добыча руды продолжала падать и дальше; так, например, на Урале за вторую половину мая добыто лишь 53.000 пуд. руды или 46% задания. Производство чугуна в 1920 году составляло 2,125% итога 1913 года, и производство металлов и изделий из них — 5—6% 1913 года. Запасы чугуна на 1-ое января 1921 года составляли 5,4 миллионов пудов. В первой половине 1921 года на Украине в общей сложности действовали 70 металлургических заводов при 2.200 рабочих, составляя в среднем по сравнению с довоенным временем 12% числа предприятий и 9% количества рабочих.

Для характеристики положения на заводах тяжелой индустрии надлежит указать, что на Украине в первой четверти 1921 года регулярно шла работа только на заводах Петровском, Макеевском, Дюмо и отчасти на Юзовском; другие заводы или стояли, или работали в 1 цех. Производство падало катастрофически. Вот некоторые цифры. Кокс: январь — 393 тыс. пуд.; февраль — 95 тыс. пуд.; март — 43 тыс. пуд. Болванки мартеновские: в январе — 230 тыс. пуд.; в феврале 14 тыс. пуд.; в марте — 6 тыс. пуд. Прокатка: в январе — 235 тыс. пуд.; в феврале — 28 тыс. пуд.; в марте — 29 тыс. пуд. и т. д. На Урале работало: в мае 6 доменных печей, 5 мартен., 14 прокатн. станов, а в июне 5 доменных печей, 4 мартен. и 15 прокат. станов. На 1-ое июня 1921 остановились Миасский и 3латоустовской заводы. За первую треть года % выполнения сокращенной программы производства металлургических заводов Екатеринбургского района колебался от 9,2% (плуги) до 57,6% (мартен.). Производительность 14 трестированных Гомзой ударных металлургических заводов центрального района России в первой половине 1921 года выражалось в %% к сильно урезанной уже программе следующим образом. Железо и сталь: в марте — 146%, в апреле — 106%, в мае — 48%; вагонные части: в марте — 54%, в апреле — 53%, в мае — 43%; паровозные части: в марте — 63%, в апреле — 63%, в мае — 49%; бандажи: в марте 62%, в апреле — 64%, в мае — 42% и т. д. Завод тяжелой индустрии Ростовского района в первой половине 1921 года стоял. Что касается, наконец, заводов Петроградского района, то они постепенно стали замирать и почти полностью (как Путиловский, Обуховский) стали летом 1921 года.

Что касается добычи других руд, то для них характерными являются следующие цифры. Добыча меди составляла в 1920 году ½% довоенного времени. Запас меди на 1-ое января 1921 года равнялся 1.250 тыс. пуд. Свинцовой руды в 1913 году было добыто 4 миллиона пудов, а в 1920 — 100 тыс. пуд., т. е. только 2,5% довоенной добычи; хромистых руд в 1920 году добыто около 8% и т. д. К изложенному о положении горнопромышленности следует добавить еще следующие данные, касающиеся добычи соли в России. В 1920 году в России добыто 17% количества соли, полученного в 1913 году или 1,3% годового ее потребления. За первую треть 1921 года во всей России добыто 5.380 тыс. пуд. соли против 2.730 тыс. пуд., добытых в предыдущем году. Однако по отношению к заданию добыча оказывается недостаточной, ибо, например, по всей России за 1-ую четверть года добыто лишь 36% программного задания на этот период времени. Производительность труда, выражавшаяся в довоенное время в среднем в 708 пудов соли в месяц на рабочего, выразилась в марте 1921 года всего лишь в 172 пуда.

Наконец, сюда же надлежит добавить некоторые данные о добыче благородных металлов. Золота добыто в l920 году во всей России 100 пудов, т. е. 5% прежней производительности (без Сибири). За первую четверть 1921 года всего добыто 16,25 пудов золота, при производительности 1 рабочего за один месяц до войны в 8 золотников, а в марте 1921 года — только в 2,3 золотника. В результате происходит такая курьезная несообразность, что стоимость каждого добытого 1 золотника золота обходится в общей сложности для казны, переводя ее расходы на золото, в 2,5 золотника золота. Платины добыто в 1920 году 26 пудов, т. е. в размере 8,2% от добычи довоенного времени. Программа на 1921 год предусматривает добычу платины в количестве только 10 пудов.

Электротехническая промышленность в России никогда не играла крупной роли. Однако именно на эту область производства коммунисты обратили свое внимание, чтобы создать вокруг нее большой международный бум. Предприимчивыми людьми во главе с инженером Крыжановским[95] был выдвинут химерический в современных условиях проект электрификации России, который предусматривал расширение существующих электрических станций и создание новых мощных электрических передач. Чертились и выставлялись напоказ в различных бюро пропаганды покрытые точками и окружностями разных радиусов карты России, долженствовавшие наглядно показать, как, где будут и какой мощности эти станции и какие районы они будут обслуживать. Своего апогея этот вопрос достиг на последнем Съезде советов в 1920 году, где обсуждению его в связи с намечавшейся программой экономического воссоздания России отводилось почетное место. Вопрос стал очень модным. Читались повсюду лекции на тему об электрификации, агитаторами на митингах рисовались заманчивые картины, как будет благоденствовать деревня при замене ручной силы электричеством. Тема эта долго не сходила со страниц газет. Ловкие люди, примазавшиеся к делу электрификации, которому патронировал сам Ленин, клали в карман многочисленные ассигновки народных денег за широкие проекты, планы и сметы электрификации России. Лица не восторженные и скептики иронизировали по поводу этого очередного увлечения, воочию видя, как в это же время переставал ходить электрический трамвай и останавливались в городах электрические станции. И действительно, электрификация оказалась лишь "электрофикцией". Фактически построена одна электростанция в районе Москвы, в Кудинове, да и та уже горела. Уже через полгода вопрос оказался не в моде. Ныне им мало кто занимается, а предприимчивые лица, вроде вышеупомянутых инженеров, работают уже над новыми планами из других областей, которые, не дав ничего России, им самим, во всяком случае, принесут большие выгоды.

Текстильная промышленность — напротив, играет крупную роль в русском народном хозяйстве, составляя своими продуктами видную статью русского экспорта. Насколько пала эта промышленность при большевиках видно из следующих цифр. Программа Главтекстиля на первую половину 1921 года обнимает собой по всей текстильной группе 189 млн. аршин, из коих фактически же выполнено было 115 млн. аршин. По отдельным отраслям производства дело рисуется в следующем виде. Что касается шерстяной промышленности, то роль ее свелась почти к нулю в связи с исчезновением русского тонкорунного овцеводства. Например, на Юго-востоке количество овец достигает не более 2% их довоенного количества. Все бараны съедены или погибли от болезней за отсутствием надлежащего ухода и ветеринарной помощи. Вообще же по всей России количество овец упало с 78,7 млн. голов до 54,2 млн. Добыча шерсти с 6 млн. пудов упала до 3 млн. пудов. В 1921 году ожидается поступление шерсти не более 1,5 млн. пудов. Таким образом, здесь дело обстоит плохо. В соответствии с этим, число предусматриваемых по программе 1921 года шерстяных фабрик сокращено с 80 до 46. Хлопчатобумажное производство тоже падает, несмотря на наличие богатого Туркестана. Хлопком до войны засевали в России 714 тыс. десятин, со средней урожайностью в 80—90 пуд. с десятины. В 1920 году засеяно 109 тыс. десятин со сбором в среднем 25—30 пуд. с десятины. Таким образом, добыча его составила менее 4% довоенной. Программа 1921 года предусматривала засев 117 тыс. десятин, со сбором 2,4 млн. пуд. сырого или 700 тыс. пуд. чистого хлопка. Фактически же ожидается 1,1 млн. пуд. чистого волокна. На 20-ое июня запас его в Туркестане определялся в 2,5 млн. пуд. 3а май хлопчатобумажные заводы переработали 1,8 млн. пуд, и ожидалось, что к концу сезона хлопок-сырец полностью будет выработан. Что касается хлопчатобумажной промышленности, то производительность ее в 1920 году выразилась в 5—6% довоенного времени, причем производственная программа, идя все время на убыль, предусматривает на вторую половину 1921 года дальнейшее сокращение числа работающих в этой отрасли фабрик с 78 до 46. Площадь посева льна опустилась с 1.100 тыс. дес. довоенного времени до 200 тыс. дес. в 1920 году со сбором 2,9 млн. пуд. волокна, против 25 млн. пуд. Фактический посев льна в 1921 году не превышает 300 тыс. дес. со сбором не свыше 3 млн. пуд. Переработка льняной пряжи составляла в 1920 году 25—30% производительности довоенного времени. В марте 1921 года работало 58 льняных фабрик или 88% и 143.742 веретен или 46% задания. Выработано ими 86 т. м., т. е. 119% программы. Станков работало 5.006 или 52% программы. Выработано суровья 6.440 т. аршин или 84%. Программа на вторую половину 1921 года — 500 т. пуд. пряжи и 36 тыс. кв. аршин ткани. Таким образом, эта отрасль текстильного производства находится еще в лучшем положении по сравнению с другими отраслями русской текстильной промышленности. Пеньковая промышленность. Площадь посева конопли опустилась с 526 тыс. дес. до 238 тыс. дес. со сбором 4,5 млн. пуд. вместо прежних 20 млн. пуд. Общий засев конопли в 1921 году — не более 200 тыс. дес. со сбором 3— 3,5 млн. пуд. Переработка конопли в 1920 году составляла 25% 1913 года; остаток непереработанного волокна на 1-ое января 1921 года: пряжи — 28.421 пуд., пеньки — 229.024 пуд. По программе на первую половину 1921 года должны были работать 17 фабрик с 4.516 рабочими. Выработано за первую четверть 13-ю фабриками: пряжи — 30 тыс. пуд. (41%), снастей — 64 тыс. пуд. (75%). В общем, по группе текстильной промышленности в счет потребности в 1921 году в 53,5 млн. пуд. сырого материала ожидается поступление 18,5 млн. пуд., т. е. около 35%.

Чрезвычайно остро стоит вопрос с переработкой кожевенного сырья. Хотя есть всякие советские Главкожи, Обкожи и Донкожи, но самой кожи, можно сказать, почти нет, т. е. она имеется в совершенно недостаточном количестве. Благодаря наличию таких учреждений, на бумаге кожи достаточно. Так, например, сравнительные результаты выработки кожи в 1921 году по сравнению с 1920 годом дают следующие цифры: за первую четверть 1920 года выработано: 488 тыс. штук крупной и 835 тыс. шт. мелкой, всего — 1.324 тыс. штук. В 1921 году: крупной — 654 тыс. шт., мелкой — 836 тыс. шт., а всего — 1.490 тыс. штук, но эти абсолютные цифры, публикуемые советской властью, отнюдь не дают истинной картины, ибо это увеличение выработки кожи последовало не за счет развития производства, а за счет увеличения территории. В действительности же обуви не хватает даже красноармейцам, и в провинции им приходится надевать сапоги по очереди или обуваться в лапти. Благодаря недостатку кожи, вся деревня ходит разутой, а цены на высокие сапоги достигли, например, в Москве на вольном рынке, до 500 тыс. рублей за хорошую пару.

На глазах самого населения сокращаются и выдачи табачного пайка. Даже в Ростове-на-Дону, где находится самая крупная табачная фабрика на Юго-востоке — и то уже не дают прежнего количества табаку и папирос. Главная причина упадка этого вида промышленности — сокращение табачных посевов, недостаток материала для упаковок и сокращение выработки папирос вследствие истощения запасов гильзовой бумаги. В 1919 году отношение выработки табака к папиросам составляло 37,3 к 63,2; во вторую половину 1920 года это отношение равнялось 78,1 к 21,9, т. е. было как раз обратное; во-вторых, все ухудшается качество табака, и начинают преобладать низшие сорта над высшими. Производство табака составляло в 1920 году 5% довоенного времени. На 1-ое января 1920 года числилось 165 табачных фабрик, а на 1-ое января 1921 года — 64. Производственная программа на 1921 год предполагает выработать 28 млн. пуд. курительного табаку и папирос и 1,3 млн. пуд. махорки. В первую четверть 1921 года выполнена программа для табака и папирос в 72% и в 49% для махорки.

Годы войны и революции приучили народ к потреблению сахара и вызвали больший спрос его; однако, как площадь засева свеклосахарных плантаций стала уменьшаться, так и самая выработка сахара упала. Поэтому цена на сахар на вольном рынке продолжает расти и в пайке (хотя он выдается в размере лишь ½ — 1 фунт в месяц на рабочего, да и то нерегулярно) представляет наиболее лакомый кусок, ввиду чего часто целые мешки сахара бесследно исчезают из складов продовольственных отделов. Это же вызывает усиленную спекуляцию сахаром. Его везут мешочники, солдаты торгуют им на рынках и базарах, продавая свой паек. В последнее время его заменяют и сахарином, который спекулянты более крупной марки везут в поездах в таком количестве, что некоторые не без основания называют такие поезда "сахаринными". Одна лишь советская власть остается в олимпийском спокойствии и не принимает никаких мер к тому, чтобы, не ограничиваясь различными громкими проектами, принять меры к действительному росту свеклосахарного производства.

Посевная площадь свекловицы в России составляла в 1913 году 664 тыс. дес., с производством на 294 сахарных заводах 108 млн. пуд. сахара, при душевном потреблении его в России около половины этого количества. Результат сахарной кампании 1919 года был уже значительно хуже; засеяно 387 тыс. дес. и получено на 149 заводах 4,8 млн. пуд. или около 4,6%. В 1920 году производство сахара составляло 6%. Программа на 1921 год предполагала засев свекловичного клина в 215 тыс. дес. с переработкой на 150 заводах урожая свекловицы в 10 млн. пуд. сахара. Однако перспективам этим не суждено, по-видимому, сбыться, ибо они основаны на предположении полного удовлетворения заявок на топливо, материал и пр., которые удовлетворяются лишь в 8—10%. Ввиду массового появления особого вредителя — мотылька, часть свекловичных плантаций летом 1921 года погибла, и общее количество сахара от кампании 1921 года оценивается не свыше 7 млн. пуд.

Для того, чтобы не быть голословным и точнее охарактеризовать положение промышленности по переработке пищевых продуктов, лучше предоставить говорить о ней самим коммунистам. Вот как характеризует правление Донского союза пищевиков в начале 1921 года положение этой отрасли промышленности на Дону — положение более или менее характерное и для других областей России. "Консервные заводы, ввиду слабого поступления мяса, будут переводиться на консервирование рыбы. Дрожжевой завод работает довольно исправно; заминка бывает из-за неполучения подсобных материалов. Овощносушильная фабрика дорабатывает заготовленное сырье. Пивоваренный завод не работает за отсутствием топлива. Газо-минеральные заводы стоят. Кондитерские фабрики после двухмесячной остановки из-за отсутствия сахара, приступают к выработке карамели. Сыроваренный завод стоит из-за отсутствия молока. Указанные заводы по переработке сырья будут закрыты. Кофейные фабрики за отсутствием топлива и электрической энергии работают слабо. 22 колбасных предприятия национализированы и не работают". Вот данные, достаточно красноречиво говорящие за себя и которые можно оставить без всякого комментария.

Из других видов промышленности, изготовляющей предметы первой необходимости, можно привести еще следующие данные. Спички, относимые ВСНХ к рубрике химической промышленности, вырабатывались в 1920 году в количестве 15% против 1913 года. К этой же области относятся резиновые изделия, вырабатывавшиеся в 1920 году в количестве 2—10% против довоенного их количества. Жировая промышленность и мыловаренная в 1920 году составляла 7% против производительности 1913 года; маслобойная промышленность в 1920 году — 17% против 1913 года; крахмально-паточное производство вырабатывало в 1920 году 20% мирного времени. На 1920—1921 гг. по программе назначено было 6,8 млн. пуд. картофеля, фактически же дано 3,8 млн. пуд. (53,4%), и, вдобавок — гнилого. Поэтому программа выполнена лишь в размере 48,6%. В этом производстве раньше выходило 1 пуд сырого крахмала из 4,5 пуд. картофеля, а ныне — из 12 пуд. картофеля. Программа выкурки спирта в 1920 году была выполнена в 87%. В 1921 году предназначено было к действию во всей России 318 заводов, из них остановилось за март и апрель — 148, и, таким образом, работало лишь 170 заводов. Всего выкурено было в России (без Украины) за первую четверть 1921 года 121 м. градусов (или 70,3% программы). Остаток спирта во всей России с Украиной на 1-ое апреля 1921 года выражался в 2,2 м. ведер сырого спирта и 1,3 м. ведер ректификованного. В стекольной промышленности задание на 1921 год составляло в своем объеме 5—10% производства довоенного времени. Программа эта за первую треть 1921 года выполнена в размере 25%. Наконец, основная химическая промышленность дала в 1920 году 12% производительности мирного времени.

Советская власть взялась как за утилизацию отбросов животного происхождения (на бойнях), так и за использование металлического лома. Созданы были и в центре, и на местах Центроутили с большим штатом служащих. Началась длинная переписка, но самое дело по существу не сдвинуто с места. Груды металлического лома лежат на бывших материальных складах и на железных дорогах, брошенные на Юго-востоке еще при уходе белых. Точно так же и бойни завалены рогами, копытами и всякими другими животными отбросами. А между тем, эти самые отбросы могли бы при более правильном хозяйничанье дать на условиях товарообмена с иностранцами крестьянской массе необходимые в хозяйстве изделия обихода, так как они всегда играли роль в русской отпускной торговле.

Мы дали здесь несколько набросков тех отделов добывающей и обрабатывающей промышленности, которые вырабатывают предметы питания или предметы, необходимые в домашнем обиходе, из коих ясно видно, что производства эти падают, создавая фактическую невозможность удовлетворения самых элементарных потребностей человеческого существования. Равным образом можно было бы показать картины современного положения и других отраслей производства, но и тут остается отличительной чертой катастрофическое приближение к полной приостановке русской крупной промышленности. Причины этого одни и те же: отсутствие сырья, топлива, недостаток продовольствия и одежды для рабочих, невозможные условия жизни в условиях коммунизма, вызывающие из-за плохого питания бегство рабочих в деревню, преследование рабочих, недостаток квалифицированных рабочих, прикрепление их и затем целый ряд других причин, относящихся уже к области условий постановки труда в Советской России вообще, о чем придется еще говорить особо. И, тем не менее, несмотря на все это, коммунисты и теперь еще осмеливаются громко заявлять: "Наша цель — развитие производительных сил России".

Переходя теперь к вопросу об организации мелкой промышленности, ремесел и кустарничества, следует отметить, что советская власть поставила и эти виды производства в совершенно исключительные условия. Перед ВСНХ встал во всю величину вопрос, каким образом включить массу мелких производителей в общую систему строящегося социалистического хозяйства и задачу эту он стал разрешать следующим образом. 1) Включение мелкой кустарной промышленности в общегосударственный план снабжения сырьем и топливом. Ясно, как успешно может снабжать мелкие предприятия советская власть, когда она сама не в состоянии обеспечить сырьем свои крупные предприятия. В результате кустарям приходится приобретать себе все по бешеным ценам на вольном рынке. 2) Финансовая государственная поддержка кустарей заключается в том, что совнархозы, давая заказы кустарям, требуют изготовления вещей по нормированным казенным расценкам. Очевидно, что такая работа для кустарей приносит чистый убыток, и все стремление их направляется к тому, чтобы как-нибудь продавать свои изделия частным заказчикам в целях компенсации падающих на них высоких издержек производства. 3) Дача заказов по определенным планам и массовые заказы под условием объединения кустарей. Это пожелание власти остается на бумаге, потому что, если только в наличии имеется фактически какое-нибудь сырье, то оно дается для переработки крупным предприятиям. Планового снабжения кустарей сырьем, конечно, нет. Поэтому от ловкости заведующих кустарными отделами совнархозов зависит, чтобы вовремя захватить какой-нибудь наклевывающийся заказ и затем настоять на его передаче для исполнения кустарям, дабы подработать и самим на операции снабжения кустарей необходимым сырьем. Предоставим коммунистам искренне верить в то, что перечисленные меры помощи ремесленникам и кустарям будут действительно способствовать их скорому безболезненному превращению в крупное "машинизированное" общественное производство, и обратимся к действительности. Конечно, все перечисленные меры — чистая фикция, и на самом деле каждый кустарь и ремесленник только в силу горькой необходимости обращается к советской власти за такой поддержкой, которая поддерживает его так, как веревка поддерживает повешенного. По-прежнему все мелкие мастерские, кроме сапожных и портняжных, закрыты, и сравнительно мало кто идет на открытие новых, даже несмотря на "поправение" курса советской политики в 1921 году и на целый ряд декретов по этому поводу советской власти, как будто бы облегчающих положение. Кустарные предприятия открывают в последнее время лица, к кустарничеству и ремеслу никакого отношения не имеющие. Это обыкновенно местные спекулянты, решившие перенести после нескольких отсидок в Чека свою работу с улицы (кафе ведь закрыты) в мастерские. Заключается договор дружбы и согласия с начальником местного "Кустпрома" и его присными, и начинается под прикрытием этого учреждения и под видом поставок на казну дружная спекулятивная работа. Ездят с мандатами за товарами из одного места в другое, взвинчивая цены на вольном рынке. Зато, благодаря такому порядку вещей, обыватель может почти всегда получать нужные ему товары через посредство подобных "кустарей". Такой характер носит теперь по большей части кустарно-ремесленная промышленность в городах. Когда в Москве в апреле 1921 года заговорили о возможности дальнейшего расширения этого дела, то московские шиберы стали потирать руки: "Ну, слава Богу, опять начнется работа, а то дело с валютой и бриллиантами идет слабо". Что же касается собственно настоящих кустарей в деревне, то таковые, разумеется, как были, так и остались, но положение их ухудшилось, так как закрытие рынков сократило потребителей их товара и повлекло за собою почти повсеместное падение кустарного промысла в России, о чем с горечью свидетельствуют и официальные данные провинциальных совнархозов.

Особняком стоит в области производства деятельность Главкомгосоора и Трамота[96]. Учреждение с первым звучным названием заведует всем строительным делом в Советской Республике. В 1920 году этим учреждением было произведено обследование жилищных ресурсов страны. В этом отношении выяснилось следующее: в селениях под гражданскими сооружениями занято 530 млн. куб., в городах — 52 млн. куб. Из этого количества, как установило обследование, 7% ежегодно горит и 8% ветшает. На основании этих данных и согласно заявкам от местных комитетов государственных сооружений (притом, далеко не от всех), Главкомгосоором разработана следующая программа строительных работ на 1921 год: 2 млн. куб. новых сооружений, 2,3 млн. куб. достройки зданий (из них 25% жилых и 75% для промышленных заведений) и 38,5 млн. куб. ремонта. Цифры эти очень широки и совершенно не согласованы с наличными ресурсами в стране строительных материалов и рабочей силы. Все разрабатываемые названным учреждением планы и проекты являются грандиозными, но на практике совершенно неосуществимыми. Если принять во внимание, что, за исключением постройки все той же Шатурской электрической станции, никаких больших построек во всей Республике за время существования советской власти не было произведено, и что за это время не столько возводилось новых зданий, сколько их было разрушено, то роль Комгосоора в действительности сведется к значительно более узкой деятельности, чисто бумажной — составлению строительных проектов и планов. Так оно и есть на самом деле.

Никакое другое учреждение не составило столько прекрасных проектов, начиная от самых серьезных и скромных по масштабу и кончая самыми фантастическими и несбыточными. Что же делать! Нужно как-нибудь жить и чем-нибудь оправдать необходимость своего существования в ряду других советских учреждений. И вот инженеры прилежно работают над планами осушения всех русских болот, орошения всех пустынь и солончаков, соединения каналами всех водных магистралей, соединения Черного с Балтийским и Каспийским морями, постройки гигантских фабрик и заводов, создания "белого угля", постройки перевальных и других железных дорог и т. п. Если эти планы сохранятся, они несомненно пригодятся для будущего хозяйственного строительства России по крайней мере в течение 100 лет.

Другое учреждение — Трамот, — по заданиям гораздо скромнее. На нем лежит лишь организация гужевой перевозки или, попросту говоря, распоряжение захваченными советской властью складочными помещениями и прикрепленными к определенным совнархозам ломовыми извозчиками. И, тем не менее, "Трамот" говорит уму и сердцу каждого обывателя Совдепии гораздо больше, чем вышеупомянутый "Комгосоор". Действительно, если идешь по улицам советского города, то поминутно на месте бывших магазинов находишь заколоченное помещение на замке с печатью и лаконической надписью "Трамот". Все знают, что в "трамотах" находится все то, что исчезло из оборота, что в занятых ими помещениях имеются в наличии такие товары, о существовании коих трамотовское начальство и не догадывается. Разумеется, захватить магазины и навесить на них замки с надписью "Трамот" не представляется задачей особенно трудной. Другое дело — подсчитать и проверить все захваченное добро. Это уже оказывается не под силу для названного учреждения. Поэтому в складах трамота, как общее правило, постоянно бывают неожиданные открытия: то найдут в них партию шелка-сырца, то вдруг откроется архив какого-нибудь иностранного консульства, то наткнутся на партию исчезнувшего товара и т. д. Слово "трамот" стало нарицательным, "затрамоченных" товаров сколько угодно, и владельцы, которые не успели вовремя за взятку "растрамотить" их, в ожидании неизбежного крушения советского строя, заботятся только о том, чтобы эти товары как-нибудь ненароком не растрамотили и не пустили преждевременно в оборот. Для транспортных операций трамота к этому учреждению прикреплены все ломовые, т. е. они обязаны ежедневно к 9 час. утра являться на сборный пункт и получать наряды для казенных перевозок по городу. Конечно, и тут не обходится без шиберства, и юркие господа за некоторую мзду получают в свое распоряжение средство передвижения в виде этих затрамоченных ломовых, тогда как рядовой обыватель, или должен разыскивать за безумные цены ломового, почему-либо свободного от наряда, или терпеливо ждать 3 час. дня, когда ломовые освобождаются от казенных нарядов, и когда конкуренция слегка понижает цены перевозок.

Таковы общие контуры деятельности главного вершителя экономических судеб России — Высшего совета народного хозяйства. Учреждение это в течение 3 с лишним лет заправляло всей хозяйственной жизнью страны, сваливая все последствия своей неудачной экономической политики на военные обстоятельства. Располагая целой армией служащих всех рангов и специальностей и огромными средствами, к тому же выдаваемыми из казны без всяких задержек, это учреждение оказалось явно амортным и неспособным на какую-либо творческую деятельность и созидательную работу. Считая себя партией научного социализма, коммунисты в лице руководителей ВСНХ широко обставили себя научными силами и техническими специалистами. Всевозможных наименований консультанты устроены в бесконечных отделах и подотделах совнархозов и все пишут, пишут и пишут. Но разруха в стране от этого не уменьшается, а усиливается, принимая размеры, беспокоящие ВСНХ. На руководстве деятельностью этого учреждения испортил свою карьеру, как отмечено выше, его председатель Рыков, и самое учреждение это в середине 1921 года было радикально переформировано. Попытка подойти к делу оздоровления экономической политики ВСНХ внутренней его реорганизацией также не выдерживает критики. С самого начала 1921 года стали собираться, — как в центре, так и на местах, — комиссии для реорганизации совнархозов. Предлагались и последовательно отвергались всевозможные варианты, в зависимости от личных влияний. Наконец, когда Рыков ушел в Совет труда и обороны, и его заместила менее влиятельная коллегия, построенное и поддерживавшееся им ранее здание уже не трудно было расшатать. Оно и рухнуло, увлекая за собою лиц, подготовивших это падение. На место ВСНХ, составившего крупную, хотя и печальной памяти эпоху в истории первого опыта социалистического построения народного хозяйства, образовался новый Наркомат народной промышленности. Форма изменилась, но общий режим и методы остались те же, а, следовательно, в дальнейшем русскому народному хозяйству предстоит следовать по пути еще большего развала. Вот эта-то коммунистическая анархия производства и доведет, как народное хозяйство, так и направляющую его партию, к гибели.