Дорогие мои… хорошие…

Мои друзья критики

В конце пятидесятых годов в среде творческой интеллигенции появилось племя, которое с легкой руки одного критика стали называть шестидесятниками. Это название как-то рифмовалось с тем, что подметил Ю. Н. Тынянов среди особой породы людей двадцатых годов позапрошлого столетия, когда говорил о «людях с прыгающей походкой». Тынянов представил их как образ будущих декабристов.

И в этой среде особое место занимал отряд литературных и театральных критиков. Можно было бы найти какую-то связь этих критиков и той позиции, которую они занимали, с передовыми критиками XIX века, сыгравшими общественно значимую роль в борьбе западников и славянофилов…

Эти критики немало сделали для развития того общества, которое, в конце концов, так бы хотелось считать гражданским и от которого мы еще так далеки…

Но если я вспоминаю их имена на этих страницах, то не только потому, что я и мои скромные труды заслужили их благорасположение. У них учился я многому. И сейчас с благодарностью вспоминаю труды и дни Наталии Крымовой, Станислава Рассадина, Владимира Лакшина, Виктора Демина, Майи Туровской, Веры Шитовой и ныне здравствующей Инны Соловьевой…

Она действительно была своя для многих — драматурги, писатели, режиссеры считались с ее мнением, ценили ее талант и такт, с которым она умела, не обижая тех, кого критиковала, поставить все на свои места.

Ее отзывчивость и доброта была известна всем, а я имел возможность оценить эти ее качества, когда она с азартом молодой тигрицы бросалась на защиту моих работ, если кто-то их не принимал так, как, по ее мнению, они того заслуживали. И когда надо было пригласить Ираклия Луарсабовича Андроникова посмотреть последний из моих пушкинских фильмов, для появления которого он так много сделал, она первая подошла к калитке у дачи Андроникова, буквально ведя меня за руку за собой…

Те же, кому довелось не лично общаться с Наталией Анатольевной, а только видеть ее блистательные передачи с Фаиной Раневской и Ией Саввиной, наверняка были покорены ее талантом собеседницы и рассказчицы — талантом, редчайшим для сегодняшней журналистики…

Их часто можно было видеть вместе в концертах, но у Веры Васильевны страсть к музыке, как мне показалось, превалировала над всем остальным, и я бывал счастлив, когда она принимала мои приглашения посетить тот или иной концерт или просила у меня толстый том монографического исследования И. А. Барсовой о Г. Малере.

Обе они обладали редким свойством смотреть в корень того или иного явления или события.

Мы буквально ловили каждое слово, сказанное устно или письменно, совместно или по отдельности, Инной Соловьевой и Верой Шитовой… Инну Натановну Соловьеву интересовали прежде всего истоки, а также те глубинные процессы, которые происходили в недрах театрального искусства. Одними — но не единственными — из свидетельств этого интереса явились ее блистательные монография о В. И. Немировиче-Данченко и монументальный труд об истории МХАТа второго…

В 1956 году Эраст Гарин и Хеся Локшина — преданные ученики Мейерхольда — возобновили авторскую версию спектакля «Мандат», поставленного Мейерхольдом в 1924 году. Гарин играл роль Гулячкина, принесшую ему в той постановке фантастический успех. Эту же роль он играл и в новом спектакле, поставленном по мотивам мейерхольдовской постановки. Зрители по-разному оценили и откомментировали эту работу. Соловьева, объективно оценивая потери, неизбежные после столь длительного перерыва, писала: многое зачтется Гарину и Локшиной, не побоявшимся после ареста и убийства Мастера в 1940 году и предания его имени анафеме и забвению посвятить спектакль его памяти. Впервые имя Мейерхольда вновь появилось на афише после двадцатилетнего перерыва, и в этом критик Инна Соловьева видела великую заслугу Эраста Гарина и Хеси Локшиной…

Инна Натановна принимала живейшее участие в судьбе нашего сына в тот момент, когда он стоял на пороге выбора. Не знаю, какие основания она нашла для того, чтобы прочить Илье будущее выдающегося театроведа, но знаю, что эту вакансию она прочно зарезервировала для него на руководимом ею факультете.

Когда я готовил сборник, посвященный Гарину, я попросил И. Н. посмотреть мой текст.

Инна Натановна сделала это и при сем обратила мое внимание на частое употребление хвалебных эпитетов вроде: «выдающийся спектакль», «поразительное искусство», «незабываемый образ» и т. п. и сказала мне фразу, которую я часто вспоминаю сам и передаю всем, кого это может касаться:

«Раздавать ордена — не дело критика…»

В свои девяносто с лишним лет Инна Натановна приходила на работу в Камергерский проезд, поднималась по лестнице, в чем ей обычно помогали попавшие в поле зрения студенты, и говорила про это так: «Почему не позволить молодым людям сделать доброе дело — перевести старушку через дорогу или помочь ей подняться по лестнице…» И глаза ее при этом светились лукавым блеском…

А недавно И. Н. Соловьева поразила всех нас тем, с каким блеском она представила подготовленные ею к публикации «Дневники» актера МХАТ И. М. Кудрявцева. Мы с нетерпением ждем выхода мемуаров И. Соловьевой, над которыми она продолжает трудиться в настоящее время…

Имя Майи Туровской вошло в сознание соотечественников в связи с выходом на экраны великого фильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Авторами идеи, а также сценария были молодые тогда критики Майя Туровская и Юрий Ханютин.

Впоследствии я не раз слышал от Майи предупреждение Ромма, сделанное в начале работы: «Имейте в виду, — говорил он, — если фильм провалится, то виноваты будете вы. А если будет иметь успех, заслуга в этом будет целиком моя…»

Но это не остановило сценаристов на пути к осуществлению их замысла. Их, как и режиссера, заслуга не только в исследовании самого явления — фашизма, начиная со стадии его зарождения, но, прежде всего, в показе причин, до боли рифмующихся с тем, что происходило в нашей стране по мере становления и укрепления сталинского тоталитарного режима.

Много лет спустя у Туровской возникла мысль о печатной версии фильма. Такие прецеденты, когда выходит книга с воспроизведением всех кадров, монтажных листов и реплик, хорошо известны. Был даже заключен договор с издательством. Но в последний момент издательство пошло на попятную — видимо, кто-то из вышестоящего начальства проявил особую чуткость в отношении аллюзий, и книга эта на русском языке так и не вышла.

Зато вышла на родине фашизма, в Германии, чем Майя Иосифовна гордилась и не скрывала этого, даря нам книгу.

Как-то я спросил Майю, ведет ли она дневник. (Вот уж, подумал я, чьи свидетельства, наблюдения и мысли могли бы оказаться бесценными для потомков.)

— Не веду и никогда не вела, — категорично ответила Майя.

Позже я узнал причину такой позиции и такой категоричности при ее изложении. Близкая нам обоим Наташа Крымова как-то поинтересовалась, сохранились ли у Майи письма ее мужа, режиссера Анатолия Васильевича Эфроса.

— Я знаю, — пояснила Наташа, — что Толя неоднократно писал Майе: ее ответные письма хранились у нас. И я считала себя вправе поинтересоваться, сохранились ли у Майи Толины письма.

Увы, письма Эфроса у Туровской не сохранились. Майя Иосифовна объяснила, почему не ведет дневник и уничтожает корреспонденцию.

— Я была совсем юной, когда стала свидетельницей картины, запомнившейся мне на всю жизнь.

Как-то раз к нам пожаловали незваные гости.

В доме, перед тем как забрать отца, производили обыск. Они вытаскивали содержимое из ящиков столов — там хранились бумаги отца, его переписка — и бросали все это на пол. Я запомнила, как они топтали эти бумаги и тот бессильный ужас, с которым на это смотрели родители и который передавался мне. Вот с тех пор я сжигаю все письма…

…Становится понятно, почему М. И. Туровская с такой страстью исследовала и разоблачала (чтобы аргументированно разоблачать, необходимо прежде исследовать) тоталитарный режим, будь то нацистская Германия или сталинский режим в Стране Советов.

Майя радовалась эрдмановскому сборнику 1990 года, где был впервые напечатан «Самоубийца» и помещены собранные мною воспоминания о драматурге. Мы говорили о том, что хорошо бы выпустить полное собрание сочинений Эрдмана, и даже прикидывали, в каком формате и в скольких томах он мог бы быть издан.

Туровская бралась писать вступительную статью. При этом особенно ее интересовал период написания Эрдманом сценариев для «Веселых ребят» и «Волги-Волги», и она уговаривала меня взяться за фильм об этом периоде в истории советского кино.

Но задачу эту она решила без меня, гораздо шире, чем замышляла раньше, и как всегда — с блеском. Я имею в виду ее фундаментальный труд «Зубы дракона». Не знаю ничего лучше — правдивее, глубже, убедительнее, — чем эта книга, посвященная такому неоднозначному в истории страны и в ее искусстве периоду, как время, когда Дракон показал свои зубы…

В 1997 году я закончил многолетний труд над документальным фильмом о великом (упоительном, как его определила Майя Туровская) скрипаче Олеге Кагане.

Журнал «Искусство кино» поместил пронзительно точную, умную, я бы сказал — сердцем написанную рецензию Туровской на фильм «Олег Каган. Жизнь после жизни», который она определила как masterpiece.

О глубине ее понимания музыки говорят такие слова: «Музыка — дуэты, трио, диалоги скрипки, альта, виолончели, фортепиано — некоторый идеальный субстрат человеческого общения, который делает кадры камерной музыки такими драматургически емкими…»

Блестяще изложенные ею впечатления от исполнения Первой симфонии Альфреда Шнитке я включил в составленный мною сборник о композиторе. Получился объемный — если не форматом, то весом — фолиант, который очень обрадовал Майю Иосифовну, не удержавшуюся, однако, от оговорки: «У этой книги есть единственный недостаток: ее нельзя читать в постели…»

…Когда Савва Кулиш к юбилею Москвы затеял сериал из ста фильмов, тематически близких к этому поводу, мы с Майей Туровской чуть ли не одновременно сделали заявку на фильм про Московский художественный театр. Я набросал план, Майя Иосифовна с ним согласилась, и я, собрав нужный хроникальный материал и проведя необходимые съемки с участием замечательного оператора Левана Пааташвили, смонтировал фильм, который мы, помня об изначальном предназначении МХТ, так и назвали: «О художественном и общедоступном»… Майе понравился фильм, и она сделала несколько комплиментов, один из которых оформила в виде дарственной надписи на подаренной мне книге: «Андрею, который умеет вышивать кадрами…»

Мы даже задумали фильм второй, героями которого должны были стать романтическая Чайка и скептический и циничный Кот. Но что-то помешало довести этот замысел до воплощения.

Майя Иосифовна вообще была «заряжена» всевозможными идеями и замыслами, некоторые из которых так и просились на экран или в книгу. Один из них походил на послесловие к роману «Мастер и Маргарита». Вернее, не послесловие, а развитие одной из главных линий, и называться он должен был «Нечистая сила в Москве». Замысел, на мой взгляд, блестящий, будто специально рассчитанный на возможности анимации, и, наблюдая за происками нечистой силы в наши дни, можно утверждать, что в смысле актуальности — явно долгоиграющий.

У Майи Иосифовны были любимые поговорки, периодическое употребление которых придавало ее речи особое обаяние. Одна из них к тому же сокращала количество употребляемых слов. Так, на большинство вопросов М.И. отвечала: «Это зависит…» Не знаю, у кого она заимствовала это практичное, чрезвычайно удобное в разговоре речение, но знаю, что во многом ее речь обогатила воспитывавшая ее няня. Не припомню всех ее высказываний, зато одно из них — из няниного словаря — перешло в мой лексикон. И, употребляемое кстати, всегда вызывает в памяти дорогую Майю Иосифовну. Вот оно: «…Слышал(а) своими ушми…»

Вообще же следить за речью Майи Иосифовны, как устной, так и письменной, было всегда удовольствием: при богатстве словарного запаса еще и сам ход ее мысли изобличал ум сильный и в то же время изящный. А количество сносок на цитируемую литературу может составить отдельную книгу, полезную для воспитания юношества — в порядке приобщения к мировой культуре.

Когда мы с женой некоторое время тому назад оказались в Мюнхене, мы виделись с Майей Иосифовной почти ежедневно: часто приглашали ее отобедать или поужинать с нами, после чего провожали ее домой, в крошечную квартирку в самом центре Мюнхена. Это жилье Майе Иосифовне как своему резиденту предоставил местный университет. Окно Майиной комнаты выходило на рыночную площадь, всегда густо заселенную торговцами и покупателями.

У М.И. было хобби, или, лучше сказать, страсть. Возникла ли она как реакция на безвозвратно ушедшее время или из чувства гармонии с миниатюрными габаритами самой хозяйки — кто знает? — сказать не берусь. Но сооруженные, видимо, на заказ миниатюрные шкафчики и полочки, устроенные в передней, содержали в десятки раз уменьшенные предметы из быта людей прошлого, XX века. Чуть ли не единственным предметом, которого не хватало в этой коллекции, был примус, и я не перестаю корить себя за то, что не проявил должных стараний, дабы соорудить с помощью умельцев этот предмет и доставить его в Мюнхен.

Майя Иосифовна Туровская превосходно знала историю, умела бесстрашно анализировать прошлое, трезво оценивать настоящее и много сделала для того, чтобы будущее наше и наших потомков оказалось более достойным. Сбудутся ли ее чаяния — «это зависит…»

2019

А. Эфрос и Н. Крымова с сыном Дмитрием.

Дарственная надпись И. Соловьевой в книге И. Соловьевой и В. Шитовой «Четырнадцать сеансов».

Слева: В. Шитова. Справа: И. Соловьева.

И. Соловьева, получающая почетную награду, и наблюдающий за этим А. Смелянский.

Обложка книги И. Соловьевой «Первая студия. Второй МХАТ».

Плакат к фильму «Обыкновенный фашизм».

Слева: Рукописный титульный лист к планировавшемуся, но так и не вышедшему в нашей стране изданию сценария фильма «Обыкновенный фашизм». Справа: Дарственная надпись М. Туровской на титуле немецкого издания материалов к фильму «Обыкновенный фашизм». Мюнхен, 28 января 2017 г.

М. Туровская, М. Нейман и А. Хржановский.

Обложка книги М. Туровской «Зубы дракона» (худ. А. Бондаренко).

Дарственная надпись М. Туровской на книге «Бинокль».

Слева: М. Туровская в своей квартире в Москве на Красноармейской улице. Справа: Фрагмент интерьера мюнхенской квартиры М. Туровской.