Сбросив пыльный дорожный плащ на руки Тумоса, Эдрик почти бежал по знакомым с детства коридорам, не обращая внимания на кланявшихся слуг и стражников. Ему надо было увидеть отца.
— Его светлейшество никого не принимает, — сказал старший из стражников перед дверью кабинета герцога, преградив ему путь.
Эдрик оттолкнул его и открыл дверь.
Он вошел в кабинет отца.
Герцог Ирвик Девятый сидел на красном диване, держа в руках кубок с вином.
Эдрику бросилось в глаза, что отец выглядел сильно постаревшим. Когда почти три недели назад он выходил из этой комнаты, то прощался с немолодым, но по-прежнему статным и крепким мужчиной. Теперь перед ним сидел почти седой старик. Под глазами герцога залегли темные тени, в бороде запутались хлебные крошки, уголки рта скорбно опустились. Горе, казалось, выпило из него жизненные силы и состарило на много лет.
— Ваше светлейшество, — начал он, поклонившись — Равьер… — он не смог договорить, горло словно сдавило железным обручем, и он прошептал:
— Почему он умер?
— Садись, Эдрик, — отец махнул рукой младшему сыну, и тот опустился рядом на диван.
Глаза Ирвика были красными то ли от слез, то ли от выпитого вина.
— Равьер умер от раны. Лекарь ничего не смог сделать. Последние его дни были просто ужасными, он сильно мучился от боли и сам желал себе смерти. Равьер захотел, чтобы его тело сожгли после кончины, и я выполнил его волю.
— Почему?
— Он сильно изменился в последние дня от болезни. Не хотел, чтобы его видели… таким, — Ирвик опять сделал глоток вина, а затем неожиданно с силой отшвырнул пустой кубок, и он покатился по ковру.
— Мой мальчик… — простонал герцог, закрыв лицо ладонями.
У Эдрика сжалось сердце. Он привык видеть отца сильным, суровым и сдержанным правителем, а теперь перед ним сидел страдающий старый человек.
— А лекарь, что он сказал? — спросил Эдрик.
— Я отослал Джиора из дворца, — ответил герцог. — Он не смог вылечить моего сына. Теперь у нас будет новый лекарь. Джиору еще повезло, — криво усмехнулся Ирвик.
— Почему?
— Во времена Ойрии Бессердечной его бы просто казнили после смерти знатного пациента из герцогской семьи.
Ирвик вгляделся в лицо сына воспаленными покрасневшими глазами.
— Теперь ты мой единственный наследник, Эдрик. Мне очень жаль, что я не посвящал тебя в государственные дела. Разве я мог знать, что Равьер и Айвенор… — голос отца дрогнул, он замолчал и машинально потер ладонью грудь. Рубиновый перстень сверкнул на темной одежде.
— У меня стало болеть сердце, Эдрик. Возможно, совсем скоро я отойду от дел, но мне хочется быть уверенным, что я оставлю герцогство в надежных руках. В твоих, Эдрик. Ты смелый и сильный, но ты еще так молод.
Ирвик сжал руку сына.
— Теперь тебе придется учиться править. Каждый день советник Бриас будет вводить тебя в курс дел. Ты будешь приходить на утренний совет. Скоро я назову тебя наследным герцогом Алтуэзским. А сейчас иди, я очень устал…, — Ирвик махнул рукой.
— Я не успел попрощаться с Равьером. Хочу сходить в фамильный склеп. Может, мы пойдем вместе? — предложил Эдрик.
— Нет, я устал. Завтра я хочу тебя видеть на утреннем совете.
Эдрик поклонился. На сердце у него была тяжесть, словно все Вистиинские горы обрушились на него.
На прощание он оглянулся на портрет матери, и ему показалось, что на лице герцогини блестит дорожка от слез. А может, это опять были блики света.
Когда за сыном закрылась дверь, герцог подошел к портрету Анаиры и легко коснулся пальцами лица покойной жены.
— Прости меня, Ана. Я ничего не смог сделать, не сумел спасти наших старших сыновей. Но клянусь, я сделаю все, чтобы Эдрик жил за всех них.