В царстве Ленина

Наркомвнешторг

Через Ямбург проследовало в Советскую Россию: 11 июня — 87 вагонов груза; 12 июня — 83 вагона товаров и 15 пустых вагонов; 13 июня — 45 вагонов груза; 14 июня — 159 вагонов товаров; 15 июня — 72 вагона груза; 16-го июня — 76 вагонов товара; 17 июня — 48 вагонов товара. Из Ямбурга прибыло в Нарву: 11 июня — 102 пустых вагона для товара; 12 июня — 45 пустых вагонов, русские курьеры и 8 пассажиров; 13 июня — 142 пустых товарных вагона, эстонские курьеры и 5 пассажиров; 14 июня — 137 пустых вагонов с курьерами и 12 пассажирами; 15 июня — 127 пустых вагонов для транзитного товара; 16 июня — 89 пустых вагонов для товара, 1 пассажирский вагон с русскими курьерами и 11 пассажирами.

Вот официальные сведения о внешней торговле в течение одной недели через Ямбург, который считается Наркомвнешторгом важнейшим таможенным пунктом на западной границе. В одну сторону — в Россию, не менее 50 тыс. пуд. товара, в обратную же сторону — пустые товарные вагоны и в виде экспортного товара, чуть ли не ежедневно — советские курьеры, несомненно, с соответственной литературой. Такова деятельность учреждения, руководящего русской внешней торговой политикой. Каковы же ее результаты? По данным Наркомвнешторга за 1920 год получено из-за границы различных грузов свыше 5 млн. пуд., из них угля — свыше 2 млн. пуд., кожи — 80 тыс. пуд., готовой обуви — 20.000 пар, семян — 46 тыс. пуд., меди — 10 тыс. пуд., дубильного экстракта — 67 тыс. пуд., металлов — 120 тыс. пуд., бумаги — 500.000 пуд., электрического оборудования — 8.000 пуд., шпагата — 18.000 пуд.

Опубликовывая эти сведения, Народный комиссариат внешней торговли заявлял, что у него для новой торговой кампании имеется в распоряжении различных товаров на 50 млн. рублей золотом. Очевидно, количество сырья, которым может располагать Россия, значительно превышает это количество, но Внешторг в сущности, кроме этой суммы, других ресурсов не имеет, так как в середине 1921 года золотой фонд Республики не превышал 40 млн. рублей. При таких условиях задача этого ведомства весьма затруднительна, а состав служащих, с которым ведомству приходится работать, совершенно не удовлетворяет назначению.

Первое, что поражает вновь прибывшего в Народный комиссариат внешней торговли в Москве — это публика, которая там занимается. Романтический период этого ведомства под руководством левого эсера, тов. Лежавы, уже миновал, и ныне за реквизированными в разных московских конторах столами на Ильинке д. 2 сидят люди в кожаных куртках, с бритыми тупыми лицами и бегающим глазами — несомненные чекисты и в реndаnt[98] к ним такие же девицы. Говорят, что ввиду совпадения для советской власти задач внешней пропаганды и торговли, многие чекисты, надеясь на лучший материальный выигрыш в этом учреждении, переходят в него на службу. Первоначально в этот комиссариат массами поступали интеллигенты с целью заполучить командировку и выбраться за границу, и кое-кому на первых порах это удалось, однако, впоследствии дело было обставлено такими терниями (запрещение уезжать тем, у кого семья уже за границей, запрещение выезда совместно с семьей, требование личной гарантии верности советской власти двумя видными коммунистами и угроза репрессиями по отношению к остающимся членам семьи в случае невозвращения главы в срок), что в сущности никто не мог получить командировку. Так, из 170 лиц сотрудников Наркомвнешторга, заграничные паспорта которых визировались по ВЧК, пропустили за границу только 4 лиц. Поэтому интеллигенция отхлынула от Внешторга, куда зато в большом числе стали вступать сотрудники чрезвычаек. Это наложило специфический отпечаток на внешнюю сторону работы комиссариата. Когда вы входите в помещение его, вас спрашивают, к кому и зачем вы идете, записывают адрес, берут удостоверение личности, отмечают час вашего прибытия, и выдают особый пропуск, на котором сотрудник Внешторга, к которому у вас есть дело, должен своею подписью отметить время окончания собеседования с ним, после чего такой билет отбирается у вас при выходе дежурным чекистом. Можно подумать, что находишься в оперативном отделе генерального штаба во время войны, а не в гражданском ведомстве, налаживающем торговые отношения с другими государствами. Во время пребывания в помещении Наркомвнешторга вы чувствуете, как за каждым вашим шагом зорко следят неприятного типа молодые люди. Ясно, что никто уважающий себя в подобное учреждение ныне не идет, и оно пополняется преимущественно кадром опытных чекистов, не имеющих ничего против того, чтобы прокатиться за границу на русское золото, да еще в самом представительном виде, с реквизированным в свое время из шляпного магазина каким-нибудь цилиндром старого фасона и с фраком с чужого плеча (мероприятия советского правительства по представительству его агентов за границей). Кроме того, в эту же компанию попадают и патентованные мошенники, арапы, лица с темным прошлым или спекулянты, записавшиеся в коммунистическую партию, которые сами раньше крали, и которым поэтому не зазорно торговать заведомо крадеными советской властью товарами. Ростовские спекулянты без смеха не могли вспомнить своего товарища по профессии, Кудиша[99], когда он торжественно проехал из Москвы в Новороссийск для дальнейшего следования в Константинополь в качестве главы советской торговой делегации. Несомненно, достойный представитель советской власти!

Мне удалось следить за развитием внешней торговли большевиков через Новороссийск, поэтому я остановлюсь на этом вопросе. Как только обнаружилась Крымская катастрофа белых, сейчас же началась и торговля на Черном море через Новороссийск и Туапсе. Первыми стали прибывать турецкие парусные фелюги, привозившие на небольшие суммы денег мануфактуру и всякую дребедень, преимущественно сушеные фрукты и сахарин. Они умудрялись даже продавать в Новороссийске под видом иностранного товара похищенный ими на русском же побережье, в районе Туапсе, лес и дрова. Представители Внешторга, ведшие этот товарообмен, щедро расплачивались золотом и теми экспортными товарами, которые были заготовлены еще при правительстве ген. Деникина, но остались не вывезенными из Новороссийска. Указанные торговые операции были во всех отношениях невыгодны для России, но неизбежность их мотивировалась необходимостью не отпугнуть от торговли тех турок, которые открыли торговлю, а равным образом рассматривать эти операции как средство пропаганды. Кончился этот период русской торговли, однако, тем, что первые советские купцы были сами арестованы за злоупотребления по службе и заменены новыми.

Значение Новороссийска как главнейшего пункта для импорта, а в особенности — для экспорта, по достоинству было оценено в центре. Решено было в связи с этим создать местную организацию Наркомвнешторга. Назначили уполномоченным т. Фрумкина, который, будучи уже обременен делами продовольствия, сам от этого дела отстранился, но зато со свойственной ему быстротой в решениях сразу же остановил свой выбор заместителя на бывшем сапожнике, правда, человеке совершенно несведущем в делах торговли вообще и внешней в частности, но зато — коммунисте. В конце декабря 1920 года пришел в Новороссийск из Константинополя первый пароход покрупнее с товарами, закупленным Наркомвнешторгом за границей. Началась страшная шумиха в прессе: "Прорыв блокады. Мы начинаем торговать". Сапожник сам выехал на место для руководства товарообменом. Прежде всего оказалось, что за товары нечем расплачиваться, а по договору предусмотрен был именно товарообмен. Об этом он в ужасе телеграфировал Фрумкину. Последний распорядился немедленно высылать в Новороссийск разное сырье. Какое — он и сам, впрочем, не знал. Это распоряжение обидело председателя местного Краевого промышленного бюро Иванова, заявившего, что распоряжение товарами и сырьем на Юго-востоке, а тем более — передача его за границу, возможна лишь с его разрешения. Пока длилась ведомственная переписка, председатель Промбюро на всякий случай телеграфировал подчиненным ему совнархозам "никаких распоряжений т. Фрумкина о погрузке экспортных товаров на Новороссийск не приводить в исполнение, пока эти распоряжения не будут подтверждены самим председателем Промбюро". А пароход тем временем стоял в Новороссийске, за простой же его приходилось уплачивать крупные деньги в иностранной валюте. Наконец ведомственный спор благополучно разрешается. Приостанавливаются прочие погрузки, и в Новороссийск гонят шерсть, щетину, ковры и другие товары из захваченных большевиками в складах старых экспортных фирм. В Новороссийске идет обмен. Выгружаются привезенные товары, погружаются русские, грузят муку, шерсть и т. п. Оказывается, что в привезенный импортный груз входят и скверные сапоги, и испорченные автомобили, и какие-то покошенные двуколки. Все это, однако, безоговорочно принимается, потом идут взаимные угощения в гостинице, реквизированной для ответственных сотрудников. Многие деятели Внешторга переоблачаются из своих форменных френчей в новые, неизвестно откуда появившиеся у них, штатские европейского покроя костюмы; матросы с судна наскоро заключают по упрощенному советскому законодательству браки с дамами, желающими выбраться при помощи фиктивных браков за границу, на пароход погружается также советская миссия для Константинополя, в одно прекрасное утро пароход снимается с якоря и уходит в море.

В результате подробного ознакомления рабоче-крестьянской инспекции с деталями этой первой проведенной крупной торговой сделки представитель Наркомвнешторга в Новороссийске отстраняется от службы и отзывается в Москву; упомянутый уже нами торговый спец из сапожников теряет доверие и, как ни пытается оправдаться, вытесняется со своей должности новым фаворитом Фрумкина. Прибывают в феврале следующие два парохода. Один быстро уходит обратно, не договорившись, другой остается. Прибывшие на пароходе два представителя весьма по-русски звучащей французской фирмы "Опторг" приезжают в Ростов для переговоров. Москва уже больше не доверяет переговорам на местах, принявшим характер неизменной панамы[100], и пытается централизовать это дело. Указанные французы привезли, между прочим, косы, которые после переговоров с Москвой по телеграфу у них покупаются, и каменный уголь, от которого сначала из-за высоко запрошенной цены отказываются, но потом, под давлением морского ведомства, приобретают на романовские деньги. Вместо кос французам предлагают список вещей, которые находятся в готовом виде; щетину, табак, шампанское и случайно обнаруженный на национализированных складах в Ростове шелк-фризон. Французы выбирают шелк. К новому руководителю дела на Юго-востоке являются представители крупной русской промышленной группы, у которой шелк этот был в свое время захвачен большевиками, и которые были спокойны, пока шелк находился за печатями Трамота, и о нем как будто бы забыли, и предлагают крупную взятку в иностранной валюте, лишь бы сорвать сделку. Взятка отклоняется, заключается договор, в который французы предусмотрительно вводят пункт о том, что им самим разрешается свободный выезд из РСФСР, и через некоторое время они выезжают в Новороссийск для руководства погрузкой. Тем временем матросы с парохода ведут свою торговлю иностранной валютой, сахарином, кокаином и камнями для зажигалок. Пароход уходит, а по прибытии его в Марсель осведомленные каким-то путем настоящие владельцы шелка-фризона, у которых он был захвачен большевиками, потребовали наложения ареста на груз, что и было исполнено местной властью. Между тем, в Ростове продолжаются дальнейшие сделки. Любопытная по своим последствиям сделка заключена с группой мелких турецких спекулянтов, привезших товары на фелюге. У них покупают на романовские деньги привезенный товар и вручают николаевские деньги на 10 млн. рублей, а ночью в занимаемую ими квартиру является какая-то вооруженная группа чекистов, очевидно, осведомленных о состоявшейся сделке, и отнимает, угрожая оружием, все полученные ими деньги. Возникает скандал, который надлежит как-нибудь вовремя потушить, пока он не дошел до сведения купцов, намеревающихся торговать с Россией. Тем временем опять прибывает пароход, с которым приезжают несколько торговцев-авантюристов с образцами товаров. Торговля начинает как будто бы налаживаться.

Однако в это же время выясняется печальная перспектива для нее в дальнейшем, так как запасы сырья, которые могли бы быть предоставлены в эквивалент иностранным товарам, почти уже полностью истощены. Сама же советская власть бессильна что-нибудь в этом отношении предпринять, чтобы увеличить сбор сырья, ввиду того, что операция эта лежит на органах Наркомпрода, который, как указано выше, не в силах с ней справиться. Из центра следует новое распоряжение прекратить торговлю таким неорганизованным порядком. Торговля должна вестись за границей, куда посланы специальные делегации с определенными плановыми директивами. Сырье надо особенно беречь, и потому внешняя торговля на местах ставится в определенные рамки. Неудовлетворенные таким оборотом дела иностранные купцы, понеся крупные расходы по доставке товаров в Новороссийск, возвращаются весной обратно в Константинополь, распространяя известия, что торговлю с Советской Россией вести нельзя, и что сырья там нет.

Однако на самом деле это далеко не так: сырье есть, и его можно получить для вывоза за границу; для этого нужно одно условие — новая власть. Только иная власть, ликвидировав ошибки большевиков и меньше вмешиваясь в частную инициативу, сумела бы получить необходимое ей для внешней торговли сырье в достаточном количестве. Как я выше указал, весь эквивалент товарообмена с русской стороны определяется в 50 млн. руб., тогда как половину этой суммы могли бы дать 4 области Юго-востока России, не говоря уже про остальные части Республики. Конкурируя с Наркомвнешторгом и не желая, как отмечено раньше, выпустить интересное дело из своих рук, Высший совет народного хозяйства установил у себя параллельное учреждение — Главный Комитет по внешней торговле под председательством т. Ломова[101], который берется восполнить существующий пробел в изучении экспортных возможностей Советской России и дает задания на местах о выработке планов экспорта и импорта по районам. Получив такое предписание, Промбюро Юго-востока образовало в своем составе орган для внешней торговли, назвав его также комитетом по внешней торговле, который, работая на иных началах, чем другие советские учреждения, и не гнушаясь приглашать для работы в постоянной при нем комиссии бывших торговцев и экспортеров, разработал и проверил целый ряд данных об экспортных возможностях Юго-востока России, определив их на годовой период не ниже 30 млн. руб. золотом по довоенным ценам соответственных видов сырья. Конкурирующее с ним учреждение, — Управление Наркомвнешторга, — всячески ставило палки в колеса и препятствовало этой работе, само же категорически уклонялось от нее. Как я уже отметил, борьба в Ростове была лишь отраженной борьбой в центре между двумя однородными органами. Борьба эта долго не могла разрешиться в окончательной форме: то собирались упразднять комитет, то наоборот, возлагали на него новые поручения. В конце концов, она все же окончилась торжеством Наркомвнешторга, после того как Ломов отошел от этого дела, сосредоточив свою деятельность исключительно на концессиях. Таковы те формы, которые приняла внешняя торговля на Юго-востоке, и которые являются, в общем, отражением политики и самого Наркомвнешторга. Все сделки должны заключаться по возможности за границей. Бессилие собрать сырье заставляет заключать эти сделки на золото, которое непрерывно уплывает через Ревель дальше. В одном импорте прежде намечались кое-какие планы, но потом, в связи с угрожающим положением с продовольствием в Советской России, как известно, решили обратить все золото на покупку того продовольствия, которое могло бы хоть как-нибудь прокормить население до реализации урожая текущего года.