Целитель

Часть 39

Запретная Секция, Особая Секция — называют её по-разному, но суть одна.

Небольшая, по сравнению с основными залами, секция библиотеки, в которую есть лишь один вход, и он же выход. Здесь было не так уж и много книг, но каждая выглядела по-своему уникальной и даже устрашающей. Некоторые книги находились под закрытыми стеклянными крышками витрин, некоторые — на специальных подставках. Практически все книги были прикованы к своим местам в шкафах особыми цепями — небольшими, тонкими, достаточно длинными, чтобы книгу можно было взять и изучать сразу же за столом перед шкафом. Но не думаю, что эти цепи легко порвать.

К сожалению, пока я не достиг седьмого курса обучения, я не могу брать любую книгу для изучения, даже имея допуск. Список книг, доступных мне, был ограничен рекомендованной Снейпом и Дамблдором литературой, и я не горю желанием потворствовать своему любопытству, и трогать недозволенное, хоть и интересно.

Первыми в списках шли книги по малефицистике — к ним я и приступил. Обычные с виду, но явно древние, с кожаными переплётами и непонятно, чья эта кожа. Изучение этих книг начало меня увлекать, хотя воды там — море. Помимо того, что приходится стараться воспринять информацию на довольно старом английском с примесью латыни и французского, так ещё и в каждой книге слишком большая доля текста уходила на различные восхваления этой дисциплины или же наоборот — попытки запугать опасностями. Но с точки зрения познания, это было действительно интересно. Не только сама магия проклятий, а восприятие её волшебниками тех времён, отношение к ней, ведь любое волшебство так или иначе воплощается через ментал, через мысли, образы, желания, намерения и прочее.

Февраль кончился практически незаметно — да оставалось-то ему пара дней после второго состязания. Пришёл март, сухой и ветреный. Эта сухость ощущалась везде и во всём — даже подземелья замка, где проходили как обычные уроки зельеварения, так и индивидуальные, даже здесь стало суховато. Снаружи же не осталось и следа от прошедшей зимы, если не считать мрачной пустоты, неразложившихся прошлогодних сухих трав и растений, и прочего. Запретный Лес оставался всё столь же мрачен, но отражение неба в Чёрном Озере уже не придавало нашему водоёму свинцовой тяжести и мрачности.

Профессора сбавили темп учёбы, давая нам немного расслабиться. Вот только это не касалось пятых и седьмых курсов — там нагрузка у ребят только возрастала, делая учеников постепенно всё более мрачными и унылыми. С ребятами с факультета мы по-прежнему несколько раз в неделю проводили время в неиспользуемом классе — это стало традицией. Чай, сладости, журналы, практика в магии и обмен опытом — неизбежные элементы подобных посиделок, позволявших одновременно и учиться, и просто проводить время вместе. Как-то даже мелькнула у Джастина мысль пригласить ещё кого-то в этот узкий круг, но все мы довольно быстро отказались от подобного — не хотелось разрушать устоявшуюся зону комфорта.

— Нет, ну ты посмотри, а? — возмутилась как-то Ханна на таких вот посиделках, листая вместе со Сьюзен журнал из очередной стопки «за прошедшие дни».

— Что такое? — тут же рядом оказался Эрни, да и все мы, бросив отработку заклинаний по программе.

— Да это больше Гектора касается, но тем не менее, — Ханна передвинула журнал по столу к тому краю, где стоял я.

Взяв журнал в руки, я принялся читать в слух:

— Бла-бла-бла, талантливые, если верить слухам, магглокровные брат и сестра Грейнджеры… Бла-бла-бла… Пробивают себе дорогу в жизнь, будучи не лишёнными амбиций… Виктор Крам, звезда-чемпион-и-прочие-регалии, признался, что никогда не чувствовал чего-то подобного к кому-то, кроме Гермионы Грейнджер. Так… А тут что?.. Ага, вот и про меня. Очаровал милой улыбкой французскую чемпионку и талантливую волшебницу из Шармбатона.

— Там ещё и дальше есть, — хмыкнула Ханна.

— Ага, вижу, — кивнул я с улыбкой. — Мэнди Броклхёрст, способная не по годам ученица Рэйвенкло говорит, что Грейнджеры не обладают какими-то выдающимися внешними данными…

— Пф-ф-ф, — громко фыркнули парни и непонятно, от белой зависти или насмешки над этой фразой.

— Да-да, — Ханна закатила глаза к потолку. — То-то все на балу глазели на тебя и на Гермиону, ага. От отвращения, наверное, взгляд отвести не могли.

— …однако, — продолжил я чтение, — они оба достаточно умны. Например, Гермиона Грейнджер очень хороша в зельеварении, и нельзя исключать, что успех обоих связан с приворотным зельем. Хм…

Оторвав взгляд от статьи, глянул на ребят, что как и я, улыбались подобному выверту.

— Приворотка ради приворота — для неудачников, — веско констатировал я. — Не думаю, что это мне вообще когда-нибудь понадобится, только если на продажу.

— Так-то да, — кивнула Ханна. — Правда, ходят истории, что различные приворотные зелья создавались вовсе не для того, чтобы вызвать любовь или соблазнять кого. Хотя, правильнее сказать, подобное является целью многих поколений зельеваров, этаким Граалем или Философским камнем.

— Ага, вот только последний удавалось создать, — покивал Эрни. — А полноценное любовное зелье — всего лишь мечта. Так у них ещё и различных побочных действий куча.

— Например? — заинтересовался я этой темой, ведь в зельеварении тема любовных зелий пока не затронута.

— Ну… — задумчиво потянул Эрни. — Например… Например, эффект подобных зелий зависит от человека.

— То есть? — не понял Джастин, да и я пока мог лишь предполагать.

— Смотрите, — Эрни сел за стол, и я с Джастином и Захарией последовали его примеру. — Если человек является прожжённым романтиком, то эффект той же Амортенции — возьмём самое сильное зелье — будет заключаться именно в романтике. В мечтаниях, во всяких там объятиях, цветах, только степень этого сумасшествия будет… До абсурдного огромна. Если любовь в понимании человека — поцелуйчики и прочее, то хрен от него избавишься, от такого человека. Всё, что его будет интересовать и всё, что он будет пытаться сделать — поцелуйчики и прочее. Думаю, не стоит говорить о тех, для кого любовь…

Эрни слегка покраснел.

— …Кроется в постели.

Теперь покраснели и остальные.

— А если человек садист, маньяк? — Эрни, подавивший румянец и взявший себя в руки, серьёзно на нас посмотрел. — Запытает с особым тщанием и любовью, сохраняя при этом тебе и рассудок и жизнь, чтобы пытать можно было вечно. Зельевары говорят, что это связано с зависимостью людей от получения удовольствия и, соответственно, от того, через что ты получаешь удовольствие, ассоциируя его с любовью.

— Грамотно выдал, — ухмыльнулся Джастин. — Неожиданно даже.

— Я не тупой, — притворно возмутился Эрни. — Просто повод редко выдаётся. Чтобы ум проявить. Вот.

— Но есть и более слабые варианты, видел описание некоторых, — я решил продолжить тему.

— Есть, но суть остаётся примерно та же. Меняются только пропорции. Есть зелья, вызывающие желание близости разной степени, и вот они самые популярные. Правда, что Амортенция, что подобные зелья в сильной своей модификации, под строгим ограничением распространения. Недавний закон министерства, лет так двадцать ему, тридцать, не больше.

Джастин немного удивился словам Эрни, тут же решив прояснить для себя заинтересовавший его момент.

— А почему тогда слабые тоже не берут на контроль? Это ведь, так или иначе, принудительное влияние на разум.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Эрни. — Кто-то вроде бы говорил, что в этом нет смысла. Типа, ну… Эффект слабых и средних любовных зелий схож с эффектом просто красивого и приличного волшебника или красавицы-волшебницы. Типа, достойные волшебники и волшебницы и так привлекательны, и если запрещать подобные зелья, то может стоит запретить ещё и выглядеть хорошо… В общем, какие-то такие разговоры. Кстати, они до сих пор есть в министерстве. Разговоры, я имею в виду. Может так статься, что и слабые зелья через пару лет поставят на контроль, как и их продавцов.

— Хм… — я задумался. — А может быть такое, что действительно сильные волшебники заинтересованы в таких зельях?

— То есть? — чуть-чуть подалась вперёд Ханна, а я вернул ей журнал.

— Ну, если взять за истину то, что сильные волшебники, сильные именно умом, менее подвержены плотским желаниям, то они вполне могут быть заинтересованы в том, чтобы… Распалять костёр любви до небес.

— Ха-ха-ха, — засмеялись пунцовеющие ребята. — Скажешь тоже! Костёр Любви!

— Пламя страсти! — поддакнул Джастин, посмеиваясь.

Как только прошёл этот короткий приступ смеха, за которым скрывалось стеснение и смущение, Ханна, утерев несуществующую слезинку, глянула на меня с усмешкой.

— Да, это действительно может быть так. Особенно, если брак сугубо по расчёту и без особого уважения. Или, например, когда один из супругов очень силён, а другой — нет. Но это дело сугубо каждой отдельной семьи и каждого отдельного волшебника. Обычно такие зелья не используют в целях навредить или соблазнить. Могут, конечно, подлить и тут, в Хогвартсе, но это очень сомнительное и неразумное деяние.

— Да?

— Ну так и толку-то? — Ханна ухмыльнулась так, как умеет только она, непреднамеренно демонстрируя некое пренебрежение, но виной тому лишь её типаж. — Эффект у всех зелий временный, не продержится и суток. В замке что-то делать нельзя. Действительно сильные зелья ещё добыть надо, да и непонятно ещё, кому ты хуже сделаешь, подливая кому-то. Эрни, вот, говорил об этом. Можно такую любовь получить, что до гроба в пот бросать будет от воспоминаний. А слабые… Хм…

— Смысл подливать такие нам? — пожал плечами Эрни, вызывая внимание на себя. — А что? Ну вот подлил ты зелье для, хи-хи, пламени страсти, а жертва неопытна. Смотрит на тебя, чувствует себя странно, хочет чего-то конкретно от тебя, а вот что — понятия не имеет. Ибо неопытна жертва.

Эрни наставительно поднял указательный палец, мол: «Вот так-то!».

— А если жертва опытна? — Сьюзен решила поучаствовать в разговоре.

— Ну, если верить всё тем же разговорам, — задумался Эрни. — То получается, что если жертва опытна, то эффект будет мало чем отличаться, если бы жертва просто повстречала парня или девушку желанного типажа. Ну и, разумеется, от слабых и средних зелий ты не теряешь голову, хотя сам я точно сказать не могу. Наверняка под их влиянием вполне хватит ума сообразить, что что-то неспроста всё это происходит. А если и на это ума нет… Ну что, так тебе и надо.

— Жесткая позиция, — улыбнулся я. — Если дурак — то судьба твоя быть жертвой.

— А почему нет? — удивился Эрни. — Родители говорят, что в жизни всё именно так и без всяких зелий. А зелья — просто ещё одна яма на дороге жизни, в которую ты можешь ухнуть по своей глупости.

— И что, всем зельям можно сопротивляться?

— Нет конечно! — возмутилась Сьюзен раньше, чем кто-то что-то успел сказать. — Тот же Веритасерум — побороть невозможно. Хотя…

Сьюзен вновь смутилась и задумалась.

— …Сугубо теоретически, любой эффект можно побороть. Но одно дело — теория, а другое — практика.

Позже, ближе к концу марта, я прояснил вопрос с любовными зельями, прочитав кучу статей по ним. Действительно, они работают примерно так, как и говорил Эрни, а сама любовь, то неведомое эфемерное чувство, являющееся совокупностью огромного множества различных факторов, реакций и процессов — действительно Грааль зельеварения, недостижимая вещь. Страсть, влечение или ещё что-то — не проблема. Но вот любовь… Думаю, дело в том, что магия, как и обычная наука, в какой-то мере основывается на наблюдении за процессами и феноменами, на попытке их описать известными методами, подогнать под доступные методики и схемы, а потом — использовать в своих целях. Но настоящая любовь не является тем, что так уж просто исследовать — её, для начала, вообще нужно зафиксировать как явление. А ведь это очень индивидуальное для каждого чувство, сложное и комплексное, но главное — для всех она разная. Наверное, потому и нет некоего идеального любовного зелья.

Занятия со Снейпом шли много мягче, чем во время недавнего «испытания» наших с Дафной стремлений в зельеварении. Мягче, но жестче, чем когда лишь в субботу были дополнительные зелья. Снейп, получивший карт-бланш на ингредиенты и программу обучения, взялся за нас с энтузиазмом, а главное — мы его не подводили. Вот, банальный пример этого энтузиазма — демонстрация простых зелий мастерского уровня. Казалось бы, что тут такого — вари себе по рецепту, да корректируй немного процесс в случае необходимости. А оказывается, что мастерское зелье от ученического, даже идеально сваренного по рецепту, отличается как небо и земля.

По мере занятий, Снейп пояснил нам своё отношение к учебной программе Хогвартса, навязанной министерством, а в особенности — по зельям. Программа эта подразумевает то, что и должна делать школа для учеников — она давала базу. Обучение основам, работа с самыми разными ингредиентами, базовые нюансы их взаимодействия и умение варить по рецепту. Вот только рецепты эти — для супер-новичков, и приставка «супер» здесь не в положительном смысле употреблена. Можно усложнить процесс, использовать несколько иные ингредиенты, дешевле или дороже, готовить быстрее и получить намного более хороший результат. В основном, кстати, процесс только усложняется, скорость готовки увеличивается, а ингредиенты становятся дороже.

— Но нужно понимать, — сказал тогда Снейп, сидя за своим столом перед нами, — что удорожание ингредиентов должно хоть немного соответствовать улучшению качества зелий. Никому не нужно зелье от прыщей стоимостью с хороший дом.

— А нельзя делать зелье дешевле, но сложнее? — я решил не сдерживать любопытство.

— Зачастую — нет, — Снейп отрицательно мотнул головой. — Самые дешёвые рецепты и так приведены в учебниках. Самые дешёвые, самые долгие и самые простые, чтобы ученик мог усвоить самый неоптимальный, но надёжнейший и простейший путь получения зелья с хоть сколько-нибудь значимым заданным эффектом.

— Хм… То есть, когда ученик, допустим, Уизли, не может сварить зелье по рецепту, получается, он запарывает самое простое зелье.

— Именно, — скрывая негодование, кивнул Снейп.

— Всё-таки вам, профессор, хорошо бы в университете каком преподавать, или среди коллег заниматься наукой.

— Вот вырастете и придумаете университет. Только ориентируйтесь на международный уровень, иначе ничего кроме крохотной частной школы не получится. Волшебников слишком мало, а желающих продолжить образование после школы, да на общих основаниях — и того меньше.

— Печально это, — протянула Дафна, помешивая своё зелье в котле — у меня перерыв между фазами готовки, потому и разговариваю.

— А я надеялся, что где-то что-то да есть.

— Нет, мистер Грейнджер. Если образование принять за рынок платных услуг, то к этому рынку применимо ровно то же, что и к другим — спрос рождает предложение. Мне, как профессору, мастеру пары направлений, доступна некоторая официальная информация.

Снейп сложил руки в замок, упершись локтями о стол.

— В среднем, почти все выпускники Хогвартса так или иначе продолжат совершенствоваться в магии после школы. Однако, только порядка десяти процентов не имеют возможности получить адекватное образование самостоятельно или через семью.

— Магглорождённые?

— Нет, мистер Грейнджер. Магглорождённых намного меньше, пусть они и входят в этот процент. Зачастую такие выпускники идут в различные министерские структуры, в Аврорат, ДМП или наёмным рабочим в частный бизнес. Работа в министерстве требует некоего совсем небольшого набора навыков и знаний, различающегося от отдела к отделу, плюс пара предметов… маггловского характера. Всё это организовывает министерство и этот ликбез даже при полном отсутствии даже зачатков интеллекта проходится за год.

— Что-то типа стажировки с небольшим материалом по профессии?

— Да. Более серьёзное образование требует ДМП и Аврорат. Как в виде оценок, так и в виде подготовки. Вот там уже есть подобие университетской программы, но скорее просто училище. Профессии довольно популярны среди тех, чьи семьи не имеют точного ориентира для развития, или же, если сам юный волшебник склонен к подобному. Остальные, так или иначе, могут получить образование на дому за счёт знаний семьи, или же за счёт репетиторов.

— А люди науки? Наверняка же такие есть.

— Есть. Для тех, кто жаждет двигать вперёд магическую науку, самостоятельно развиваться, но опять же, не имеющих по тем или иным причинам, возможность грызть этот гранит самостоятельно или за счёт семьи — Отдел Тайн. Если не считать сотрудников низшего звена из категории принеси-подай, то там матёрые зубры по всем магическим дисциплинам, узким их специализациям и прочее. Но, опять же, не каждый жаждет оказаться в полукабале государства. Хотя лично я не вижу ровным счётом никакой разницы — мы так или иначе от кого-то да зависим. Следите за своим зельем, мистер Грейнджер.

— Да, действительно, — кивнул я сразу на всё и принялся за второй этап.

Так вот и шло обучение.

Касательно социальной части жизни Хогвартса — постепенно всё сходило на нет. Ученики окончательно привыкли к факту существования иностранных гостей, и те, в какой-то мере, вливались в коллектив. Люди попривыкли к тому, что в школе ходит звезда квиддича мирового масштаба, или одна единственная на весь Хогвартс вейла — даже её аура перестала вызывать должный эффект. При условии, конечно, что Делакур себя контролирует. Даже Турнир перестал быть главной темой для разговоров, а ведь ради него начали что-то чудить с полем для квиддича. Но как же наши так и не реализовавшиеся идеи о небольшом матче? Именно это я спросил у Седрика как-то в гостиной — так или иначе, но именно он оказался связующим звеном между нашими хотелками и министерскими работниками.

Мы тогда как раз стояли у входа в замок и видели поле для квиддича, на котором что-то творили эти самые работники.

— Потому, наверное, и отказывали в содействии, — Седрик с лёгким недовольством глядел на происходящее. — Знали, что чары безопасности для матча помешают им в работе в дальнейшем. Вот и не сказали, какие именно чары нужны. И преподаватели отмалчивались.

— Печально. Не поиграть с Крамом.

— Да даже если бы и получилось, не думаю, что было бы действительно интересно.

— М-да?

— Да, Гектор. Не забывай, Крам — часть команды. Без команды он, конечно, останется хорошим ловцом, но в хорошей команде ловец не просто висит над полем, а принимает активное участие, а тактики учитывают его. Как и ты, кстати, — Седрик глянул на меня. — Ты отличный игрок за счёт твоих способностей и навыков, и одинаково хорош будешь на любой позиции.

— Кроме ловца.

— Да… — улыбнулся староста. — Это была абсурдная игра.

— Каждая игра будет такой, если я буду ловцом.

— Так вот. Отличный игрок, но без команды — просто отличный игрок.

— Без команды я мог бы выиграть, будучи ловцом, — улыбнулся уже я.

— Ха-ха, это точно.

Так что матчу вряд ли быть. Может быть потом, после Турнира, но времени будет явно немного — неспроста матчи начинаются не сразу в учебном году, ведь подготовка поля требует времени, а это поле, похоже, готовят к третьему испытанию. А ведь неизвестно пока, что там наворотят и как долго придётся приводить поле в порядок. А жаль.

С Дафной всё оставалось примерно на том же уровне, но оно и понятно. Будь мы на одном факультете, у нас было бы много больше времени, когда мы виделись бы вне занятий и вне личных «обучающих мероприятий», будь то тренировки или просто домашка. Что я, что она являемся частью своих факультетов, и, так или иначе, проводим с однокурсниками или другими ребятами довольно много времени, а Дафна ещё и с сестрой. В силу разных обстоятельств, наши компании трудно свести в одну — нужен повод посерьёзнее, чем хотелки двух учеников, толком не демонстрирующих каких-то отношений на публике. Но временами мы украдкой улучали моменты и для «глупостей», хоть и нечасто, и для посиделок в библиотеке — но там уже не в одиночестве, а в присутствии одного-двух однокурсников. Пэнси же стала этаким хвостиком Дафны, стараясь так или иначе, но присутствовать рядом, когда мы проводим время вместе. Мне кажется, Паркинсон за нами следит. Не как надзиратель, а как сталкер.

Вот пришла пора пасхальных каникул, а вместе с ними пришёл и апрель. Технически, на эти каникулы можно уехать домой, но никто не стал этого делать — тут и Хогсмид, и походы туда, и гости из других школ. Пусть они уже и не были какой-то диковинкой, но не до полного же безразличия, а сам факт недели выходных так или иначе намекал на какие-нибудь события, и никто не собирался пропускать хотя бы капельку этих событий. Даже мельчайший слушок обязан был быть свежим. Потому остались все. Остался и я.

***

Первый день пасхальных каникул, и ничего. Абсолютно ничего не изменилось и ничего не произошло. Обычные физические упражнения, обычный завтрак в обычной компании. Обычные занятия. Ну, у остальных-то занятий может и нет, а вот я решил пару часиков провести в библиотеке, подробнее вникая в суть малефицистики и того, что местные волшебники понимают под Тёмными Искусствами.

Попутно я размышлял — как, ну как дети, да и подростки моего возраста, умудряются находить себе приключения? До меня то и дело доходят разные слухи об инцидентах и приключениях то одних, то других учеников. Я начинаю ощущать себя слишком сдержанным, сосредоточенным на разных задачах, а от того и скучным. Что побуждает подростков действовать, ища неприятности? Ответ очевиден — интерес. Но я не могу заставить себя интересоваться всякими мелочами, пусть крохотный интерес и есть. Но он ограничивается опытом, даже если этот опыт какой-то неправильный, осколочный. Он-то и позволяет мне разумно ограничивать любопытство.

Вот, например, недавно устроили потасовку львы и змеи. С магией, заклинаниями, все дела. Любопытно ли мне, что именно произошло? Немного. Любопытны ли причины? Чуть-чуть. Полезу ли я выяснять детали? Однозначно нет, ведь это вне зоны моих интересов. И так вот во всём. Всё те же Поттер и Уизли, к примеру, взяли в компанию скромнягу Лонгботтома, ведь тот начитан не меньше Гермионы, но от него можно хотя бы избавиться — мне так это видится. И вот втроём они расследуют дело о «Каркарове, связи его со Снейпом, и их тёмных делах». Каркаров, конечно, сам виноват — нечего преследовать Снейпа по пятам и пытаться поговорить, даже на занятиях. Разумеется, это провоцирует интерес тех, кто не привык ограничивать себя в приключениях. О результатах расследования хотят узнать все, но предпочитают окольные пути — слухи, наблюдение, или ещё что-то.

Конечно же у меня есть паучки. Возможно их наличие и убивает добрую часть любопытства, ведь довольно много разной информации я узнаю буквально из первых рук. Правда, не самая это значимая информация. Но если ею воспользоваться правильно, то можно довольно хитро и грамотно манипулировать обществом внутри школы, чтобы жалить больно и прямо в цель тех, кто мне неугоден. Но я не хочу лезть в болото интриг — я по большей части реакционист, так сказать. Но это не из-за моей пассивности, а из-за сложности подобрать адекватный ответ на интрижки подростков — не калечить же их, с моими-то возможностями. Главное не привыкнуть к такому, и чётко понимать, что взрослому волшебнику можно ответить сполна.

На такие мысли меня и наталкивало изучение малефицистики в частности, и Тёмных Искусств в общем. Но самое странное заключается в сильном отличии моего восприятия тёмных искусств, и того, как его воспринимают местные. Для меня Тёмные Искусства были, есть и будут проявлением именно тёмных магических энергий в магии. То есть, та же энергия смерти, направленная на мучения и мучительную смерть принудительного характера, да ещё и способную вызвать сумасшествие — вот это тёмные искусства, не несущие блага ни пользователю, ни объекту применения. Разделы магии жизни, применение этой энергии во зло, что тоже очень легко — вот тёмные искусства. А тут? А тут какая-то странная хрень пока что. И этот вопрос нужно прояснить.

С такими намерениями я закончил чтение очередной старинной книги и отправился на обед. На входе в Большой Зал я дождался появления профессора Снейпа.

— Профессор.

— Мистер Грейнджер?

Мы стояли чуть в стороне от входа, но особого внимания не привлекали — ученики спешили набить животы.

— У меня возникло несколько вопросов…

— Сейчас каникулы, мистер Грейнджер, — прервал меня Снейп. — Осмелюсь заметить, что это период отдыха ещё и для преподавателей, а не только для студентов.

— Но вопрос важный.

— Ладно. Дерзайте.

— В чём суть Тёмных Искусств?

Снейп смотрел на меня, молчал. Так прошло несколько секунд.

— Вы задаёте слишком общие вопросы. Подходите вечером в кабинет зельеварения.

— Хорошо.

После обеда я отправился в наш дуэльный клуб. К моему удивлению здесь были почти все его члены. Это ничуть нас не стесняло, ведь залы были просторные, а мест за столиками, диванами или креслами хватало на всех. Но внимание этих всех было приковано к дуэли. Явно учебной, но тем не менее, довольно активной. Малфой бодался с Ноттом. Оба показывали неплохие результаты, а Драко, похоже, научился-таки более-менее владеть плетью из палочки — Флагеллаве́ртум слушается его. Да, пока что Драко крутит плеть вокруг себя, а его действия легко читаются, ведь он помогает разуму телом — начинает движение телом, рукой и прочее, словно в руках у него настоящая плеть. А с кончика её то и дело слетают заклинания или появляются щиты, блокируя контратаки или отражения заклинаний от Нотта.

Взглядом я нашёл Романову, что пристроилась в тёмном уголке возле двух книжных шкафов, держала одну из книжек в руках и делала вид, что читает, а на самом деле, как и все, поглядывала за учебной дуэлью. Одета она была, как и всегда, в форму Дурмстранга, и всё-таки, эта алая помесь мундира, пиджака и чёрт его знает, чего ещё, очень шла ей, да и другим девушкам Дурмстранга, как и широкая длинная юбка. К ней-то я и направился. К Романовой, не к юбке.

— Неплохо справляется, — сказала она вместо приветствия.

— И я рад тебя видеть. Как твои дела?

Романова посмотрела на меня с ехидной улыбкой.

— Ой, привет. У меня дела хорошо, а как у тебя?

— Ладно, не ёрничай, — я встал рядом и тоже принялся смотреть за дуэлью. — Хорошо ли справляется Малфой? Смотря с чем сравнивать.

— Хм?

— Если с тем, как он решил показать своё преимущество мне в начале года, мол, занимался всё лето, бла-бла-бла, то неплохо. А если сравнить с идеальным исполнением, в моём понимании, конечно, то посредственно.

— И в чём же посредственность? — Романова поправила прядь тёмно-каштановых волос, а судя по взгляду, и так знала ответ, ну или догадывалась.

— В движениях. Кнут подчиняется только разуму, сколько бы ты ни махал руками. А вот привязывать действия кнута к движениям тела — потерять большую часть преимущества заклинания. Лишишься свободы движения — лишишься возможности работать кнутом. Ну и список заклинаний, которые он может использовать пока маловат.

— Может быть он хранит «коронный номер»?

— Может быть.

— Победитель — Драко Малфой! — громко оповестил всех Флитвик, как только Нотт пропустил Сту́пефай.

Защита над помостом развеялась, ученики сдержанно поаплодировали спустившимся дуэлянтам.

— Скажи мне, Катя, что такое Тёмные Искусства?

— А попроще спросить ничего не мог?

— Мог. Но на вопросы попроще я могу и сам себе ответить. Вы же проходите Тёмные Искусства у себя в Дурмстранге.

— Хм. Скажу так, как говорили нам. Тёмные Искусства — крайне многогранны из-за расплывчатости и разнообразия методов.

— Это-то понятно. Просто… Давай на примерах?

— Ну попробуй, — улыбнулась Романова.

— Взять к примеру простейшее проклятье, Ватноножное. Несмотря на его безобидность, оно относится к проклятьям, злонамеренной магии, и по сути своей, котируется как Тёмная Магия.

— Есть такое.

— Но в чём его тёмность-то, если оно является этакой вариацией чар, пусть и нестандартной по своим движениям, образам и формулам?

— О, это уже из разряда Истории Тёмных Искусств. Все разделы этих самых искусств изучают возможность из проклятий делать обычные заклинания с таким же эффектом, и наоборот.

— Ладно обычные, но из обычных-то проклятия зачем?

— Проклятья плохо реагируют с обычными вариантами Проте́го. Сделаешь из Разоружающего проклятье — всё. У врагов станет намного меньше шансов. Или другое какое заклинание. А из проклятий делать обычные заклинания — тоже есть смысл. Круциа́тус знаешь?

— Не применял, — качнул я головой. — Да и не сильно хочется. Там столько негативной энергии от жертвы откатывается, да и сам, кажется, какую-то неправильную магию начинаешь использовать.

— А говоришь — не использовал, — Романова с ухмылкой покачала головой. — Но суть ты правильно уловил. Когда желание причинить зло начинает зашкаливать, кажется, будто твоя магия становится другой. Думаю, дело в намерении и призме сознания, но это не факт.

— Не факт, — кивнул я.

За время разговора ученики вокруг начали заниматься своими делами — что-то обсуждали, показывали друг другу какие-то чары и заклинания, рисовали схемы боя на пергаменте, а некоторые просто гоняли чаи за беседой. Профессор Флитвик с энтузиазмом рассказывал что-то недавним дуэлянтам, Малфою и Нотту, и оба парня как-то незначительно кривились. Похоже, профессор рассказывает об их оплошностях, и чрезмерная гордость парней отчаянно борется со здравым смыслом.

— Так вот, — продолжила рассказ Романова. — Круциа́тус был довольно успешно переделан под обычное заклинание. Как и Импе́рио, кстати. О Конфу́ндусе знаешь?

— Ну да, а кто не знает.

— Ну вот. Сейчас уже точно не сказать, стали ли эти Непростительные продуктом отемнения обычных заклинаний, или же наоборот, но факт остаётся фактом. Есть обычные заклинания, аналоги этих двух Непростительных, пусть и намного слабее. Но для них не нужно стальной воли, сильного желания причинить вред, и вообще. Они намного сложнее в исполнении, в движении палочкой, в формулах, но намного менее требовательны к магической силе. Конфу́ндус и Торме́нта. Ты же знаешь, что яркие эмоции помогают разгонять магическую силу заклинания?

— Разумеется. Я неплохо разучил Патро́нус в прошлом году.

— Хм? — Романова с сомнением посмотрела на меня. — Верится с трудом.

— В прошлом году Хогвартс охраняли дементоры Азкабана.

— Оу… Жесть, как она есть.

— Ага. Там хочешь-не-хочешь, а учиться надо. Тогда все мои одногруппники с факультета разучили Патро́нус.

— Это очень нехило.

— Стимуляторы в балахонах летали за стенами. Поверь, их присутствие очень мотивирует.

— Так вот. Как нам говорили, самая простая и яркая эмоция, которую способен в себе вызвать каждый, и которой крайне легко поддаться — различные формы гнева, желания навредить, разорвать, уничтожить. Этими эмоциями можно ощутимо усилить даже обычное заклинание. Но если ещё и их вплести как элемент намерения, выстроить довольно простые формулы, выплеснуть и направить жестами — получится тёмное заклинание.

— Какая-то очень размытая и совершенно лишённая конкретики грань.

— Так оно и есть. А когда негативные эмоции становятся слишком сильны, твоя магия словно меняется, становится агрессивной, жесткой. Но самая пропасть кроется в другом. Слабый волшебник слаб умом.

— Слышал о такой теории, — кивнул я, глядя как ребята с седьмого курса вышли на помост ради отработки атаки и защиты — слышал по разговорам.

— А какую цель преследует гнев? Что приходит, после воплощения гневного порыва, мести обидчику, или ещё что-то?

— Удовлетворение? Некое удовольствие?

— Именно. Наш препод говорит, что нет большего наркотика, чем удовольствие. Слабый разум становится зависим от этого удовольствия, ищет его постоянно. И находит, — Романова нахмурилась. — Находит в применении тёмной магии к людям. Но и это мелочь. Первое, что нам сказали — не применять тёмную магию к разумным существам. Говорят, тёмная магия отличается тем, что устанавливается что-то типа связи с жертвой. Подобное должно бить по мозгам.

— Ну да, логично, — улыбнулся я, поняв некоторые нюансы. — Это должно усиливать эффект, так как ты в обратку получаешь искажённую магию, должную нести удовольствие…

— Да, да! — Романова чуть ли не запрыгала на месте. — Я сформулировать не могла. Там текста очень много, а кратко — никак. А дальше, как с наркотиками, сигаретами и прочим. Одно наслаивается на другое, и на выходе мы получаем потёкшего крышей тёмного волшебника.

— Понятненько… Я представлял себе это несколько иначе, но довольно близко к твоей информации. Усиление колдовства… Неужели никто не придумал, как получить усиление, но не побочные эффекты?

— Конечно придумали. Различные ритуалы, опосредованные пытки и прочее. Главное в этом — не иметь непосредственного магического или иного контакта с жертвой, а ритуал должен быть автономным.

— Чтобы не иметь контакта с искажённой тёмной магией. И вас такому учат?

— Пф-ф, нет, конечно, — Романова убрала книгу обратно на полку шкафа. — Вас тоже учат нескольким проклятиям, но основа вашего курса не в познании, а в защите. У нас — баланс. Но в познании лишь сама база. Углублёнка для действительно способных.

— А ты?

— Способная, — ухмыльнулась Романова, а выражение лица её стало несколько хищным. — Хочешь проверить?

— Нет, спасибо, — улыбнулся я в ответ. — Это направление вне моей компетенции. Я даже не знаю, как правильно защищаться.

— Ну, не скажи. Защитился же как-то раз. Причём довольно продвинутым методом. Правда учти, далеко не все проклятья и тёмные заклинания можно отклонить. Для многих нужно целенаправленное желание нанести вред, и эта целенаправленность передаётся заклинанию.

— То есть, только защищаться. И вот тут-то первая проблема.

— Пошли, покажу.

Мы направились к дальнему манекену, свободному, да и вокруг особо никого не было.

— Смотри. Простенькое, но вредоносное проклятье, — Романова достала палочку и указала на манекен.

Крохотным и быстрым движением, больше похожим на случайный тремор кисти руки, Романова сделала росчерк палочкой.

— Сектус, — тихо произнесла она так, что услышал лишь я, и с кончика её палочки сорвался небольшой тёмный серп, мгновенно попавший в манекен и сделавший на нём неглубокий порез.

— Не похоже на защиту.

— Я показываю, от чего ты будешь защищаться.

— То есть, решила-таки меня прирезать?

— Отнюдь, — улыбнулась она. — Заклинание тёмное и сила его напрямую зависит от вложенного негатива. Сейчас ты видишь результат практически нейтрального заклинания. Сильное, на грани искажения магии, делает порез на три-четыре сантиметра в глубину. Хотя…

Романова задумалась на секунду.

— Порез — не совсем правильно. Проклятья не режут в буквальном смысле. Они заставляют тело что-то сделать. Здесь оно просто заставило по линии разделиться ткани манекена. Потерять связь друг с другом. Из-за формы и гладкости среза принято называть это порезом. Да и название корни от этого смысла имеет.

— А самому заклинанию не научишь?

— Есть его обычный аналог, Секо. Грубо, сложно, стабильно, а разрез самый настоящий, физический.

— Ну а всё же?

Романова думала недолго.

— Запоминай…

Пять минут ушли на то, чтобы показать мне движение и формулу. Нет, формула не такая длинная, просто одно дело написать её, а другое — облечь в слова, причём в понятной форме. И вот спустя пять минут уже я создаю это заклинание, оставляя новый порез на затянувшемся манекене.

— А говорят, что темномагические раны плохо лечатся.

— Ну не у бездушного манекена же? — возмутилась Романова. — У живых существ со своей… как там… энергетикой, пусть будет. Кстати, ещё один плюс тёмных заклинаний — они очень хорошо взаимодействуют с живыми, с их энергетикой, пробивая её. Но только те, в которых магия искажена.

— Как раз из-за искажения.

— Скорее всего. Эти вопросы уже ближе к целительским нюансам тёмных искусств. А теперь, щит. Суть его проста и сложна одновременно. Тебе нужно проклясть пространство перед собой.

— Хм? Проклясть пространство? Какая прелесть.

Пара учеников прошли мимо нас, стараясь послушать, о чём это мы там сплетничаем. Но, похоже, ничего не услышали и пошли дальше своей дорогой.

— Именно. Вот жест, а ключ — Клипсис.

Романова взмахнула палочкой, и перед ней на краткий миг появилась тёмная плёнка щита, тут же исчезая.

— Сложность в том, что щит быстро исчезает. Ну и в том, что нужно проклинать пространство, а капельку негатива направить на летящее проклятье.

— Летящее? Заранее не поставить?

— Нет.

Пять минут детальных пояснений, десять для практики, и вот я уже стабильно и качественно делаю этот щит.

— Фишка Тёмных Искусств, а в данном случае, малефицистики, в тщательной игре крохами эмоций.

Профессор Флитвик подкрался незаметно.

— Молодые люди, — кивнул он нам, глядя внимательно и строго.

— Профессор, — разумеется, ответили мы.

— Надеюсь, мне не нужно беспокоиться, и вы используете стандартные ограничения при изучении подобной магии? — смотрел он больше на Романову, чем на меня.

— Разумеется, профессор.

— Хорошо. Очень хорошо! — Флитвик улыбнулся, и посеменил дальше, к другой группе учеников, с улыбкой на лицах что-то обсуждавших.

— Стандартные ограничения?

— Ничего особенного, — отмахнулась Романова от моего вопроса. — Не ставить в партнёры для практики ненавидящих друг друга волшебников, не использовать заклинания, не отработанные на манекене и не дошедшие до контролируемой стадии эмоциональной выкладки, и тому подобное.

— Короче, чтобы не сорвались ненароком.

— Именно. Ну что, готов? — Романова собиралась направиться к помосту, который как раз пустовал.

— Думаешь, стоит использовать прилюдно? — мне было интересно её мнение, пусть и своё у меня и так есть.

— А почему нет? Не Непростительные же, а подобный уровень Тёмных Искусств обязателен к владению и у вас, только на седьмом курсе.

Мы подошли к профессору и сообщили, что хотели бы отработать заклинание и защиту. Разумеется, сказали, что за заклинания будем отрабатывать. Профессор радостно дал добро, но ещё раз, для уверенности, спросил нас:

— Вы же не испытываете друг к другу какой-то неприязни?

— Ни в коей мере, — улыбнулся я.

— Хорошо. Заходите на помост.

Мы вышли и сразу разошлись на положенное расстояние. Профессор взмахнул палочкой, площадка оказалась накрыта защитой, а её оттенок несколько отличался от обычного.

— Начинайте по готовности, — кивнул Флитвик.

Все думали, что мы устроим очередную эффектную дуэль, но когда мы начали просто, методично и не сходя с места кидать друг в друга тёмными серпами, защищаясь тёмными щитами, многие потеряли интерес к самой дуэли, но явно ждали, когда кто-нибудь из нас накосячит и получит травму. Какую? Да неважно, главное — травму. Причём я по себе знаю, что не обязательно быть кровожадным, чтобы ждать подобный исход. Само это ожидание, неизвестность, беспокойство и прочая смесь эмоций — это уже очень многое, и подобное само по себе привносит оживление.

Конечно, мы не доставили никому подобного удовольствия, окончив дуэль.

— Неплохо, неплохо, — покивал Флитвик, когда мы спустились с помоста. — Особенно меня порадовала ваша сдержанность в эмоциях. Мисс Романова, вы углублённо изучаете Тёмные Искусства?

— Нет, профессор Флитвик, — она встала, словно по стойке смирно. Всё-таки жесткая у них там муштра, что привычки срабатывают даже перед чужими преподавателями. — Базовый уровень, теория в основном.

— Всё равно, похвальный контроль эмоций. Удивительно стабильные заклинания поразительно одинаковой мощности раз за разом. Изучаете Окклюменцию?

— Немного.

— А вы, мистер Грейнджер.

— Нет, сэр, — я отрицательно мотнул головой. — Просто контролирую себя и магию.

— Ах, да, в самом деле, как-то упустил это из вида. Но вместе с похвалой я считаю себя обязанным предупредить, и вместе с тем попросить, — Флитвик смотрел на нас снизу вверх крайне серьёзным взглядом. — Не гонитесь за силой тёмных искусств. Это не какое-то моё предубеждение — это результат наблюдений. Я не знаю ни одного волшебника, которого бы эта дорожка привела к хорошему концу, и поверьте, я знаю очень и очень много волшебников.

После мы с Романовой ещё некоторое время попрактиковались уже в обычных заклинаниях, показывая некоторые нюансы и хитрости друг другу, и, как ни странно, обоим было что показать, а там уже и вечер близился.

После ужина я, как и просил Снейп, спустился в кабинет зельеварения, где рассказал профессору свои мысли по поводу Тёмной магии, как и высказал вопросы, пусть они и частично были закрыты информацией от Романовой. Но стоит понимать, что одно дело — информация от ученицы, пусть и одной из лучших, а другое — от профессора.

— Не стоит путать Тёмную Магию с Тёмными Искусствами, — заговорил Снейп, вставая из-за своего стола и давая понять, что разговор будет короткий, а после него профессор ждёт моего моментального исчезновения из его кабинета. — Тёмная Магия, как вы сами говорите, является костылями для волшебников, инструментом преодоления лимита собственных возможностей. Но многие хватаются за эти костыли, не ознакомившись с инструкцией, спотыкаясь и расшибая себе голову на первом же повороте. Другим же даже костыль в руки давать опасно — убьются на месте.

— А Тёмные Искусства?

— Тёмные Искусства — комплексное направление исследования Тёмной Магии. Всестороннего исследования, вид и формы которого могут отличаться как вода и Веритасерум. У того и у другого один цвет, плотность, запах, но общее между ними лишь то, что и то, и другое — жидкость.

— Профессор, — я решил прояснить ещё один важный момент. — На финале Кубка Мира я видел, как одни волшебники убивали других.

— Не самый лучший опыт в вашем возрасте, — нейтрально и строго Снейп смотрел на меня, не мигая.

— Согласен, но суть в другом. Я ощущал странную магию. Профессор Грюм показывал Аваду и Круцио — от них я ощущал ту же странную магию.

— У вас высокая чувствительность, что может сильно помочь вам в развитии, как волшебника. Эта «странная магия» и является той самой, искажённой, о которой вы узнали от Романовой.

— Но я не понимаю… У нас, у волшебников, совершенно одинаковая магия. Она другая у различных существ, тех же домовиков и прочих. Как одна магия становится другой?

— Вот станете мастером Тёмных Искусств, мистер Грейнджер, — Снейп усмехнулся, и вся эта усмешка говорила лишь об одном: «Ага, как же!», — и ответите на этот вопрос для всего Магического Мира, так как ответа пока нет.

— Но профессор… Когда мы с ребятами изучали Патронус, да даже когда изучили его… Почему негативные эмоции способны исказить магию, а позитивные — нет?

— Цель? — Снейп словно бы задал риторический вопрос, который я не совсем понял и, похоже, это отразилось в моём взгляде. — Негативные эмоции зачастую имеют вполне конкретный объект, на который направлены, имеют конечную цель, воплощение которой принесёт волшебнику удовлетворение. Имеет ли такую цель эмоция счастья для Патронуса?

— Думаю, зависит от человека, — пожал я плечами…

В кабинет зашла Дафна и Пэнси.

— Профессор, — кивнули они одновременно.

— Положите ваши работы на стол и можете быть свободны, — кивнул он девушкам. — Как и вы, мистер Грейнджер. Ответ на ваши вопросы волшебники ищут уже многие столетия, так что это за гранью моей компетенции.

— Жаль. Картина мира не хочет складываться.

— И не сложится, мистер Грейнджер, — усмехнулся Снейп, мельком глянув на два объёмных свитка пергамента от девушек, которые, оставив свитки на столе, продолжали стоять в дверях. — Чем больше вы знаете, тем больше вопросов к миру и тем сильнее картина этого мира трещит по швам. Доброго вечера.

Снейп развернулся, взметнув полы мантии, взял пергаменты и вмиг оказался у дверей, указывая нам всем на выход.

— А теперь, леди и джентльмены, прошу проявить сознательность и лишить меня вашего общества на этих каникулах.

Мы быстренько покинули кабинет, а за нами тут же захлопнулась дверь. Что делать? Прогуляться по замку — этим мы и занялись, пусть рядом и шла Пэнси. Словно дуэнья, она следила за тем, чтобы ненавязчиво исключить моменты близости. При этом она же спокойно может стоять «на стрёме», пока мы делаем глупости. Странно это всё.

— О чём таком ты спрашивал профессора? — полюбопытствовала Дафна.

— О Тёмной Магии и Тёмных Искусствах, и почему негатив искажает магию, а позитив — нет.

— О как… — Дафна явно задумалась, а Пэнси смотрела на меня с лёгкой насмешкой во взгляде.

— Ну да, ну да, — покивала Паркинсон. — Куда там всяким магглорождённым до таких высоких магических материй…

— Тогда может ты расскажешь?

— Тю-ю-ю, буду я ещё рассказывать подобное всяким прохвостам…

— Пэнс, — Дафна с притворным укором посмотрела на подругу.

— Ничё не знаю, это моё мнение, и я свободна высказывать его где и когда захочу.

— Ну-ну, Паркинсон, — ухмыльнулся я, взглянув на эту ехидну. — У вас в комнате твои действия говорили громче любых слов и мнений.

Щечки девушки начали алеть, но выражение лица не изменилось.

— …до гроба же теперь припоминать будут… — тихо буркнула она, чем вызвала наши смешки.

— Кстати, Дафна, завтра Хогсмид.

— О, кстати. Мы с девочками хотели чисто женской компанией погулять. Так что не получится.

— Да? Ничего страшного, — улыбнулся я, а мы тем временем подошли к повороту коридоров подземелий, за которым крылась гостиная их факультета. — Я найду чем себя занять. На крайний случай, всегда можно будет всё переиграть непосредственно в деревне.

— Это так, — с лёгкой улыбкой кивнула Дафна.

Мы попрощались и разошлись по гостиным.

Стоило только шагнуть через круглый проход в бочке и оказаться в гостиной факультета, как сразу же я услышал звуки радости, праздника и веселья. Внутри, как выяснилось, устроили вечеринку с различными закусками, едой, напитками и капелькой алкоголя.

— О чём празднуют? — я добрался до нашего с ребятами места и сел в кресло.

Мои одногруппники, как и все, тоже были расслаблены, общались с ребятами помладше или постарше, что решили присоединиться к нам в нашем закутке.

— А, да так, — Джастин протянул мне кружку с ароматным подобием глинтвейна. — Решили отметить сразу три дня рождения, а Касл, с шестого курса, радуется ещё и тому, что его предварительно одобрили в ученики к одному известному немецкому чароплёту.

— У нас же Флитвик есть, — я с недоумением глянул на ребят.

— Ну, это вопросы к его семье.

Так и прошёл вечер, в веселье, разговорах, со вкусной едой и закусками, и с различными напитками. К чести всех ребят могу сказать, что пьяных не было, да и вообще, вели себя довольно культурно, пусть и максимально расслабленно. Например, всем известно, что на факультете есть несколько парочек, что встречаются и не стесняются прилюдно это показать. В рамках разумных приличий, разумеется. Но даже в такой вот компанейской обстановке ничего особого не произошло. По постелям все разошлись во втором часу, а я думал — что делать в Хогсмиде одному? Завтра придумаю себе приключение. Для разнообразия.