Целитель

Глава 1

Примечание к части

Главы будут восстановлены по мере чистки комментов.

Отсутствовал из-за добровольно-принудительной "коммандировки" в жопу мира. В жопе мира почти никогда не было интернета и свободного времени, а писать не было либо сил, либо не на чем. Ближайшая прода - недели через три, не раньше. Я тупо забыл мир фанфика, нюансы и героев. Буду читать.

Как будет восприниматься мир душой, освободившейся от плоти? Какой вид примет, будет ли душа видеть и слышать в привычном понимании? Да и есть ли эта душа вообще?

Подобные вопросы всплывали порою в моей голове, но специально ответа я никогда не искал. Однако человек предполагает, а Бог располагает, как говорится, а потому и ответы на эти вопросы я получил совершенно неожиданно, и, как положено по закону жанра, в самый неподходящий момент. Момент успешности моей карьеры, личностного роста и благополучия. Мудрёно сказал, но так и есть — когда в жизни всё хорошо, судьба вполне может подкинуть подлянку, и в худшем случае ты умрёшь. И я умер.

Смерть страшна не только ожидающей тебя неизвестностью, но ещё и самим процессом. Глупое стечение обстоятельств, несколько глубоких порезов, и вот я уже нелепо умираю, истекаю кровью, а внезапное осознание, адреналин и учащённое сердцебиение лишь ускоряют процесс. Медленно наступающая тьма растворяет в себе обиду на обстоятельства. Когда даже мысли пропали в этой темноте и казалось, что не остаётся ничего вокруг, как что-то словно взорвалось.

Это сложно, крайне сложно описать словами. Будто ты всегда был слепым, глухим, не мог чувствовать запахов и даже тактильные ощущения были недоступны. Это можно было бы назвать сенсорным шоком, но при этом ты до сих пор слеп и глух в привычном понимании. Словно было некое осознание окружающего тебя пространства, но пространство это было странным и непонятным. Не было ни верха, ни низа, ни каких-то других направлений, а само это пространство было далеко не трёхмерным — нечто большее, всеобъемлющее.

Страх сковал сознание — в этом пространстве ты теряешь себя. Не так, что забываешься и становишься другим, нет. Ты чувствуешь, чувствуешь каждой крупицей сознания, как от тебя эти самые крупицы отщепляются и улетают прочь, смешиваясь с пространством вокруг. Ты знаешь, что лишился чего-то, но уже не знаешь, чего именно. Словно смотришь на медленно рассыпающееся прахом тело, знаешь, что оно рассыпается, знаешь, что только что лишился чего-то, но краткий миг - и это лишение кажется тебе нормальным, а точнее — словно так и было. При этом понимаешь, что это неправильно, а остатки логики намекают, что рано или поздно не останется ничего.

Не знаю, как долго я находился здесь, но к некоему неощутимому моменту страх за себя перешёл в уверенность — нужно что-то менять. Собрав остатки воли в кулак, сконцентрировался и начал пытаться удержать частички себя, не давая им разлетаться. Получилось это далеко не сразу, и к этому моменту я растерял довольно много. Наверное, много, тяжело судить о тяжести потери, ценность которой уже не знаешь.

Убедившись однажды, что частички от меня больше не отлетают, я решил попробовать вернуть утраченное, хоть и не знал, что именно потерял. Просто наобум пытался притянуть к себе хоть что-нибудь и закрепить это «нечто». Однако, вопреки моим ожиданиям, притянутые частички либо не хотели цепляться, либо цеплялись, но тут же отрывались вновь, ещё и унося с собой частички меня. Такая ситуация задела какие-то струны души, и, вознамерившись разобраться с этим плохим миром, пренебрегая собственной сохранностью, я с новыми силами взялся за попытки поглотить «что-то» из окружающего пространства.

Здесь нет ни боли, ни усталости. Мне тяжело судить об успешности моих попыток, хотя со временем различные притянутые частички перестали отлетать от меня и вполне надёжно держались. Однако назрел другой вопрос — сколько их нужно для целостности? И целостности кого? Серьёзно! Кто «Я»? Мои ли частички притянулись? Каждая частичка несёт в себе крупицу информации — ассоциацию, крохотное воспоминание, когда-то обдуманное мнение или идею, мысль и тому подобное. Они все такие разные, и логика подсказывает, что скорее всего противоречат друг другу. Какое-то чувство неправильности не позволяет соотнести ассоциативные ряды сознания рыцаря в железных доспехах, что жил в небольшой крепости, инженера-генетика, приписанного к некоему «второму флоту» Военно-Космических Сил, или, вот, какой-то собаки-дворняжки. Таких осколков было бесчисленное множество, и все разные, неполные обрывки, но я их старательно собирал.

«Кто «Я»?» — очевидный вопрос, но смысл и важность ответа на него были где-то далеко-далеко, главное — набрать частиц, чтобы точно не развеяться, быть наиболее полным. Мне казалось, что даже тогда, только появившись здесь, я не являлся цельным.

Однажды что-то изменилось. Крохотной частью сознания я видел жизнь. Словно я снова живой, маленький, лежу в детской кроватке с деревянной оградкой, знать бы, как эта конструкция называется. Вокруг порою суетятся люди, что-то делают, смотрят на меня странным взглядом. Это всё я чувствовал урывками, кусочками, краем сознания. Да, краем сознания, но это была жизнь. Упорядоченная линейная хронология, и происходит всё именно сейчас — я не мог посмотреть дальше, как с осколками. Но почему тогда «Я» ещё здесь, в этом негостеприимном мире, что первым делом попытался разрушить, растворить меня в себе? Я ещё не собран. Не все осколки. Собранное не упорядочено. Это причина? Нужно собирать…

***

В довольно богатом домике в Кроули, городке к югу от Лондона, царила праздничная на вид атмосфера. Чета Грейнджер праздновали одиннадцатый день рождения своего второго ребёнка, Гектора. Первым ребёнком была Гермиона, а в июле следующего года на свет появился мальчик, Гектор. И всё было бы прекрасно, если бы не его странные отклонения в ментальном плане.

Гектор с самого рождения проявлял абсурдный минимум какой бы то ни было активности. Будучи младенцем, он не плакал. Никогда. Даже испачкав пелёнки или проголодавшись, он мог сохранять молчание и находиться в каком-то отстранённом состоянии, словно и не здесь вовсе. Приходилось уделять ему очень и очень много времени. Порою Гектор словно одним глазком возвращался в этот бренный мир, проявляя какую-то активность и самостоятельность. Но это было редко и ненадолго. Эмме и Роберту было очень тяжело.

Позже, когда Гермиона уже училась ходить, бессвязно лопотать что-то на своём детском наречии, Гектор, которому уже пора бы хотя бы учиться ползать, сохранял полную отстранённость от происходящего, всё так же изредка «возвращаясь» и чуть более активно принимая участие в своём развитии.

В три года мальчик внезапно взял и пошёл. Без подготовки, без ничего. А целью его похода была смена дислокации — из одного угла детской в другой, где больше солнышка.

Примерно так же обстояли дела абсолютно со всем, чему дети обычно учатся. Гектор просто начинал что-то делать, сохраняя абсолютно безучастное лицо, глядя куда-то вглубь пространства пустыми глазами. Это пугало Эмму и Роберта. Это пугало маленькую Гермиону. Это пугало нянечку, которую пришлось нанять, ведь и работать когда-то нужно.

Со временем Гектор приобрёл некую самостоятельность. Будучи всё таким же отрешённым от мира и людей вокруг, он занимался какими-то своими непонятными делами, созерцанием, осмыслением или ещё чем-то. По крайней мере, так считали все в доме, когда мальчик на пару часов залипал в стену. Кто-то, может, подумал бы: «Неужели они не обращались к врачам?». Обращались, и очень даже часто. Вот только никто ничего сказать толком не мог. Однако энцефалограмма вкупе с прочими диагностическими процедурами показала чрезвычайно высокую единовременную активность всех отделов мозга. Строили предположения, теории и прочее, но никаких выводов сделать никто не мог.

К примеру, Гектор мог, если у него было настроение и под руку попадётся карандаш с бумагой, за пару минут создать рисунок фотографического качества. Вот только рисунок чего? Это уже был другой вопрос. Какие-то запредельные, немыслимые человеку объекты и формы, в которых прослеживалась совершенно недоступная пониманию логика. И такое было во всём. Как-то раз Гектор исписал три тетради мелкими формулами, но даже знакомый Роберта, профессор математики, сломал себе мозг в попытках осознать написанное и на месяц слёг в больницу.

С другой стороны, Гектор был довольно самостоятельным, в отличие от детей с аутизмом, и прочими отклонениями. Да, он не мог выполнять сложные комплексы действий, так как быстро уходил в себя, но сиюминутные потребности и операции выполнял так, словно действовал на одних рефлексах по давно отработанной схеме. И, как всегда, смотрел куда-то вдаль, заставляя всех очень сильно переживать за себя. Переживать, да, но для непривычного человека, это — страшная картина.

Гермиона, как и родители, тоже намучалась с Гектором. С семи лет, когда в ней прорезалось окончательное понимание того, что без посторонней помощи Гектор сгинет, девочка начала активно помогать родителям во всём, чтобы уже они могли больше внимания уделить брату — самой ей ну крайне не хотелось. Она помогала по дому, самостоятельно занималась уроками, ища информацию и пути решения своих детских, но важных проблем. Глубоко в душе она, пусть и немного, но недолюбливала Гектора — он источник просто феноменального количества проблем и забот! А ещё родители из-за этого почти не уделяют времени девочке. Пусть на самом деле это и не так, но дети видят всё совсем в ином свете.

А ещё у Гермионы был большой секрет. Она могла делать невероятные вещи, пусть и по большей части случайно, бесконтрольно. Девочка скрывала свой дар к различным телекинезам и подобному от родителей, ведь им и так мороки хватает.

Вот и сейчас, четвёртого июля девяносто первого года, никто не ждал ничего необычного. Очередной скромный праздник, тихий и спокойный. Гектор вместе со всеми покушает торт, получит подарки в виде наборов для рисования, ведь на что-то более сложное у него просто не хватает времени от «проблесков сознательности». В общем, получит подарки и уйдёт к себе, а остальная семья переведёт дух и поздравит друг друга с очередным тяжелым годом. Гермиона обязательно расскажет о своих успехах в школе и скромно потупится на вопрос о друзьях — нет друзей, не до них.

Всё так и шло, и Гермиона скромно уставилась на свои коленки, сидя за столом — озвучили тот самый вопрос. Но раздался неожиданный и совсем не музыкальный звук дверного звонка.

— Я открою, — Роберт, среднего роста русоволосый мужчина, отец семейства, встал из-за стола и направился к двери.

Эмма, коротко стриженная красивая брюнетка, отставила в сторону чашечку с чаем, прислушиваясь к разговору у дверей. Точно так же поступила и Гермиона. Лицом девочка пошла в мать, а вот волосы — этакая смесь обоих родителей, кудрявая, своевольная и непослушная копна разных оттенков русого, от тёмного до очень светлого.

Спустя пару минут Роберт вернулся в гостиную к накрытому столу, а за ним шла высокая статная леди в изумрудном закрытом платье в пол и чёрной мантии. Возраст её был неопределённый, но не молода — лёгкие редкие морщинки и седина выдавали в ней леди много старше Эммы, хотя если не всматриваться, то не дашь и больше сорока.

Леди представилась как профессор трансфигурации и замдиректора Хогвартса, Минерва МакГонагалл. Ловким движением волшебной палочки она убедила присутствующих в существовании магии, чем порадовала Гермиону и удивила родителей. В общем, пришла она, чтобы передать два приглашения на обучение в Хогвартсе. Гермионе и Гектору.

— Профессор, — буквально потемнел лицом Роберт. — С Гектором могут быть некоторые проблемы.

— Что же такое? — удивилась профессор, сидя за столом вместе со всеми и отпивая предложенный чай. — Где, кстати, молодой человек?

— Он у себя, — ответила Эмма.

Все встали из-за стола и направились на второй этаж. Перед самой дверью они остановились, и Эмма вновь заговорила:

— Вы знакомы с таким заболеванием, как аутизм?

— Имею представление, — кивнула МакГонагалл, переведя строгий взгляд на Эмму и Роберта.

— Очень похожая ситуация, но не оно, — кивнул Роберт, а Эмма открыла дверь и все они шагнули внутрь.

Простая комната светлых тонов. Обычная кровать как всегда аккуратно заправлена. Меловая и пластиковая доски на стенах исписаны совершенно непонятными символами, знаками и схемами, редко перемежаясь со знакомыми цифрами. От дальнего угла к окну тянулся шкаф явно для одежды, а рядом был низкий стол, за которым сидеть нужно на полу — на стульях Гектор сидит только в случае необходимости, к примеру, на кухне. Прислонившись спиной к шкафу, на полу сидел черноволосый мальчик, пустой взгляд голубых глаз которого направлен был куда-то вдаль. МакГонагалл даже слегка удивилась тому, насколько ребёнок был симпатичен лицом. Правда, лицо это не выражало никаких эмоций и не несло никаких следов, характерных людям с ментальными расстройствами — просто маска без эмоций. И это вызывало подсознательную тревогу и страх.

— Позвольте уточнить, — после минутной паузы заговорила профессор. — Гектор иногда становится адекватнее?

— Редко и не особо ощутимо.

— Он такой с самого рождения или после какого-то происшествия?

— С рождения. Мы проводили все мыслимые и немыслимые анализы, посещали разных специалистов, но единственное, что удалось выяснить — аномально высокая активность мозга.

МакГонагалл поджала губы и поправила пальцем свои очки.

— Я бы посоветовала вызвать целителя из Мунго.

Увидев непонимающий взгляд взрослых и девочки, МакГонагалл пояснила:

— Больница Святого Мунго является магическим лечебным заведением. Возможно, наши целители смогут помочь или хотя бы определить курс лечения.

Из присутствующих только Роберт заметил тень печали на лице профессора. Профессор явно сталкивалась с чем-то подобным, но не стоит лезть в это дело.

Получив согласие на вызов медика и поняв, что сами-то Грейнджеры с этим вопросом не справятся, МакГонагалл наколдовала призрачную кошку, что-то нашептала ей, и та ускакала прочь, растворившись в воздухе. Как сказала профессор, таким образом она вызвала своего знакомого целителя, а через пару минут раздался звонок в дверь. На пороге стоял немолодой и чуть-чуть полноватый мужчина с лёгкой проседью в тёмных коротких волосах. Одет он был в обычную тёмную мантию и представился целителем Сметвиком.

Порядка получаса целитель крутился вокруг всё так же неподвижного Гектора, взмахивал палочкой, что-то наговаривал, а на лице его чётко виднелись любопытство и энтузиазм. Роберт негодующе сжал кулаки, но Эмма погладила его по плечу.

— Теперь ты понимаешь, как чувствовали себя родители того мальчика, вокруг которого ты крутился на осмотре и всё приговаривал: «Какой интересный случай!».

Спустя несколько минут целитель Сметвик убрал волшебную палочку и подошёл к наблюдавшим взрослым.

— Что выяснилось? — спросила профессор.

— Странно и необычно, но не критично, — с лёгкой улыбкой ответил целитель. — Мальчик же с годами чаще становился адекватнее? Вижу, что так. И никаких странностей, магических проявлений и подобного за ним замечено не было?

— Так и за Гермионой тоже.

Конечно же, мама Гермионы не могла не заметить некие странности, что так легко приписать сверхспособностям. Потому и появление МакГонагалл воспринялось не так остро. Но Эмме, как и Роберту, сейчас было интересно, будет ли выкручиваться их маленькая девочка, и если да, то как?

Сметвик глянул на смущённо покрасневшую Гермиону и ухмыльнулся.

— Мы что-то не знаем? — с улыбкой спросила Эмма, вот только улыбка эта намекала на обязательный разговор воспитательного характера.

— Не то чтобы не знаете…

— Не об этом речь, — прервал момент целитель и вновь посмотрел на родителей мальчика. — Физически он полностью здоров, хоть и несколько худоват, но думаю, это из-за отсутствия особой двигательной активности. Проблема в том, что его мозг и магия полностью заняты куда более важной задачей. Он словно восстанавливает целостность души.

— Целостность души? — МакГонагалл буквально сняла вопрос с языка родителей Гектора.

— Да. Ты же знаешь, Минерва, мы уже лет десять наблюдаем за Лонгботтомами и пытаемся их вылечить. Очень многое узнали, далеко продвинулись, жаль, что пока без толку. Одной из теорий коллег была в том, что столь сильная деменция была вызвана повреждением и распадом души, а ресурсов тела и магии даже при внешней поддержке просто не хватает для остановки процесса и восстановления. В их случае теория не подтвердилась, но здесь именно оно.

— Постойте, но разве душа есть? Её можно разрушить? — спросила Гермиона, поймав паузу в разговоре. Поймав на себе взгляд родителей, чуть покраснела и опустила голову. — Извините…

— Ничего-ничего. Хороший вопрос. О свойствах души спорят до сих пор, а теорий множество. Одни считают, что она как какой-то бесконечный пудинг — режь-дели сколько хочешь. Другие считают, что она как лук — множество слоёв, а глубоко внутри неделимое ядро. Теорий много, но проблема в том, что каждая из них имеет подтверждение, но некоторые взаимоисключающие, оттуда и невозможность прийти к единому мнению. Но в целом да, душа существует, её можно делить… Единственное, что является общим для всех теорий, так это связь души, тела и разума, ментальная триада. Потянешь за одно — изменятся два других. Вот и в случае Гектора, все ресурсы этой триады направлены на восстановление души. Однако ему кое-чего очень сильно не хватает.

Драматическая пауза, во время которой все с нетерпением ожидали продолжения.

— Гектору не хватает магии. Магия как энергия является продуктом взаимодействия ментальной триады. Без чего-то одного не будет магии. Учитывая состояние души мальчика, его магия слаба.

— Её хватило, чтобы оказаться в списке на зачисление в Хогвартс. Без выбросов.

— Значит, у мальчика очень сильный разум, как и тело, что отчасти компенсирует повреждения души. Ситуацию можно сравнить с постройкой замка из песка. Руки есть, желание есть, песок есть. Но из сухого и зыбкого песка не построить замок — нужна вода. Вот в роли воды и выступает магия. Ему её мало, потому процесс так затянулся.

— Как вообще всё это возможно? — устало потёр переносицу Роберт. Эмма же уже давно задумчиво подпирала стену, а Гермиона внимательно слушала, запоминая новые и небывалые знания.

— Вам знаком феномен мертворождения?

Получив подтверждающие кивки, Сметвик продолжил:

— Помимо патологий в развитии плода, в крайне редком случае причиной может являться душа. Она может отторгнуться телом, может разложиться и покинуть его, вариантов много, хоть и случаи единичны на многовековую историю. Так совпало, что с Гектором происходило нечто подобное, но что-то остановило распад, и теперь он восстанавливается.

— И что нам делать?

— Поместить мальчика в более насыщенный магический фон, выдавать курс укрепляющих и стимулирующих зелий. Но даже в текущей ситуации Гектор справится сам годам к пятнадцати, может чуть позже. Критическую стадию он прошёл. С нашей помощью вполне можно восстановиться в течение года. Плюс-минус.

— И где же взять этот магический фон? — спросила Эмма, оторвавшись от стены.

— Минерва, — Сметвик посмотрел на профессора. — Поговори с Альбусом.

— Хочешь разместить мальчика в больничном крыле Хогвартса?

— Да. В Мунго придётся создавать фон искусственно, а это стоит больших денег. А Поппи обеспечит уход даже лучше, чем наши. У неё-то пациентов раз-два и обчёлся, а у нас целая больница. Зелья нужны простейшие, с их варкой справится любой, а ингредиенты стоят пару сиклей.

На этом всё и было решено. Профессор МакГонагалл около получаса рассказывала родителям двух юных волшебников различные нюансы жизни в магическом мире, говорила об особенностях обучения в Хогвартсе, о предметах, среди которых были и общеобразовательные. Только после того, как профессор ответила на вопросы, которые уже много лет как под копирку задают родители магглорождённых волшебников, она сопроводила Гермиону за покупками к школе. Сметвик уже давно отправился в больницу и обсуждал полученные диагностические данные с коллегами, чтобы на двести процентов быть уверенным в правильности диагноза и метода лечения, а Гектор ни с того ни с сего исчертил очередным сумбурным ворохом символов и многомерных структур парочку листов бумаги.

На следующий день, вечером, в дом четы Грейнджер с кратким визитом пожаловал высокий седобородый старец в лиловой мантии со множеством рун и символов. Он представился Альбусом Дамблдором, директором Хогвартса. Цель его визита была простая — транспортировка Гектора в сам замок. Обычно правила Хогвартса не позволяют никому, не относящемуся к персоналу, оставаться в замке на летних каникулах, однако случаи оказания медицинской помощи всегда являлись исключением.

Транспортировка Гектора проходила довольно просто. Взрослые разумно решили, что традиционный метод поездом, камином или другими методами могут пагубно сказаться и являются довольно проблемными. Потому Альбус Дамблдор решил использовать своего феникса, Фоукса. Он способен аппарировать с людьми настолько мягко, что это не оказывает никакого влияния на волшебника и не вызывает дискомфорта. Абсолютно безопасно и доставить Гектора можно напрямую в больничное крыло. Некоторые личные вещи, такие как одежда, альбомы, тетради и передвижная доска для записей, будут доставлены отдельно.

***

Время шло неумолимо. Наступило первое сентября, в Хогвартс приехали новые ученики, и весь замок гудел от поступления Гарри Поттера на Гриффиндор. Первые занятия, первые впечатления от практической магии, первые успехи и неудачи. На Хэллоуин в замок пробрался тролль, но смертей удалось избежать — Поттер и младший Уизли в порыве героизма спасли Гермиону от страшного чудища, все счастливы, кроме декана Слизерина.

Рождество, каникулы, снова учёба, пасхальные каникулы, и вот уже пришла пора экзаменам, а в подземелье под одной из комнат Запретного коридора на третьем этаже разыгралась героическая драма, судьбоносная встреча Поттера и духа Волдеморта, что захватил тело глупого и жадного до силы профессора Квиррелла.

Всё это время, в отдельной палате больничного крыла Хогвартса, находился один молодой человек с пустым взглядом голубых глаз. Он много чаще, чем дома, выходил из этого созерцательного состояния. Никто в замке, кроме директора и медиведьмы Поппи Помфри, не знал, что раз в месяц больничное крыло через камин посещают родители Гектора Грейнджера и целитель Сметвик. Казалось бы, что стоило ожидать и сестру мальчика, но она слишком сильно увлеклась новыми друзьями, учёбой и приключениями, позабыв о брате. Сама же Гермиона тщательно скрывала от самой себя тот факт, что была рада отсутствию необходимости ухаживать и следить за Гектором.

Дети покинули замок на летние каникулы, и единственным несовершеннолетним в Хогвартсе оставался лишь Гектор Грейнджер, исправно принимающий зелья, вышедшие из-под руки довольно известного как в Англии, так и на континенте мастера зельеварения — Северуса Снейпа. Самого мальчика забирать не стали по настоятельным рекомендациям целителей — боялись регресса, а потому Грейнджеры исправно навещали его.

Однако ни в августе, ни в сентябре, в начале нового учебного года, ни в октябре они не приезжали. Сначала они уехали на долгий отдых во Францию вместе с Гермионой, потом посетили несколько курортов, повидали разные достопримечательности. Как и сама девочка, семья испытывала двоякие чувства. С одной стороны, их радовало отсутствие такого тяжелого груза, как Гектор. С другой же над ними довлело чувство своеобразного предательства. Но к хорошему быстро привыкаешь, да и в Хогвартсе мальчик под бдительным присмотром мадам Помфри — очень даже компетентной целительницы.

Вновь настало Рождество, но в этот раз в замке на каникулы осталось ещё меньше учеников — все опасались неведомого Наследника Слизерина, а в больничном крыле уже прописался один окаменевший ученик и кошка завхоза.

Время шло, нападения участились, паника набирала обороты. Вот уже и Гермиона оказалась в больничном крыле, и даже одно из привидений Хогвартса. Но тщательный осмотр и диагностика пациентов показала, что их жизням ничего не угрожает. Конечно, для многих было странным то, что Дамблдор, как директор школы, ничего не предпринимал, словно что-то знал, а если и не знал, то догадывался.

Перед самыми экзаменами случилось страшное — Наследник Слизерина похитил первокурсницу Гриффиндора, и смелые Гарри Поттер и Рон Уизли отправились на операцию по спасению. Правда, пришлось им тащить с собой и одного из самых нерадивых преподавателей ЗоТИ за историю Хогвартса, а в самой Тайной Комнате Слизерина выяснилась и неприглядная правда о нём, об известном писателе, Гилдерое Локхарте. Выяснилось, что подвиги в его книгах совершал вовсе не он, а другие волшебники, у которых он вызнавал подробности и стирал память.

Этим же вечером в больничном крыле оказались Гарри Поттер, Рон и Джинни Уизли. Хоть и были они помятыми, а национальному герою вообще досталось чуть ли не смертельно, но выглядели довольными. Правда, никто из них, да и вообще никто в замке, даже сам Альбус Дамблдор, не знали, что феникс Фоукс, помогая ослепить гигантского василиска в Тайной Комнате, не выклевал глаза чудовищу, а вырвал, принеся их в руки Гектору Грейнджеру. Зачем? Почему? Никто, кроме самого феникса, что каждую неделю втайне ото всех навещал странного мальчика и смотрел всегда с любопытством, не знает ответ на этот вопрос. Гектор же, так и не приходя в себя, сжал добытые Фоуксом глаза василиска, и те растворились мутной жижей в руках мальчика, тут же впитавшись в кожу.

После экзаменов, когда радостные ученики разъехались по домам, в отдельной палате больничного крыла Хогвартса проснулся Гектор. Но взгляд его уже не был пустым. Осмысленный, живой и… недовольный.

***

Очнулся внезапно. Странные и позабытые ощущения от органов чувств, от каждого нерва. Тяжесть, словно неделю провисел в воде и тебя резко выбросили на берег — намертво прибивало к поверхности. Но это было подобием сенсорного шока лишь для сознания, не для органов и мозга, а потому я отошёл крайне быстро. Тут же ощутил нехватку ставших привычными ощущений того странного пространства с частичками «всего». Уставившись в незнакомый потолок, быстро решил вспомнить сон. Да, именно как сон мне представлялась жизнь этого тела. Смутный, размытый, странный, сохранивший немногие детали сон.

Беспомощный, вечно «отсутствующий» в теле, долгое время не способный сходить в туалет без посторонней помощи — именно таким я был. Но даже в таком вегетативном состоянии, те краткие периоды прояснения сознания позволили телу научиться всему необходимому для взаимодействия с внешним миром и уходом за собой любимым. Ну и натерпелись же мои нынешние родственники, должен я заметить!

С великим трудом и судорогой в мышцах, которой быть-то не должно, я оторвал голову от подушки и осмотрел себя. Простой светлый пижамный костюмчик, гуманоид, человек. В голове сразу разлился целый фонтан разнородных и противоречивых эмоций. Осколки памяти эльфа возмущались нынешней принадлежностью к низшим, осколки дворфа — слабостью и тщедушностью захудалого тельца. Память тех, кто привык к тьме, жаловалась на свет, и тому подобное. Осколки многочисленных животных фонили желанием покушать уже, в конце-то концов! Осколки разумных из развитых миров проклинали отсталость всего вокруг, а осколки нескольких магов разных рас и направлений сетовали на непривычность энергий вокруг. Да блин, было даже недовольство от осколков другой половой принадлежности! И только самый большой осколок, можно сказать, ядро, вокруг которого выстроились остальные, был просто рад вдохнуть характерный больничный запах с примесью чего-то странного, увидеть дневной свет, ощутить тело и просто жить. Жаль, что я многое растерял и прошлая жизнь зияла дырами, а другие осколки были не способны эти дыры залатать. Нет, их было много, очень много, хватило бы на сотни таких дыр, но они были другие.

Каждый осколок теперь ощущался как часть меня, словно это и был когда-то Я. Тут же додумав эту мысль, пришёл к логичному выводу — возможно так оно и было. Подобие реинкарнации. Каждая жизнь оканчивалась смертью и попаданием в то странное пространство, где ты буквально лишаешься всего. Возможно, после этого ты отправляешься в новую жизнь, чистый, без опыта и памяти, а после всё по новой. По какому-то стечению обстоятельств, я оказался способен поглотить либо чужое, либо вернуть своё, потерянное за многие жизни. Жаль, что вернулось не полностью.

Осмотрев пространство вокруг, заметил рядом с кроватью небольшой шкаф с одеждой, исписанную множеством символов доску для мела, стол со стопками бумаг, стул. Комнатка была небольшая и больше походила на подобие карантинного изолятора — стены явно не капитальные.

Попытался пошевелить конечностями. Разум быстро восстанавливал навыки. Пара минут, и я уже спокойно встал с кровати и переоделся в обычную одежду — она оказалась сложена стопочкой на прикроватной тумбе. Спортивные штаны, футболка, носки, кеды без шнурков, на резинках. Чтобы избежать незавязанных шнурков в моём прошлом состоянии?

Череда одновременных противоречивых ощущений от разных осколков души вызвала головную боль, от которой я сел обратно на кушетку, начав массировать виски. С этим нужно что-то делать.

Память… Не стоит воспринимать её, как набор картинок или что-то подобное. Это куда как более сложная, комплексная система ассоциаций и ответных реакций на тот или иной внешний или внутренний раздражитель. И вот эти реакции, они невероятно противоречивые и касаются вообще всего — от тела до окружения и запахов. Они вытаскивают наружу ассоциативные цепочки, порождающие образы и мысли, что вызывают лишь раздражение ситуацией. Неприятие вообще всего и одновременно! Эту проблему нужно решать, и решать немедленно.

Воспользовавшись эльфийской медитативной техникой, за доли секунды провалился в пустоту. Стоило только пожелать, как перед взором возникло массивное разноцветное облако. Проблема была найдена сразу — наложение воспоминаний осколков один на другой. Таких наложений было огромное множество, а причина их кроется в отсутствии временных меток. Проще говоря, каждый осколок был актуальным именно сейчас, вызывая не только кашу в сознании, но и перегрузку мозгов из-за максимизации нагрузки на нейронные связи.

Опыт работы с ментальными техниками от осколков, принадлежавших волшебникам в каких-то фэнтезийных мирах, подсказал мне метод создания автономного ментального блока для решения моей проблемы. Докопаться до нужных методов было нелегко, ведь нужные образы порою просто отсутствовали из-за неполноценности осколков, но я, вроде как, справился. Ментальный блок сам будет выставлять метки по следующему принципу: от простого организма к сложному, от менее ментально развитого к более. За основу личности возьмётся последняя жизнь обычным человеком. Да, там много потеряно, но даже так он наиболее цельный, да и попросту последний. Всё остальное будет обычным воспоминанием, словно накрепко запомненный сон.

Открыв глаза, я увидел следующую картину. Недалеко от моей койки, на стуле сидел подозрительный седобородый старик в лиловой мантии, являя собой сборный образ сказочных волшебников. Рядом с ним стояла дама за пятьдесят в форме этакой сестры милосердия. Знакомо… Что-то знакомое, но никак не могу выцепить эту информацию. Хотя, ассоциации довольно быстро начали водить меня по закоулкам образов из памяти осколков, дополняя пробелы из других образов. Вот же дурацкая каша в голове — даже думаю с трудом!

Фамилия моя мне тоже кажется знакомой… Нет, само собой я её знаю, ведь она — моя. Но словно я должен знать что-то из прошлых жизней, но оно пропало. Словно ссылки на пустые страницы в интернете.

Эти два человека внимательно на меня смотрели, но что-то делать не спешили.

— Кажется, Поппи, мальчик окончательно пришел в себя.

— Согласна, Альбус. Осмысленный взгляд. Изучающий. Вы понимаете нас, молодой человек?

— Вряд ли, Поппи, — с досадой покачал головой Альбус. — Всё-таки он с рождения был несколько…

— Понимаю, — странно прохрипел я, ужаснувшись тому, как нехотя и коряво двигались губы и язык. — Словно спал. Видел сон…

Говорить приходилось поэтапно, короткими фразами, но даже так, я чувствовал, что каждый произнесённый звук улучшает способности говорить. Вот всё же полезны эти эльфийские техники для ускоренного обучения и восстановления ментальной активности. Адаптация навыков к телу идёт просто невероятно быстро! А может быть причина в другом.

Эльфийские… Эльфийские… самый противоречивый осколок жизни в тысячу лет. Но он настолько же изрешечён и пуст, как и огромен. Ненароком углубившись в раскручивание ассоциаций посредством воображения, телесных ощущений и представления образов, я смог уловить несколько ощущений, тянущихся через этот осколок на всю длину. Ощущение рукояти лука в одной руке, и стрелы между пальцев в другой. Я словно наяву почувствовал натяжение тетивы, но не смог даже приблизительно вспомнить форму лука, например, или лицо. Их не было. К ним ничего не вело. Я могу воссоздать ощущения по косвенным данным из других осколков, но это будет именно что воссоздание. Хотя, именно это является основой памяти — импульсы от нейрона к нейрону вызывают их возбуждение и ответные импульсы уже к другим нейронам, вызывая симуляцию раздражителя и ответную реакцию. Это, конечно, далеко не весь механизм, но это является основой памяти органика, и похоже, осколки памяти спровоцировали соответствующее развитие центральной нервной системы…

— Сон оказался жизнью, — продолжил я, вернувшись от размышлений к реальности. — Многое помню. Нужна практика…

— Это прекрасная новость! — радостно улыбнулся седобородый старик, сверкнув очками-половинками. — Сказать по правде, мы с нетерпением ждали, когда вы очнётесь.

— Поумерь пыл, Альбус, — женщина рядом с укором взглянула на старика. — Твои словесные кружева сейчас неуместны. Говори проще.

— Ты права, Поппи. Привычка. Вы знаете, кто вы? — обратился старик уже ко мне.

— Человек, уже тринадцать лет, волшебник, Гектор Грейнджер.

— Семья?

— Родители, Эмма и Роберт Грейнджер. Сестра, Гермиона Грейнджер. Родители — дантисты. Сестра — должна окончить второй курс школы Хогвартс.

Оглядев помещение вокруг себя, добавил:

— Этой школы. Странно. Это казалось сном. Реальным, но сном. Оказывается, не сон.

— Позволите проверить ваше самочувствие?

— Да.

— Поппи?

В лишних напоминаниях женщина не нуждалась — вынула палочку и, подойдя ко мне, начала водить ею в воздухе. Во мне взыграло любопытство, но человеческий глаз не приспособлен к фиксированию излучений магического диапазона, потому какой-то конкретики я не увидел. В обычном же визуальном спектре я мог видеть небольшие волны лёгкого искажения пространства, идущие от палочки женщины ко мне. Через десяток секунд молчаливых манипуляций, женщина отошла обратно к сидящему и улыбающемуся старику.

— Всё в порядке, Альбус, разве что активность мозга упала совсем чуть-чуть и до сих пор является аномально высокой. Недостаток массы, худоба и некоторая комплексная неразвитость мышц. За этим исключением — всё в идеальном состоянии.

— Прекрасные новости. Я верил, что всё получится, и в твою квалификацию, как и Сметвика. Осталось понаблюдать пару дней, закрепить результат, и если не будет рецидивов и регресса, то мистера Грейнджера можно выписывать.

Сказано это было больше явно для меня, ведь по глазам женщины, названной Поппи, было видно, что она и сама сделала такие же выводы.

— Вы можете представиться? — спросил я, глядя на них.

— Ах да! Старость — не радость. Запамятовал, — улыбнулся старик. — Альбус Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс.

— Поппи Помфри, медиведьма, работаю в больничном крыле Хогвартса. Вы, кстати, находитесь в этом самом крыле.

— Ясно. Спасибо. Гектор Грейнджер. Вы знаете. Тут кормят?

Альбус хохотнул, и пожелав только хорошего, покинул мою палату. Медиведьма Помфри пообещала обильный обед через пару секунд, попросила подождать здесь и тоже ушла. Обед и вправду появился. Внезапно и самостоятельно, заняв пустое место на столе. Салаты, мясные блюда, гарниры, чай, сок, булочки. Довольно занимательно, ведь каждое блюдо требует своего подхода к владению столовым прибором, а не просто гребля ложкой. Проверка навыков? Возможно, но я и сам не против.

После этого визита время полетело довольно быстро. Меня очень часто посещала мадам Помфри, проверяла что-то, колдовала, приносила зелья и разговаривала на отвлечённые темы. Точнее — спрашивала, стимулируя моё желание говорить. В основном о бытовых вещах. С одной стороны это позволило ей узнать степень моей информированности о быте и реалиях вокруг, а с другой — разговорная практика. Хотя, уже на третий день я спокойно мог говорить, мышцы и связки речевого аппарата не уставали от непривычной нагрузки, а речь стала ровной и грамотной, без перекосов звуков и прочего мусора.

Физическая активность в виде простого перемещения в пространстве или просто правильное использования столовых приборов, книг, тетрадей, карандашей, всё это было в относительной норме, но о сложной моторике или каких-то нетипичных движениях можно пока что забыть — тело в этом плане действительно не развито и предстоит долго над этим работать. Хотя я гибкий.

Настроенный ментальный блок закончил свою работу ещё в первый день и теперь меня не раздирали одновременно появляющиеся противоречивые эмоции. Но это не значит, что осколки вообще перестали влиять на меня, нет. Они и есть «Я» и этому самому «Я» уж очень не нравится… Многое. Если по порядку, то из-за памяти осколков, я попросту не удовлетворен любой из сторон ситуации. Дварф должен быть сильным воином, умелым кузнецом, хитрым дельцом. С малых лет. Сильный и выносливый. Если это не так, то лучше сразу пойти на глубинные тропы в последний поход и не позорить существованием клан. Как эльф, я должен быть умелым в искусствах, гибким и ловким, смертоносным бойцом ближнего и дальнего боя, обладать кучей других навыков и способностей. Если это не так, то стоит задуматься о смысле бессмертной жизни, и не удобрить ли собой мэллорны. И таких «если» — целый вагон и маленькая тележка. И только человеческая основа намекает, мол: «Бездарность в тринадцать? И так сойдёт!».

Всю неделю я пытался сообразить — как дальше жить? Судя по воспоминаниям этого тела, мне предстоит выстраивать отношения с родственниками, учиться в этом Хогвартсе, чем бы он ни был, взрослеть и прочее. Ужасно. Просто ужасно.

Спустя неделю присмотра, ко мне явился старик Дамблдор и вместе мы отправились к моим родителям. Камином. Удивительная транспортная система, работающая по принципам прокола пространства! И нет, я не понял основы этой системы, но по некоторым ассоциациям в осколках памяти, я смог понять хотя бы что это такое. Всё-таки мне непонятно, как стоит относиться к памяти осколков. Они ощущаются так, словно я поучаствовал в каком-то фильме вживую, этакое «полное погружение» — после упорядочивания, многое не находит эмоционального отклика и больше похоже на информацию. Информацию, которую стоит как следует изучить.

Камином мы переместились в очень непрезентабельное питейное заведение, оформленное по типу старинной такой таверны. Немногочисленные посетители выглядели неопрятно и даже походили на бездомных, хотя на дворе конец двадцатого века, а люди эти, как я понимаю, должны быть волшебниками. Жуткий позор для волшебника — быть таким бомжом.

— Дырявый Котёл, — пояснил директор, пока мы шли к выходу из зала. Директору, кстати, многие кивали с улыбкой. — Один из немногих проходов на главную магическую улицу Лондона, Косую Аллею. Думаю, профессор МакГонагалл ещё расскажет тебе подробнее, когда вы отправитесь за покупками. Или ты предпочитаешь отправиться с сестрой?

— Не знаю.

— Возможно так будет даже лучше, хотя, как мне известно, она собиралась провести остаток каникул с друзьями.

— Тогда не буду её отвлекать.

Выйдя из Дырявого Котла, мы очутились на вполне обычной и соответствующей эпохе улице Лондона. Люди в обычной повседневной одежде сновали туда-сюда, ездили машины, по ушам ударил техногенный шум, а обоняние забило тревогу — атмосфера мегаполиса с непривычки вполне может вызвать сенсорный шок.

— А вот и твои родители, — улыбнулся директор и кивнул в сторону припаркованного рядом автомобиля. Старенький Лэнд Ровер. Старенький даже на сегодняшний день.

Директор чуть повёл рукой в воздухе, а я ощутил лёгкое энергетическое колебание. Мужчина и женщина, стоявшие у машины и которых я смутно помню, тут же обратили на нас двоих внимание.

— Директор Дамблдор? — обратилась женщина к старику и перевела взгляд на меня. — Гектор?

— Привет? Наверное, — без особых эмоций я кивнул. И тут начались «сопли».

Мама, а это была именно она, ведь даже слепой заметил бы сходство наших лиц, тут же бросилась ко мне обниматься и что-то там причитать. Ну да, впервые увидела вполне осознанный и разумный взгляд сына. Отец был куда более сдержанный, подошёл и поздоровался с директором. За руку.

— Спасибо вам за помощь.

— Как я уже говорил, — улыбнулся директор, — это было не сложно и не затратно, и даже без нашей помощи мальчик пришёл бы в себя, пусть и несколько позже.

Обменявшись ещё парой фраз с директором, родители быстро-быстро уволокли меня в машину, а мама села рядом на заднем сиденье и совершенно не собиралась меня выпускать из объятий. Не сломала бы чего, я же худой как палка.

По приезду домой мне сразу всё показали, хотя я и так всё помнил. Потом усадили за стол.

— Совсем худой, какой кошмар, — причитала мама, накладывая что-то мясное мне в тарелку.

— Я и раньше таким был. Я говорю — всё помню.

Руки не очень хорошо держали вилку правильно, как того требовало воспитание из осколков, и пришлось несколько упростить хват — так, как научилось тело, будучи на автопилоте. Да, я знаю, что держу приборы так, как привычно человеку, но чёртов осколок эльфа — пусть и почти пустой, но в нём отложились вещи, что он делал много чаще, чем человек, ведь он просто дольше жил.

— Нужно больше практики, — вслух заметил я.

Родители же смотрели на меня с облегчением.

В подобном русле проходил весь день. Мне что-то показывали в доме, проводили ликбез в плане «что есть что, и как этим пользоваться». К своему удивлению заметил, что некоторые технические нюансы, к примеру, дистанционный пульт от телевизора, поначалу вызвали некоторый ступор, но словно нехотя из памяти всплыло понимание как внутреннего устройства телевизора на электронно-лучевой трубке, так и пульта. Ну и как пользоваться, само собой.

Гермиона. Сестра. Девочка как девочка. Вот только сейчас она действительно уехала к друзьям, и родители сетуют, мол, невозможно связаться. Совы нужны почтовые, а у волшебников другой связи и нет. Бред. Ну да ладно, в чужой монастырь со своими молитвами не ходят.

Хоть день рождения, 4 июля, встретил я в Хогвартсе, но отметить его чаепитием и тортом ничто не мешало. К двадцатому числу улёгся в доме ажиотаж от моего выздоровления, и родители перестали всё свободное время вертеться вокруг меня, как сказочные медведи у горшочка с мёдом. Теперь я не только читал различную литературу, чтобы проверить полноценность моих знаний, но и мог в одиночестве спокойно подумать, а подумать было о чём.

Первое — телосложение. В здоровом теле — здоровый дух, и это не просто присказка такая. Магическому существу, к коим относятся абсолютно любые органики с даром к манипуляции энергиями, очень важно́ состояние тела. Когда к нам приходил целитель Сметвик, если мне не изменяет не самая лучшая память этой жизни, он говорил о «триаде»: тело, душа, разум. Состояние души ещё предстоит проверить, разум я более-менее упорядочил и осталось тело.

На данный момент я являюсь счастливым обладателем мужского тела тринадцати лет отроду. Несколько выше сверстников, худой, мышцы посредственные. О здоровье говорили, что оно в порядке, лишь мозги аномально много работают. Это нужно менять. Нет, не в плане мозгов, а физического развития, и помочь мне могут несколько способов. Классика жанра — физические тренировки. Добавить к ним магическую поддержку в виде зелий и настоек. Но для начала следует озаботиться диагностикой магических способностей и проведением установки связи с разными энергиями. А значит нужно начать с магии. Что мне известно о магии из воспоминаний осколков? Немного, и почти никакой конкретики — общие факты и мысли, наиболее часто крутившиеся в умах осколков. Ну и парочка десятков приёмов наберётся, так же наиболее часто использованных, а потому и лучше всего «запечатлённых».

Сама по себе магия является комплексным направлением сознательного манипулирования разносторонними и разноплановыми энергиями мироздания для изменения или воплощения различных свойств и аспектов реальности. Проще говоря, магия — дисциплина, волшебство — процесс.

Раз магия позволяет управлять энергиями, то возникает закономерный вопрос: «Какими такими энергиями?». Как бы ни был очевиден ответ, но он прост — любыми. Эльфы в своё время доказали, что всё сущее есть форма энергии. Этот факт накладывается на многоплановость реальности и порождает бесконечное множество энергий самого разного рода, толка и свойств.

Многоплановость? Безграничное число измерений в пределах одного пространства. Многие из таких измерений наполнены определённой энергией, название которых максимально приближено к воплощаемым или родственным эффектам, свойствам и прочим граням реальности. К примеру, такая банальщина, как энергия огня, воды или электричества, жизни, света, тьмы, смерти и прочее. Безмерное множество. Некоторые при слиянии образуют другие, более сложные, а некоторые совместить невозможно, как материю с антиматерией — будет большой ба-да-бум.

Смачно зевнув, решил, что пора бы отправиться спать. Каким бы ни было здоровым тело, оно не может похвастать выносливостью. Да, спать…

Мягкая удобная подушка под головой незаметно для меня сменилась лёгким прохладным ветерком, доносящим ароматы летнего леса. Волшебного леса — это чувствовалось сразу. Мягко переступив через выступавший из земли корень многовекового дерева, я ненароком глянул вверх, на зелёные кроны, через которые почти не пробивался дневной свет.

Шаг, ещё шаг — никто не услышал бы этих движений. Рука знакомо сжимала рукоять лука, а стрела сама просилась из колчана — глаз подметил мелькнувшую меж деревьев тень. Стрела мгновенно легла в руку, и вот я уже целюсь, натянув тетиву. В движении собрав немного магии ветра, направляю её в стрелу, попутно формируя простенький магический конструкт.

С характерным щелчком тетива метнула стрелу. Повинуясь воле магии, стрела миновала стволы деревьев, а через миг, там, вдалеке, из-за дерева выпал грязный человек в кожаных доспехах.

— Они здесь! — раздался мужской крик на одном из людских наречий, но я уже чутьём ощущал присутствие врага, направление и расстояние до него.

Стрелы одна за одной покидали мой колчан, отправляясь в полёт, а при помощи магии они меняли своё направление, безошибочно находя конец своего пути в сердце противника. Миг, и всё закончилось, и лишь потревоженные птахи кричали где-то вверху, в кронах деревьев.

Несколько десятков лёгких, невесомых прыжков, и вот я склонился над телом одного из людей, вытянув ладони над телом и создавая магическую диагностическую печать, цвет которой был зелёным из-за энергии жизни. Моргнув, казалось, будто провалился во тьму.

Вновь открыл глаза, стоя возле плетёной из веток детской кроватки, где в белых простынях сладко посапывал пухлощёкий карапуз с заострёнными ушками, а с моих вытянутых над ним рук медленно слетала зелёная диагностическая печать. Его родители меня не отвлекали, и я быстро покончил с этой задачей. Повернув голову вправо, встретился с обеспокоенными и полными надежд взглядами молодой на вид пары эльфов в свободных светлых одеждах, в стиле которых преобладали растительные мотивы.

— Ваш малыш полностью здоров, — сказал я с лёгкой улыбкой. — Это большая радость.

Эльфийка вздохнула с облегчением, не скрывая улыбки, а её муж лишь важно кивнул, словно иначе и быть не могло. Эльфийка вновь посмотрела на меня, и заметила в моём скупом выражении лица не только вежливую радость, но и обеспокоенность.

— Но не всё так радостно, ведь так? — спросила она, не скрывая вновь появившегося беспокойства.

— Вы правы, — я сдержанно кивнул.

— Говорите, целитель, не томите, — эльф проявлял сдержанность.

— У малыша яркая предрасположенность для связи с измерением энергии смерти.

Эльфийка прикрыла ладонями рот, а эльф лишь сжал плотнее губы.

— Вы сами понимаете, что значит подобное. Старейшины не допустят инициированного некромага к жизни в Лесу. А пренебречь инициацией…

— Мы понимаем, — кивнул эльф. — Тяга к родственной энергии и невозможность её получить извратит его разум, подталкивая к добыче этой энергии естественным путём. Самым жестоким путём.

— Да. Я, как и положено, проведу инициацию для измерения жизни — малыш совместим с ней, как и все мы. Но остальное… Это ваш выбор. Вам нужно время на размышление?

— Делайте всё, что нужно, — упрямо кивнул эльф, а его жена благодарно положила ладонь на его предплечье.

— Вы уверены? С вашим положением в обществе…

— Наш сын не будет сумасшедшим потрошителем, но и сиротой расти не будет, целитель.

Другого ответа я и не ожидал. Не после столетия попыток этой пары зачать ребёнка. Теперь нужно лишь создать нужные печати для связи малыша с энергетическими измерениями жизни и смерти.

Сняв заплечную сумку, я поставил её на пол дома из живого дерева, чтобы достать нужные ингредиенты. Подняв взгляд, я увидел пустые улицы белокаменного города. Идеальные стены двух и трёхэтажных домов, но окна были плотно закрыты, и лишь из некоторых выглядывали любопытные лица детишек, почти сразу уводимых вглубь дома родителями. Там, вдали, виднелись яркие шпили Академии, и чуть видимыми голубыми точками светились экранированные накопители магии на самой высокой из башен.

— Ты готов? — старческий голос раздался сбоку от меня.

Повернув голову на звук, я увидел надоевшего мне старика в синей мантии. Одной рукой он держал массивный деревянный белый посох, навершием которого был заострённый синий кварц — редчайший минерал и один из лучших накопителей любой магической энергии.

— Побольше уважения к старшим, ректор, — я с ухмылкой достал из сумки связку продолговатых металлических цилиндров, испещрённых мельчайшими рунами.

— Вот уж нет, — упрямо поджал губы старик, проведя рукой по белоснежной бороде. — Я не для того две сотни лет пахал на Империю, чтобы ещё и в старости не иметь возможности говорить то, что хочу. И так, как хочу.

Поднявшись, встал рядом со стариком. Мы оба смотрели на одно и то же — огороженный забором участок с большим частным особняком. Вот только он выпадал из общей «идеальности» города — почти вся территория была словно покрыта вязким тёмным туманом, а земля, деревья, стены дома — всё словно покрылось почти непроницаемой черной массой.

— И что на этот раз? Неудачный эксперимент? — высматривая то и дело появляющиеся и тут же исчезающие тёмные аморфные тени в этом отвратительном магическом месиве, я обратился к старику.

— Самовлюблённые магические семьи, вот что. Говорили им, что их чадо не способно к проецированию энергии измерений в реальность, но нет, все же дураки, — брюзжал старик, постукивая посохом по идеально ровному камню дороги под ногами.

— Неужели провели инициацию?

— Именно! Они же умнее всех. Их же род аж с основания Империи существует! И ладно бы с огнём инициацию проводили — сгорели бы, да туда им и дорога. Но нет, тьма и Хаос. Дитя жалко…

— А взрослых нет?

— Мне уже лет пятьдесят как надоело жалеть дураков. На всех их жалости не хватит. А ты где пропадал? Опять небось на куст какой медитировал?

— Вы утрируете, ректор.

Внезапно особняк буквально взорвался тьмой, а из его глубин в нашу сторону метнулась гигантская аморфная тень, основой которой был огромный чёрный череп с раскрытой челюстью. Он неумолимо приближался, вызывая страх…

Вскочив в своей кровати, я ощутил прилипшую к телу и насквозь мокрую ночную рубашку.

— Сон… Всего лишь сон… — вслух проговорил я, осматривая тёмную комнату.

Копошение теней в углу привлекло моё внимание. Стоило только посмотреть туда, как из тьмы вылетел чёрный череп, с противным писклявым гулом летя на меня.

Вскочив в своей кровати, я посмотрел на противный допотопный электронный будильник, что издавал противный писклявый гул. Облегчённо выдохнув, я отключил его нажатием кнопки, и тут же грохнулся обратно в кровать. Пота никакого не было.

— Дерьмо…