Дорогие мои… хорошие…

«За шефа!»[28]

Я познакомился с Александром Зиновьевичем Крейном в начале шестидесятых годов. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что эта встреча не могла не состояться.

Я родился и прожил часть жизни — «детство, отрочество, юность» — в Мансуровском переулке, соединяющем Остоженку и Пречистенку. В нижней части последней, на другой стороне улицы, находится особняк, в котором и разместился музей А. С. Пушкина.

Учась на режиссерском факультете ВГИКа, я так и не удосужился посетить этот музей. Однако, закончив институт, я стал интересоваться близлежащей культурной жизнью. Первый же осмотр экспозиции музея А. С. Пушкина завершился в одном из залов, в котором при весьма жидком скоплении публики двое неизвестных мне молодых актеров — «он» и «она» — читали «Роман в письмах» Пушкина. Делали они это, как сказал бы большой знаток и ценитель прозы Пушкина Зощенко, весьма и весьма «маловысокохудожественно» — так, во всяком случае, мне показалось.

А я, надо сказать, имел к тому времени одно увлечение, а именно: так называемое художественное слово. Во вгиковской программе был курс, который назывался весьма прозаично — «техника речи». По ходу учебы я читал несколько стихотворений и прозаических отрывков и имел, скажу без ложной скромности, заметный успех. Пробовал я себя в разных жанрах — и в лирическом, и в лирико-юмористическом. К последнему относился отрывок про поющие двери из «Старосветских помещиков» Гоголя. Лирическая же часть была представлена стихотворением Пушкина «Подъезжая под Ижоры…», и, помнится, мастер — Г. Л. Рошаль — назвал мое исполнение образцовым и просил его повторить на бис.

Моим кумиром был Игорь Ильинский, чьи концерты я старался не пропускать, благо некоторые из них проходили по соседству со мной и с музеем А. С. Пушкина — в Доме ученых.

И вот, отведав «художественного» чтения в стенах музея, я возымел наглое намерение предложить ему, то есть музею, свои услуги в качестве свежей артистической силы, с чем и решил обратиться к его директору.

Не помню, записался ли я предварительно на прием или решил все сделать явочным порядком, но помню только, что визит этот устроился без особых сложностей.

— Хотите что-нибудь прочитать у нас в музее? — переспросил Крейн. — Ну что ж. Для этого вы должны подготовить программу и показать ее нашему худсовету.

— А кто в него входит? — робко поинтересовался я, тут же отчетливо понимая, что никакую программу готовить я не буду и никакому худсовету не буду ее показывать.

— О, у нас в худсовет входят очень компетентные товарищи. И если уж они сочтут… А если… вы уж не взыщите… Так что… милости просим… — и Александр Зиновьевич сделал любезный жест, по которому, впрочем, не очень определенно можно было понять, куда именно меня милостиво просят — то ли в музей еще приходить, то ли тотчас же пожаловать прочь из кабинета.

Не знаю, отчего я спасовал тогда перед собственным желанием — возможно, из робости, а возможно, оттого, что не так-то, видимо, это мое желание было велико и встреча с директором музея расставила все по своим местам.

Прошло немало лет, и я вновь встретился с Александром Зиновьевичем. Я собирался снимать фильм по рисункам и рукописям Пушкина, оригиналы которых, как известно, хранятся в Пушкинском Доме в Санкт-Петербурге. Дубликаты же находятся в Москве, в музее на Пречистенке (тогда она называлась Кропоткинской улицей или, как объявлял один водитель троллейбуса, Кропотницкой).

Чтобы получить доступ к рукописному фонду, нужна была виза директора. Не знаю, вспомнил ли меня Александр Зиновьевич, когда я вошел к нему в кабинет. Подозреваю, что нет, но визу я получил без всяких бюрократических сложностей («принесите ходатайство, справку с работы» и т. п.) и в тот же день отправился на антресоли, где помещался отдел рукописей.

В рукописном отделе меня с первой же встречи обласкали своим вниманием Нина Сергеевна Нечаева и Алла Фрумкина — точная копия с портрета Анны Керн. Тогда-то я и оценил великий дар Крейна — собирать вокруг себя (а значит, вокруг Пушкина) людей талантливых, умных, приветливых и веселых, ведь и те, кого я назвал, и заместитель директора по науке Е. В. Муза, и А. С. Фрумкина, и Г. С Курочкина, и Лада Вуич, и Ирина Врубель, и другие сотрудники музея — все они обладали этими свойствами в полной мере.

В музее часто проходили концерты и творческие вечера, некоторые из них были исключительными по составу участников и качеству исполнения. Достаточно вспомнить выступления Д. Н. Журавлева, И. Л. Андроникова, С. Т. Рихтера, Олега Кагана, Лизы Леонской, Наталии Гутман, Алексея Любимова… Чтения Натальей Журавлевой цветаевской прозы и «Песен западных славян» А. С. Пушкина я старался не пропускать, а случались они почти ежегодно. Это же относится к концертам Сергея Юрского, к докладам Натана Эйдельмана, к исполнению Валентином Непомнящим собственной композиции по стихам Пушкина «Времена года»!..

Вечерам этим обычно предшествовало вступительное слово Крейна. Произносил он его в своей обычной манере, голосом слегка вкрадчивым, отчего казалось, что он немного грассирует и твердое «л» произносит как «в» — на польский манер. Слова его были до того точными, обдуманными, искренними, в похвалах он был до того щедр без преувеличений и лести, что удостоиться их почиталось честью едва ли не большей, чем выступать перед добрейшей и все понимающей музейной публикой.

После таких вечеров, как правило, собирались в небольшой комнате за кулисами, чтобы за чаем и бесподобными пирогами, испеченными местными кудесницами, еще раз вспомнить подробности только что услышанного и обсудить последние новости литературы, науки, политики. Если, как это часто бывало, среди присутствующих оказывался Натан Эйдельман, место рассказчика добровольно и единодушно предоставлялось на весь вечер ему; и тут мы узнавали о новейших научных открытиях или об уникальных богатствах какого-нибудь томского или иркутского архива, смотря по тому, откуда только что вернулся писатель. Он никогда не расставался с пухлым портфелем, из которого перед выступлением выкладывал на изящный столик тома разного формата и объема с закладками для цитат. Если кто-нибудь обращал внимание на этот портфель, он добродушным басом рассказывал про уборщицу из переделкинского Дома творчества писателей, которая, обращаясь к нему и кивая на портфель, сказала как-то: «Писатели бывают разные. Одни пишут из головы, а другие — из портфеля».

Иногда к чаю появлялась бутылка коньяка, и тогда первым тостом был тост «За шефа», при этом руки с рюмками тянулись к директору. Александр Зиновьевич не терялся и подхватывал: «За шефа», — переводя взгляд и рюмочкой кивая в сторону пушкинского портрета.

Нынче, входя в пышный вестибюль перестроенного музея и стараясь прикинуть, кому и чему мог бы быть посвящен такой музей (с равным успехом это может быть музей бальных танцев, или управления внутренних дел, или международных отношений и т. д.), я пытаюсь представить себе прежнюю планировку, а в ней отыскать мысленным взором маленькую уютную сцену и круто уходящие амфитеатром вверх тесные зрительские ряды. Их нет теперь, они исчезли, как исчезает на глазах подлинная московская интеллигенция, которую приводило сюда не суетное любопытство, а истинный интерес к культуре — им, казалось, был пропитан сам воздух музея.

Возвращаясь к своему фильму-трилогии по рисункам Пушкина, не могу не вспомнить о тех трудностях, которые сопутствовали этой работе. Еще на стадии сценария она была приостановлена распоряжением из главка, которое гласило: «Тема и материал не соответствуют специфике мультипликации». Вернуть эту работу в план студии помогли своими ходатайствами все те же добрые духи Пречистенки — И. Л. Андроников, А. З. Крейн, В. С. Непомнящий, Н. Я. Эйдельман. На это понадобилось более трех лет…

Во время вынужденного перерыва я сделал фильм по рисункам детей на темы из жизни и произведений Пушкина.

Когда фильм «День чудесный» был завершен, Александр Зиновьевич радовался ему как ребенок. На премьере, состоявшейся в октябре 1975 года, Крейн вышел на сцену Дома кино и процитировал пятилетнего рассказчика из нашего фильма, который своим удивительно обаятельным и слегка шепелявым голосом высказал предположение о том, что во время учебы в Лицее Пушкин получал пятерки, а может быть, «седьмерки» и даже «девятерки». «Мы ставим этому фильму „девятерку“», — заключил свое краткое выступление Крейн.

Запомнился последний юбилей Крейна. Собрание вела Лидия Либединская. Всем желающим поздравить Александра Зиновьевича она предоставляла возможность выйти на сцену, где стояло кресло юбиляра. Он не очень хорошо слышал, постоянно напрягал внимание и подносил руку к уху, напоминая Державина с репинской картины «Пушкин-лицеист».

Александр Зиновьевич почти весь вечер провел на ногах, так как среди поздравлявших большинство составляли дамы, а сидеть в их присутствии, да еще при словах, к нему обращенных, юбиляр, как воспитанный человек, позволить себе не мог.

В фойе были развешены фотографии, и на одной из них, времен Отечественной войны, Александр Зиновьевич был запечатлен в воинской шинели. Я знал, что его сослуживцами по зенитному дивизиону были знакомые мне директор «Союзмультфильма» М. М. Вальков и всенародный любимец, клоун и тоже директор — Цирка на Цветном бульваре — Ю. В. Никулин, и все пытался отыскать их на фото рядом с Крейном.

«Своего», союзмультфильмовского директора я хотел отыскать еще и потому, что его близость на старой фотографии к директору-пушкинисту могла мне напомнить примечательный эпизод из речевой практики Михаила Михайловича Валькова. Однажды, обращаясь к нашей сотруднице, изящной, умной женщине, безупречно профессиональному редактору Н. Н. Абрамовой, которая, вместо того чтобы «обличать» одного из подозреваемых в идейной нестойкости режиссеров, взяла его под свою защиту, М. М. произнес фразу, ставшую крылатой: «Наталья Николаевна, своей интеллигентностью вы мешаете нашему делу».

Уверен, что фразу, подобную этой, Александру Зиновьевичу приходилось слышать не раз. И мне хотелось в тот вечер пожелать ему как можно дольше мешать своей интеллигентностью делу догматиков и чинуш, фарисеев и бюрократов всех мастей — делу, которое, боюсь, относится к разряду бессмертных. Но думать об этом не так страшно, когда рядом находятся такие люди, как Александр Зиновьевич Крейн.

А. Кутепов, З. Паперный и А. Крейн на вечере в музее А. С. Пушкина.

На вечере в музее А. С. Пушкина: Н. Эйдельман, А. Крейн, И. Антонова, Д. Журавлев.