В царстве Ленина

Отношение к эмиграции

Убежать за границу, скрыться от ненавистной власти, отдохнуть от ее кровавых экспериментов — вот мысли 99% интеллигенции. Но как осуществить эту задачу, как пробраться за рубеж, когда никакому рядовому гражданину ни при каких условиях власти не дают разрешения на выезд за границу и когда каждый шаг гражданина Советской России, не только при его поездках, но даже в месте его постоянного жительства, опутан целым рядом полицейских, паспортных, административных и чисто чекистских пут? На первых порах советской власти это было куда проще; тогда сравнительно легко перебирались через границу: уезжали на лодках из Петрограда, переезжали на санях по льду, перебирались в других местах границы, пользовались наступлениями освободительных отрядов, чтобы под защитой их выбраться из Совдепии. Теперь все это неимоверно осложнилось. Гражданская война в современном масштабе не дает прежних возможностей. Заключенные с окраинными государствами договоры еще более усложнили возможность нелегального перехода границы. Последние бдительно охраняются. Пограничные места наводнены шпионами. Это, конечно, не значит, что эмиграция таким путем прекратилась. По-прежнему слышишь, что то одно, то другое лицо выбралось из России за границу. Но риск теперь от таких операций значительно возрос, и притом не только при самом переходе границы, но даже и при следовании к ней, благодаря наличию всяких железнодорожных милиций, заградительных и иных контрольных отрядов. Некоторые лица уже поплатились жизнью за попытку форсировать налегке советскую границу. Летом и осенью 1920 года, при существовании свободной Грузии, главнейший поток таких смельчаков из южной и юго-восточной полосы Европейской России направлялся преимущественно на Ростов, избирая оттуда три пути: или по побережью Черного моря, или на Баку и дальше по грунтовым дорогам или, наконец, на Владикавказ, а оттуда — в Тифлис. Многие избирали этот последний путь, приобретая всеми доступными путями документы, дававшие право на въезд или на транзитный проезд через Грузию. Но даже и снабженные надлежащими разрешениями и свидетельствами, немало стоившими на советские деньги, путешественники попадались на удочку Владикавказской пограничной Чеки, если она замечала, что у кого-нибудь из таких лиц есть чем поживиться. Обыкновенно рядом провокационных действий она узнавала, у кого есть с собой запас золота и бриллиантов, взимая мзду за свободный пропуск всего этого и затем на пограничной советской станции Ларс вчистую раздевая таких пассажиров. В результате ограбленные дочиста буржуи оказывались вынужденными вместо ожидавшегося отъезда оставаться в России и еще отсиживать в неприглядных условиях во Владикавказской или Ростовской тюрьмах. Очевидно, это стало отбивать охоту уезжать у лиц, в особенности у семейных и притом таких, которым необходимо было вывозить свое имущество. Когда Грузия пала, и грузинский коридор оказался закрытым, продолжалось движение на Румынию и Галицию, а затем весной 1921 года центром такого исхода беженцев сделался Минск. Здесь, за известную мзду романовскими деньгами местной Чеке, можно было довольно безболезненно перебираться через границу, пока, наконец, сами поляки, опасаясь наплыва русских беженцев и отчасти занесения ими холеры и других заразных заболеваний, не стали чинить препятствий к впуску беженцев в Польшу. Таким образом, количество возможных комбинаций для бегства продолжало сокращаться, а наряду с этим стал необычайно прогрессировать аппетит советских властей в размерах взяток, требуемых ими за пособничество к бегству. Это, естественно, начало сокращать эмиграцию, и количество эмигрировавших в 1921 году русских значительно ниже предыдущих лет.

Время от времени центральная власть пускает слухи, что будут допущены свободные разрешения на выезд. Так, например, в мае месяце 1921 года в Москве усиленно циркулировали слухи о том, что Совнаркомом будет разрешен свободный выезд для русских подданных за границу в возрасте 50 лет и старше. Однако этот слух не подтвердился, и по-прежнему советские граждане лишены свободы передвижения не только за границу, но даже в пределах Совдепии.

Немудрено после всего этого, что доходящие из-за границы слухи о тамошней спокойной жизни вызывают зависть у оставшихся, что возможность переезда за границу рисуется как какая-то "синяя птица", а самая заграница представляется чем-то вроде земли обетованной. Я утверждаю, что в Совдепии, несмотря на всю надлежащую обработку общественного мнения прессой, создалось убеждение, что русские эмигрантские круги находятся в лучших условиях, чем это оказывается на самом деле. Известия о хорошей жизни эмигрантов усугубляют зависть и вызывают чувство отрицательного отношения к тем, кто эмигрировал. Это вполне естественно, и обвинять в этом русских, оставшихся в России, не приходится. Их психология донельзя проста. Что, мол, господа, удрали и устроились сами в спокойном раю, и дела вам нет до нас, остальных, медленно гибнущих у себя там на родине от социальных экспериментов Ленина и его сподвижников.

О деятельности русских эмигрантских кругов населению России мало что известно. Всю работу их представляют как деятельность, исподволь приготовляющую для себя руководительство политической и общественной жизнью страны после ее освобождения от большевиков, которое должно, однако, произвести сама страна своими силами. "Ничего, — говорят не без злорадства такие обыватели из интеллигенции. — Напрасно наши эмигранты думают, что мы для них будем своими руками жар загребать. Никогда этого не будет. Их до кормила правления мы не допустим. Они там ничего не делают для нашего избавления, а, может быть, даже втихомолку и подторговывают с нашими советскими представителями за границей, не перенося и сотой доли тех страданий и мелких унижений, которым ежедневно подвергаемся мы. Так и мы их мнения не спросим, когда настанет строительство освобожденной России. Обходились без них раньше, перетерпели, как могли, самое тяжелое время без всякого участия с их стороны, так и впредь обойдемся без их помощи. Поверьте, что звать их к себе мы не станем!" — Вот какова, к сожалению, точка зрения многих лиц интеллигентного класса в современной России. Если бы они еще знали, что в то время, как вся угнетенная Россия слилась в одну беспартийную массу, за границей идут на все лады академическо-политические споры разных партий — приговор этих кругов был бы еще резче. С другой стороны, эти же круги удивляются и недоумевают, каким образом эмиграция, находясь за пределами досягаемости грозной ВЧК, не может принимать никаких мер, если не в интервенционном отношении, то хотя бы в области контрагитации и организованного бойкота. Действительно, к сожалению, приходится констатировать, что эта пропасть между русскими эмигрантами и жителями Совдепии существует, и к этому можно лишь добавить, что, по мере накопления горечи в массах, нарастает некоторое огульное отрицательное отношение у живущих в России к эмигрантам.

Другое отношение встречает к себе эмиграция со стороны правящей партии. Эта эмиграция, даже в том положении прострации, в котором она ныне находится, является бельмом на глазу для кремлевских владык. Эти эмигранты, как известно власти, портят все более и более благоприятно складывающуюся для нее конъюнктуру на Западе. При том фантастическом неведении и нежелании подлинно знать, что творится в действительности в Совдепии, которым отличаются все европейские государства, эмигранты, как сами на себе испытавшие в большей или меньшей степени прелести советского режима и имеющие возможность то тем, то другим путем получать полную информацию об истинном положении вещей в России, могут в каждую минуту служить орудием для подогревания общественного мнения в стране, где находится та или иная эмигрантская группа. Поэтому ими и принимаются меры к тому, чтобы как-нибудь нейтрализовать эту возможную работу русских эмигрантов.

Создаются специальные печатные органы, печатающие опровержения, радио, интервью с ответственными советскими представителями, и все — с определенной целью показать, что большевизм вступил на путь экономического эволюционирования, что в коммунистической стране, отрицающей капиталистическое начало, поощряются операции, которые являются проявлением высших форм капиталистического хозяйства. Все это делается как предпосылка возобновления промышленной и торговой деятельности, для которой нужны средства, но нужны и люди. Разбросанные за границей эмигранты, составляющие цвет русской трудовой интеллигенции, снабженные огромными запасами технических знаний и опыта, нужны, мол, России. Они могут там найти себе применение на наиболее выгодных условиях, обеспечивающих им блестящее в материальном отношении существование и полное забвение их грехов по отношению к советской власти. Все эти данные на разные лады преподносятся за границей и муссируются усиленно в советской зарубежной прессе. Что же происходит на самом деле? В действительности же, это одна из форм обычного большевистского обмана, одна из реклам, пускаемых для того, чтобы приманить к себе таких лиц, установить за ними надлежащее наблюдение, препятствующее сношениям с заграницей и тем или иным путем обезвредить их враждебную советской власти работу в Европе. Расчет этот донельзя прост. Чем больше таких оппозиционных элементов окажется в пределах России, тем соответственно менее интенсивна будет оппозиция за границей и давление ее на общественное мнение стран, приютивших русских эмигрантов.

Факты подтверждают это предположение. Лица, доверившиеся по неведению или по каким-либо другим причинам рекламе европейских советских газетных рептилий и иных вербовщиков и переправившиеся в пределы Советской России, быстро трезвеют. Но уже поздно — они в мышеловке. Едущие, например, через Эстию, попадают сначала в легкий карантин в Ямбурге, потом в основательный — в Гатчине и, наконец, в месте своего окончательного пребывания. Во время такой политической изоляции, сопряженной для бывших офицеров с отсидкой в концентрационном лагере (Гатчина) до 1,5 года, начинается работа Чека. Сначала вас милые молодые люди в кожаных куртках спрашивают о жизни за границей, о тамошних ценах, о событиях общественной жизни, об искусстве и науке, а затем внезапно задают вопрос: — "А теперь, товарищ, расскажите-ка подробно, чем вы занимались в 1918-1921 гг.?" И началось… В результате — аресты, тюрьмы и даже расстрелы, как это было в Одессе с вернувшимися солдатами армии генерала Врангеля. Фикция о "реках молочных, берегах кисельных" в Совдепии быстро рассеивается, и приходится вздыхать о потерянном благополучии и собственной глупости. Начинаются попытки обратного перехода. Так было и с военнопленными солдатами и некоторыми техниками, и с латышами, приехавшими было на работу на Петроградских заводах, и насилу вырвавшимися за границу, и с бедными русскими эмигрантами из Америки, массами с семьями прибывавшими весной 1921 года из Америки и дочиста ограбленными, изголодавшимися и проклинающими себя и всех агитаторов, которые толкнули их на этот "великий исход", сами благополучно оставаясь на местах в Америке. За перепиской таких обманувшихся и обманутых очень следят, и потому их вопль отчаяния почти не доходит до тех, кому он адресован; но в конце концов все-таки письма прорываются, и из них получающие узнают, какое привольное житие в Совдепии, какая там свобода и равенство. Конечно, представителей буржуазного класса ждет еще больше горьких разочарований, до потери, в некоторых случаях, даже жизни. Все рассказы о гарантиях и безопасности распускаются только, чтобы усыпить бдительность и для того, чтобы заставить уверовать Европу об установлении в Советской России новой эры. Там же, между своими, где не нужно стесняться и некого морочить, советские вожди высказываются по этому поводу без обиняков, в следующих выражениях: "Мы призываем сюда прежних буржуев, капиталистов и хозяев промышленных предприятий для того, чтобы они работали, сколько и как мы захотим. Если они не удовлетворят этому условию, то у нас под рукой есть много орудий для того, чтобы либо совсем их ликвидировать, либо заставить их петь так, как это более нравится рабоче-крестьянскому правительству.