Клуб моряков был на отшибе, добрались туда машиной, которую прислали по заявке помполита. Вокруг никого. Ребята пошли вперед, я задержался, выждал минуты три, вспомнил уроки актерского мастерства, почувствовал себя иностранцем, уверенным в себе, расслабленным человеком, которому все здесь дико, но немного интересно.
На лестнице вестибюля навстречу мне пошел молодой здоровый детина. Я посмотрел на него открытым взором, в котором угадывалась международная солидарность наших стран. «Вы куда?» — спросил детина не очень уверенно, на что я, улыбнувшись широкой фестивальной улыбкой, радостно произнес, тыкая себя пальцем в грудь: «I am Еgyptian!» Детине ничего не оставалось делать, как выдавить из себя улыбку и открыть мне заветную дверь.
На втором этаже, в небольшом танцевальном зале, было тепло и уютно, пахло разгоряченными телами и дешевыми духами. Девушки выполняли комсомольское поручение с удовольствием, даже с возбуждением, которое можно было встретить, наверное, только на званых балах в XIX веке. Разве что здесь к нему добавлялось сознание важности своей роли и гордости от выполнения патриотического долга.
Кругом — приятные молодые люди, повидавшие мир, безопасный флирт, разрешенный начальством, к тому же — на иностранном языке. Мне, как египтянину, по-русски говорить было нельзя, да никто этого и не пытался делать с явным иностранцем.
Объявили дамский танец, ко мне подошла миловидная девица, пригласила кивком головы и завела беседу на английском. И тут произошло чудо, как в хорошем сне, когда ты обнаруживаешь у себя способность летать по воздуху, — я заговорил, свободно и непринужденно, слова сами составлялись в предложения, предложения принимали правильные синтаксические формы, а неправильные глаголы были до единого правильны. Это было ощущение упоительной свободы первой в моей жизни английской беседы двух советских граждан, угодивших в этот странный спектакль. Тут я должен прерваться и кое-что пояснить…