Где-то во времени. Часть вторая.

Часть 20

Очищенная вода действительно являлась большой ценностью. Дожди в здешних краях большая редкость, хотя это и так понятно по выгоревшей и скрюченной траве. Иногда среди руин кому-то удавалось отыскать закупоренную пластиковую бутылку, чудом пережившую вторжение переработки и конец света. Но с каждым годом подобные находки становились всё большей редкостью по вполне понятным причинам. Так что Красные Кони действительно не верили своим глазам, когда мы без всякой задней мысли почти полностью осушили схожий артефакт.

Проникшись пониманием к местному мироустройству, мы решили больше так не делать. Теперь, если хотели утолить жажду, мы просто возвращались к Боливару и пили в дальнем углу буханки, повернувшись спиной к дверному проёму.

Зато сейчас у каждого в руках находилась небольшая пиала из того же комплекта, что и в «шатре» Великого Коня. Ободок емкости украшал орнамент из таких же цветастых пятен-амеб, а внутри плескался травяной чай. Подобным образом клан выказал нам особое уважение, так как пригодные для употребления травы в этих местах вообще не росли.

Вкус у напитка оказался очень приятным, чем-то напоминающим садовую мяту, только с очень терпким и странным послевкусием, будто соломы пожевал. Также напиток обладал расслабляющим действием, которое в совокупности с той пахучей мазью успокаивало тело, всё еще ноющее после схватки с ловчим. Неспешное чаепитие и созерцание того, как Вовка методично подкладывает в огонь по паре тоненьких веточек, располагали к тому, чтобы обменяться мыслями и впечатлениями от всего увиденного в лагере.

— Так вот, — с упоением продолжал Вишняков свою часть истории. — Кобылицы — это реально молодые девчонки. Лет восемнадцати и старше. Но максимум до двадцати пяти или меньше. В общем, им по лагерю просто так ходить нельзя. Для них отдельные тягачи сделаны под охраной этих красных всадников. Но мне удалось посмотреть, как они выглядят.

Я тихо хмыкнул. Вовка выглядел очень довольным и вовлеченным во всё окружающее. Я смотрел на него и удивлялся. Похоже, ему действительно нравилось в этом мире. Вишняков буквально излучал позитивную энергию, щеголяя по лагерю в своей косухе с оборванным рукавом. Мне даже показалось, что он и сутулиться меньше стал.

Вычищенные автоматы стояли рядом, прислоненные стволами к борту фургона. Нарезного оружия в этом мире почти не осталось. Оказывается, переработка уничтожила практически всё, разорив армейские склады для каких-то своих нужд. Впрочем, эти нужды для меня весьма очевидны — создавать всё новые и новые механизмы для уничтожения всего живого ради достижения какого-то там равновесия энергии. Гладкоствольное оружие же, наоборот, массово нигде не складировалось и хранилось по большей части в домах владельцев. Во многом благодаря этому помповым ружьям и удалось сохраниться.

Особое внимание местный оружейник, которым оказался тот самый бородатый здоровяк из «приемных покоев», уделил Вовкиному обрезу. Сокрушаясь над тем, какие вандалы спиливали стволы, он попросил у Бабаха разрешения привести оружие в порядок. Получив согласие, мужчина недоверчиво покосился на самодельную кобуру из чехла и ремней. Задумчиво похрустев густой бородой, он так же поинтересовался, а не хочет ли странник Кибер получить прекрасную кожаную кобуру для своего обреза. На что Вовка, конечно же, согласился. В общем, по итогу затянувшейся беседы решили для удобства так же спилить и приклад. Все эти идеи не вызывали у Вишнякова особых возражений, и я прекрасно знал почему. Ведь в салоне Боливара дремала новенькая автоматическая «Сайга», заботливо укрытая цветным покрывалом.

— И как же ты видел кобылиц, если кобылицам по лагерю ходить нельзя? — уточнил я.

— Нельзя просто так ходить, а по делу можно, — продолжил Вишняков, и в глазах его заблестели озорные огоньки, никак не связанные с отражением костерка. — Я как раз этот бак тащил от механиков и мимо проходил. Там будка такая большая, и дверца раскрылась, а там… Ух!

Вишняков чуть было не закашлялся, подавившись слюной. Мы с Гариком невольно улыбнулись в предвкушении подробностей.

— Там такой диван стоит, ну или что-то похожее, а на нём девки сидят. Одежда белая, прозрачная, как занавески на окнах, а под ней то самое белье…

— То самое — это какое? — подзадоривал Мезенцев.

— Красивое, с лямочками, — упоительно протянул Вовка. — Как на постерах в том сортире. Такие красотки, в общем. Я бы их…

— Бабах, давай потише, — хихикнул я. — Это кобылицы Великого Коня и лучших воинов клана. Тут евгеника та еще процветает.

— Евгеника? Это так зовут одну из девушек, что ли?

Я сдержанно хихикнул.

— Евгеника — это когда хотят получить сильное потомство методом скрещивания лучших представителей популяции. Нацисты этим во вторую мировую увлекались, всё хотели истинных арийцев вывести. А еще работорговцы в штатах, чтобы получить более крепких рабов. Или рабов-бойцов. Была у них там такая забава, чтобы рабы до смерти бились…

— Как гладиаторы?

— Хуже.

— Короче, евгеника — это селекция человека, — заключил Мезенцев. — Так чего там дальше с кобылицами?

— Кобылицы… — мечтательно протянул Бабах и сделал глоток травяного чая, смачно облизнувшись. — Красотки, Гарик. Я, правда, мельком видел только троих. Стройные загорелые, волосы в косы собраны. У одной точно в косы и вперед скинуты, прямо по округлостям спадают…

Вовка поставил пиалу на край доски и для наглядности обрисовал руками в воздухе те самые округлости.

— Подожди, если им выходить нельзя, то откуда они загорелые-то? — фыркнул я. — Просто кожа смуглая, как и у всех местных. Да еще и белый цвет только сильнее контраст подчеркнул, скорее всего…

— Тохан, ты иногда таким занудой бываешь, — ответил Вишняков. — Так вот у двух других волосы в хвосты собраны. Тоже длинные такие, расчесанные.

— С твоих слов может сложиться впечатление, что ты по большей части на волосы и смотрел, — подколол Мезенцев.

— Да я на всё смотрел, — Вишняков подался вперед и выпучил глаза. — Так смотрел, что не заметил каменюку под ногами и запнулся. Бензобак упал и загремел. Меня бугай-всадник тут же засек и дверь прикрыл.

— А вы подметили, что местные, когда ругаются, часто говорят слово «карач»? — спросил Мезенцев, сделав небольшой глоток.

— Ага, это аналог нашего матюга, — отозвался Бабах. — Типа полярный лис, который пришел, но только не лис.

Я согласно кивнул, потому что тоже подметил эту особенность местного лексикона.

— Как думаешь, Тохан, почему медальоны молчат? — Вишняков отодвинулся от бензобака и сел на обрезок широкой доски, приспособленный им под небольшую скамейку.

— Понятия не имею. Но если мыслить, как Гарик предлагал, что это некие приемники сигнала, то, возможно, в этом мире есть что-то, что этот сигнал блокирует. Условная глушилка.

— Звучит логично, — согласился Игорь. — И это начинает раздражать…

Мезенцев покрутил головой по сторонам, чтобы убедиться в том, что никого нет рядом, после чего добавил, наклонившись поближе к нам:

— Давайте по чесноку, парни, но без сигналов наших железок мы рискуем долго не протянуть.

— Ты поэтому сказал, что мы несколько дней с кочевниками пробудем? — понимающе уточнил Вован.

— Да. Здесь безопасно, и точно никакая тварь из-под земли не выскочит.

— Думаешь, нам хватит нескольких дней, чтобы сообразить, куда дальше двигаться? — поинтересовался я.

— Я не думаю, Палыч, я почему-то в этом уверен, — Мезенцев как-то странно улыбнулся и посмотрел вдаль.

Я проследил за его взглядом.

Красный диск солнца уже коснулся линии горизонта. Степь медленно окутывали синеватые сумерки, и только на нашем холме ярко пылали последние отблески уходящего дня. Мы невольно замолчали, поудобней расположившись на своих местах, и задумчиво наблюдали за тем, как солнце скрывается за рябящей кромкой земли.

Всё это напомнило то, как мы с ребятами ходили до Дюка в нашем родном Челябинске. Перекресток так же располагался на возвышенности, и в начале лета было особенно хорошо видно, как солнце медленно скрывается за очертаниями плоских крыш. Обычно мы брали с собой по бутылочке пива и молча провожали светило, думая каждый о своем.

Вот и сейчас достаточно просто неотрывно смотреть на угасающий диск, чтобы видеть то, как медленно он скрывается за кромкой земли. Зрелище заняло всего несколько минут, но этого хватило, чтобы мысли успокоились, а по телу распространилось какое-то странное расслабляющее чувство, правда, порядком приправленное нотками тоски.

— Я бы пивка сейчас бахнул, — протянул Вишняков.

— А ты спрашивал? Может, у них есть? — рассеянно отозвался Гарик.

— Спрашивал. Этот клан не варит. А всё, что осталось после гибели мира, они уже выпили. Но делают какую-то настойку. Мне предлагали. Я нюхнул и что-то передумал. К тому же пьянство здесь не приветствуется. Только по праздникам. Так Великий Конь распорядился.

— И как вам воспитательные методы Великого Коня? — тихо хмыкнул я, еще раз оглядевшись по сторонам.

— Ты про то, как он с сыном обращается? — уточнил Гарик, доставая из кармана помятую пачку «Мальборо». — Да, жалко парня, достается ему от бати.

Я молча кивнул.

— Я так понял, Рагат лишнего наболтал, — Мезенцев покрутил пачку в руках, — а Конь явно не хотел нас во все тонкости посвящать. Но всё равно как-то жестко было…

— Ага, публично перед всеми унизил, — я согласился.

— Так-то по правилам клана Рагат должен его место унаследовать потом, — заметил Бабах и подкинул в огонь еще веточек.

— А, тогда понятно, — многозначительно протянул я.

— Что именно понятно?

— Ну, старший Пест, видимо, думает, что так закаляет силу духа сына. Хотя на самом деле тупо идиотом его выставляет… Видимо, такая ерунда у некоторых отцов в крови…

— Это не отцы, Тохан, — заметил Гарик, покрутив в пальцах сигарету. — Это бодрые бати.

Я вопросительно поднял бровь.

— Отцы — это те, кто понимает, что для получения результата надо в своего отпрыска вложить труд и личное время. А бодрые бати считают, что можно ничего не делать, и оно само будет лучше всех.

— А в этом есть определенный смысл, — горько хихикнул я. — Мой вот, если подумать, наверное, хотел, чтобы сразу получился индивид с комплекцией Шварценеггера и эрудицией Вассермана. Но тут не фартануло, и вырос какой-то бесполезный дрищ.

— Ты к себе несправедлив, — хмыкнул Гарик.

— Ага, что значит бесполезный дрищ? — поддержал Вишняков. — Ты весьма полезный дрищ!

— Да, забавный термин «бодрые бати», — сказал я, поблагодарив Вована за поддержку ироничной улыбкой. — Очень точно отображает суть. Сам придумал?

Гарик кивнул.

— А я, Тохан, помню, как Павел Федорович учил тебя в футбол играть, — хихикнул Вишняков, потянувшись за пиалой.

— Не напоминай, — я отмахнулся, почувствовав легкое раздражение.

— А что, весело было!

— Тебе, конечно, ты же со стороны смотрел.

— А что за история? — Гарик перевел на меня взгляд. — Я не припоминаю.

— Конечно, не припоминаешь, это же было до того, как ты к нам в школу перевелся.

Вишняков продолжил на меня смотреть с хитрой улыбкой, явно ожидая, что я изложу всё в красках. Но мне вовсе не хотелось об этом вспоминать. Впрочем, судя по выразительному взгляду Мезенцева, он тоже настроился на байку у костра.

Я понял, что отмолчаться не получится, тяжело вздохнул и начал пересказ:

— В общем, собрались мы как-то играть в футбол двор на двор. Ну, как мы?.. Все пацаны с нашего двора. Ну и я за компанию, чтобы с коллективом, так сказать.

— Так ты же не умеешь, — заметил Гарик.

— Вот именно, в этом и суть истории! — ухмыльнулся Вишняков.

Я злобно на него посмотрел, но это только еще сильней развеселило Бабаха.

— В общем, ребята играли, а я так, на трубах сидел. Морально поддерживал, в общем. Ну и вот, идет игра, все бегают, устают. И тут меня на подмену типа выпускают. Так, чтобы нашим защитникам дать отдохнуть немного. И всё бы ничего, только вот мой папа это безобразие вызывался судить.

— Серьезный подход, — хмыкнул Гарик и потянулся к ржавому баку, чтобы подхватить горящую веточку. — Сидя у костра, прикуривать от зажигалки — это извращение… Ну, и что дальше?

— Вышел я на замену и, понятное дело, ничего толком не сделал. Даже пару раз по мячику не попал.

Вишняков тихо засмеялся. Мезенцев прикурил и бросил ветку обратно в огонь.

— Ну и всё, перерыв, значит. И тут моему папе приходит в голову мысль о том, что, оказывается, пришло время поучить сына играть в футбол. Вот прямо сейчас! Не раньше, сука, и не позже. Подзывает меня к себе и начинает типа такой, давай нападай! Забирай мяч, корпус ставь! И всё это на глазах у наших и соседских. Я такого стыда в жизни не испытывал, хотелось сквозь землю провалиться…

Воспоминания выдались слишком реалистичными, и внутри стало не по себе. Я даже невольно поморщился и поёрзал на деревяшке, обернутой выгоревшей тканью в несколько раз. Мне подумалось, что не болтайся сейчас на шее медальон, я бы запросто с упоением погрузился в ковыряние в юношеских обидках, наслаждаясь жалостью к себе, как тогда в холодной душевой Нязенского дома престарелых. Правда ни к чему хорошему это не привело… Лишь яркий огненный факел, в агонии мечущийся по бетонному козырьку.

Я нервно сглотнул и растер ладонями лицо, отгоняя навязчивый образ и стараясь изо всех сил сосредоточиться на настоящем моменте…

Угасающем дне.

Вкусном чае.

Озорном Воване, подкидывающем в огонь свежую порцию сухих веточек.

«Да что у меня за голова такая? — подумал я. — Сколько можно в этом ковыряться? Ну было и было, чёрт с ним… А ведь мне нравилось просто с парнями за мячиком бегать. Пусть и не получалось ни фига, но весело же было. Один раз из трех попадешь, и то круто. Эх, как было весело и беззаботно. Набегаешься до такой степени, что на ногах не стоишь. Лето, жара. Кто-нибудь полторашку воды из-под крана вынесет, и все побегут к нему на водопой. И двор у нас дружный был. С четырех домов собирались и гуляли».

Раздражающие образы стали отступать, сменяясь более жизнеутверждающими воспоминаниями. Я еле заметно улыбнулся, поднял пиалу и сделал глоток. Всё же хорошая у нас была компания. Душевная. Ну не умел я в футбол играть, и чёрт бы с ним. Зато весело. Хотя были и удачные моменты. Помнится, один раз я умудрился каким-то чудом отдать Бабаху пас в разрез защитников, и тот, особо хитро провернувшись в воздухе и обогнув крепкого Серёгу из соседнего подъезда, отправил мяч своей шарнирной ногой прямо в верхнюю девятку. Красивый был момент… Пока папе не пришло в голову эту ерунду с обучением устроить.

Я тихо вздохнул. По телу пробежали мерзкие ощущения неловкости и стыда. И я снова почувствовал это гадкое желание провалиться сквозь землю.

— Я понимаю, вам смешно. Но на самом деле это не так забавно, как кажется со стороны. Все смотрят на тебя как на дурачка, а ты не можешь отцу возразить. Папа же как-никак. А чувство настолько гадкое, что пот мгновенно выступает и начинает ручьями течь, стекая по бокам, спине и между булок… В общем, с тех пор я в футбол даже пробовать играть перестал. Так что действительно, бодрый батя, не поспоришь.

— А раньше он тебя не учил в футбол играть? — Гарик выпустил струйку дыма.

— Да это бесполезно, Тохан же необучаем! — продолжал ёрничать Вовка.

— Обучаем, если планомерно и каждый день, а не второй раз в жизни, когда мне уже, сука, шестнадцать, — я попытался придать голосу шутливый тон.

— Для бодрого бати это нормально, — понимающе закивал Гарик. — Мой тоже бухал где-то неделями, потом приходил и начинал жизни учить. Интересно, что бы он сейчас сказал…