В царстве Ленина

Финансовый вопрос

"Избегнув ошибки Парижской коммуны, — гласит коммунистическая программа, — Советская власть в России сразу захватила Государственный банк, перешла затем к национализации частных коммерческих банков, приступила к объединению национализированных банков, сберегательных касс и казначейств с Государственным банком, создавая таким образом остов единого народного банка Советской Республики, превращая его в орудие рабочей власти и рычаг экономического переворота". Стремясь к вытеснению денег из оборота и обращению банка постепенно в центральную бухгалтерию коммунистического общества, советская власть, однако, остановилась перед невозможностью уничтожить деньги и всецело заменить их социалистическим распределением, пока существует частный торговый оборот. Тем не менее, слухи об изъятии тех или иных денежных знаков из оборота не прекращались зимой 1921 года и производили чрезвычайное потрясение рынка. В конце концов, как признают коммунисты, им даже не выгодно было бы идти по пути уничтожения денег, так как поскольку деньги еще не дошли до своего фактического аннулирования, советская власть имеет возможность получать за них необходимые для нее продукты и содержать те бесконечные учреждения, которые служат для поддержания ее силы.

Первоначально имевшийся у советской власти источник для покрытия расходов в виде оставшихся наличных государственных средств, конфискованных вкладов в банках, сумм, поступавших на содержание местных совдепов от контрибуций, налагавшихся на буржуазию, в конце концов никакой существенной поддержки ей оказать не мог. Введенный прогрессивно-подоходный налог также не дал никаких результатов. Попытка собрать чрезвычайный революционный налог в 10 миллиардов, как известно, кончилась неудачей, так как было собрано менее 2 миллиардов, и то с величайшими усилиями. Советским финансистам пришлось бросить свои налоговые опыты и пойти по линии наименьшего сопротивления — печатания денег без всякого предела. Этот денежный поток, приводя к обесцениванию денег, — утешают себя советские товарищи Пятакова[108] и их присные, — косвенно приводит к экспроприации денежного капитала буржуазии, сводя его покупательную способность к ничтожной части того, что можно было буржуазии за эти деньги купить раньше, а в конечном результате все более растущее их обесценивание есть в сущности стихийное аннулирование денег. Возникает уже новое опасение, что станок не справится с печатанием потребного количества денежных знаков. Действительно, тут получается безысходный круг. Оттого, что печатается все более и более денег, покупательная способность их пропорционально падает, откуда вытекает необходимость прогрессивного увеличения их выпуска с дальнейшим обесцениванием таковых.

При таком положении дела не может быть речи и о правильном бюджетном хозяйстве. Сметы государственных учреждений составляются упрощенным способом, штатов нет. Поэтому начальство каждого учреждения может принимать без конца новых и новых сотрудников. В то же время существует необычайно сложный порядок разрешения каждого денежного ассигнования, если оно не подходит под имеющийся кредит. Отсутствие кредита на непредусмотренные сметами надобности часто ставит руководителей советских учреждений в весьма тяжелое положение, в особенности, когда приходится разрешить какой-нибудь экстренный расход, например, по возмещению издержек на погребение сотрудника или на пособие его семье. Контроль, благодаря существующим придирчивым формальностям, может всегда воспретить такую выдачу, прекрасно при этом сам понимая, что на пособие в 5000 рублей, выдаваемое из ведомства социального обеспечения, никто, разумеется, не польстится.

Большевики, как и во всем остальном, оказались плохими финансовыми реформаторами. Хотели ввести бюджетное дело в строгие законные рамки, а создали для себя какую-то запутанную и совершенно неприменимую для жизни бюджетную систему. Поэтому финансы страны приходят в еще большее расстройство, и несмотря на то, что точное количество бумажных денежных знаков, выпущенных в оборот, держится в строжайшем секрете, русский рубль катастрофически падает на внутреннем и международном денежном рынках. В последнее время советская власть перестала стесняться и начала опубликовывать даже курс русской валюты за границей в бюллетенях Народного комиссариата внешней торговли (например, к 1-му июня 1921 года английский фунт стоил 77262 советских рубля, царский рубль в 500-х купюрах — 74,5 советских рубля).

Все чаще и чаще раздаются жалобы на неаккуратную выплату жалования. В беседе со мною в мае 1921 года видный представитель финансовой части в Москве заявил, что сильные перебои идут не только на местах, но и в центре. Ежедневно печаталось 20 миллионов рублей, а нужно было уже тогда 54 мил. руб. Объединение московских профсоюзов обратило внимание властей на печальное положение служащих, лишающихся благодаря этому возможности регулярно получать жалование даже в центре. Производящиеся сокращения в штатах служащих в последнее время, в целях наведения экономии, мало помогают делу, так как обычно параллельно с этим возникают какие-нибудь новые учреждения. Чтобы выйти из затруднительного положения, решено с осени 1921 года выпускать деньги по 50 тыс. рублей и даже, может быть, в 100 тыс. руб. К осуществлению этой меры фактически уже приступлено. Недостаток денежных знаков вызвал в Москве значительную депрессию на спекулятивном рынке в мае 1921 года.

Характерным для современной жизни в советской Республике, по сравнению с другими государствами, является то, что в различных местностях существуют различные отношения к тем или другим денежным знакам. Например, в городах имеют хождение и охотно всеми принимаются исключительно советские деньги всех выпусков. Все же иные русские деньги (царские, думские, керенки, золото) в повседневном торговом отношении совершенно не принимаются. Зато они представляют особую ценность на спекулятивной бирже и имеют хождение во многих пунктах в деревне. Так, например, на Украине в ходу керенки, преимущественно мелкие, причем, из боязни подделок, "двадцатки" стоят дороже "сороковок"; в пограничной с Польшей полосе идут польские марки, на Кубани в ходу золото, в некоторых местностях охотно принимают царские так называемые "Петры", т.е., 500-рублевые билеты. Хотя и здесь меняется: так, например, в апреле 1921 г. московские спекулянты привозили из Ростова-на-Дону царские и сплавляли их дальше в Минск. В мае получилась обратная картина: везшие в Минск "Петры" разорились, и оказалось выгодным везти их обратно в Ростов, а оттуда привозить золото, чтобы потом сплавлять его в Киев. Кроме подразделения денег на виды, существует еще очень сложное подразделение их на сорта. Так существуют: первый, второй, третий и т. д. сорта, что находится в зависимости от степени сохранности и свежести кредитных бумажек. Есть еще категория "пачкового товара", т.е., не бывшего еще в употреблении, или виртуозами-специалистами этого дела выутюженные, кредитки, так что специалисту даже трудно отличить, были ли они в обороте или нет; есть, наконец, "кнаки", т.е., кредитные билеты, сохранившиеся в таком образцовом состоянии, что при свертывании они производят щелкание, откуда и название "кнак".

И вот деревня начинает, в поисках выхода из этого необычайно запутанного положения, приходить к новому денежному мерилу, новой денежной единице, наиболее притом устойчивой — "пуд" хлеба в зерне. Подходила к этому деревня постепенно. На Юго-востоке после своего прихода в 1920 году большевики сначала "донских" и "добровольческих" денег не аннулировали, и станичники и крестьяне принимали их охотнее, чем "советские" деньги; тогда они даже шли с лажем[109] против советских. Чтобы положить конец этому, а также больно ударить по карману буржуазию, у которой больше всего, по мнению большевиков, осело этих денег, они в тиши разработали соответственную меру и вдруг как гром грянул упомянутый уже мною декрет об аннуляции всяких "контрреволюционных" денег. Мера эта была проведена настолько келейно, что накануне аннуляции жалование было выдано именно "донскими". Только комиссары почему-то в те дни усиленно сбывали "донские деньги". Начался ропот среди служащих, которым выплачивали жалование "донскими" деньгами, и у сельского населения, которому регулярно продолжали выдавать вознаграждение за доставленное продовольствие "донскими" деньгами. Пришлось ввести в декрет корректив о возмещении служащим месячного оклада жалования, в качестве компенсации за понесенные убытки и о частичном возмещении таких же убытков крестьян. Можно было, впрочем, обменивать их на частной бирже, с потерей 60-75% стоимости, так как немедленно началась спекуляция по переотправке аннулированных денег в Крым. Лаж этот стал колебаться особо на "донские" и особо на "добровольческие" деньги, в зависимости от результатов предпринятого генералом Врангелем наступления. Твердо веря в конечный успех дела белого оружия, казаки в центре Донской области охотнее принимали свои "донские" деньги, чем советские. Распространившиеся в конце 1920 года слухи о предстоящем аннулировании "пятаковских", т.е. кредитных билетов в 10 и 5 тыс. рублей с подписью Пятакова, вызвали необычайное волнение на базарах. Крестьяне и казаки отказывались их принимать, появился лаж на них, публика стала усиленно их выбрасывать, создалась невероятная паника, а так как в это же время окончательно потеряли ценность "донские" деньги в связи с ликвидацией крымского фронта, то казаки отказывались принимать в уплату за привозимые продукты какие бы то ни было деньги, настаивая на обмене продуктов исключительно на необходимые им предметы. Стал налаживаться неорганизованный товарообмен — "толкучка", — которая после разгрома базара в Ростове, о котором я говорил, отодвинулась на окраину города, куда городские жители выносили старую одежду, обстановку, мыло и т. п., а приезжавшие станичники отдавали продукты своего сельского хозяйства. Ввиду, однако, некоторой неясности и неустойчивости таких сделок, с начала 1921 года все чаще и чаще обмен стал приводиться к определенной обменной единице, — которой явился 1 пуд хлеба. Мера эта приняла такое широкое распространение в России, что уже в мае 1921 года в Петрограде местный совдеп счел нужным официально зафиксировать установившуюся шкалу соотношений 1 пуда хлеба к другим предметам первой необходимости. В результате в деревне центральной России установились следующие соотношения. Поденная плата рабочего — от 1/2 до 1 пуда; та же плата за работу человека с подводой — 2-3 пуда. Лошадь крестьянина — 30-75 пудов; корова — 35-80 пудов. Пуд соли — 3-5 пудов. За шитье пары сапог — 1-1,5 пуда; новый крестьянский костюм — 10-15 пудов и т. д. Таким образом, при существовании старой денежной единицы — рубля преимущественно в городе, деревня начинает пользоваться новой единицей — "пудом".

Не доверяя советской власти, как городское население, так и крестьянское, не несет своих денег в сберегательные кассы и в отделения мелких сбережений при Народном банке. Недоверие народной массы к большевистской власти в денежном отношении особенно рельефно выявлялось в период наступления армии ген. Деникина. Стоило войскам его занять какой-нибудь город, как сразу же начинался необычайный подъем и прилив денежных вкладов. Захватив в банках ценности, большевики выдавали денежные вклады только тем, которые имели лишь мелкие вклады. Счет мелких сбережений, открываемый в Московском народном и в Народном банках, не может превышать 50000 рублей. Однако никто не несет в них денег, и отделения банков, в которых производятся операции по текущим счетам, являются совершенно мертвыми учреждениями.

До 1921 года большевики выдавали ценности из захваченных ими ящиков с ценностями, доверенных на хранение Государственной ссудной казне, под известными ограничениями, но в общем все же за взятку можно было получить обратно если не все, то большую часть таких вещей. Теперь они уже обезличены, и получить что-нибудь не представляется возможным. Также, в порядке соглашения с банковскими комиссарами, можно было многое доставать из сейфов и, несмотря на национализацию банков и аннуляцию всех ценных бумаг, получать точные контокоррентные выписки из своих счетов в банках. Теперь, когда ликвидация частных коммерческих банков закончилась, все книги по ним переданы в архивные фонды, причем практика в этом отношении неодинакова: в центре, в Москве, книги эти почти все сохраняются, а в провинции, например, в Ростове, служили зимой для отопления здания архивного управления.

В заключение надлежит коснуться проводимых в последнее время Народным комиссаром финансов реформ денежного дела. Они касаются и вопроса о приливе денежных вкладов в сберегательные кассы и банки и о праве открывать текущие счета и держать у себя на счету, а также на руках, денежные суммы без ограничения размера. Теперь мероприятия последнего рода вполне понятны, ибо когда все денежные суммы и средства переместились от ограбленных капиталистов в руки новых советских буржуев, то для последних невыгодно стеснять себя теми ограничительными правилами, которые установлены были преимущественно как средство ущемления буржуазии. Они достаточно нажились, реализуют свое богатство и начинают вздыхать о старых порядках в финансовом деле. Что же касается вопроса об открытии текущих счетов и хранении денег в банках, то советские комиссары, разумеется, не будут держать в них своих денег из боязни надзора за своими средствами и источником их получения. Широкие же массы населения не понесут свои деньги в банки и сберегательные кассы, даже если бы они имели таковые, по той простой причине, что они никогда не рискнут доверить их советской власти. Что же касается других новых мероприятий финансового характера, — отчасти осуществленных, отчасти намеченных, и по существу составляющих отклонение от коммунистической системы, — то они трудно осуществимы из-за отсутствия надлежащего аппарата и из-за общей разрухи. Для разрешения всех этих вопросов Наркомфином осенью созывается специальная конференция.