Интеграл похож на саксофон

ПОЗА РОНБЕРГА

Призыв в армию висел над всей советской молодежью. К Додику стали приходить повестки из военкомата. Он был к этому готов, вернее, подготовка началась еще годом раньше. Додик обложился толстыми книгами по психиатрии и довольно скоро многое знал по узкой интересующей его проблеме — маниакально-депрессивный психоз на почве остаточных явлений от сотрясения мозга.

Это сотрясение надо было для начала создать, внести его в историю болезни. Для операции потребовалось три предмета — стремянка, молоток и кастрюля со вчерашним супчиком. Супчик художественно разлили по полу, имитируя тошноту. Стремянку уронили с грохотом, так чтобы соседи могли подтвердить. А молотком верная супруга Додика, Лорхен, ударила его по голове, не сильно, но и не слабо, чтобы получилась ощутимая шишка. После чего она вызвала скорую помощь, привела медиков к неподвижному телу и объяснила, что муж влез на стремянку прибить гвоздь, упал, ударился и потерял сознание. Да, еще его стошнило.

Пострадавшего увезли в больницу с диагнозом «сотрясение мозга», продержали несколько дней и вернули домой. Через некоторое время, как в учебнике психиатрии, Додик стал ходить в поликлинику с жалобами на депрессию, каждый раз добавляя новые штрихи к своим симптомам. «Чувак, — рассказывал он, — психиатр говорит мне: закрой глаза, вытяни перед собой руки! А я говорю про себя: так, поза Ронберга…»

Так продолжалось несколько месяцев, и к моменту первых повесток из военкомата медицинское дело призывника Голощекина Давида Семеновича, 1944 года рождения, было готово. Расшатанное психическое здоровье не позволяло ему нести службу в рядах Советской армии, даже в тылу. Додику дали «белый билет».

Додик, как Евгений Онегин, вполне мог бы сказать: «…но я не создан для блаженства, ему чужда душа моя». Блаженство семейной жизни стало его стеснять. Лорхен ревновала Додика ко всему, что его окружало, — известность, звонки, внимание девушек. Последнее особенно резало душу, потому что Додик был младше ее. Лорхен начала слегка раздаваться вширь и от этого нервничала еще сильнее. Вскоре ей стало известно о каком-то очередном романе Додика.

Обида наполнила ей душу, возмущенный разум требовал мщения. Как же так? Ведь я шла на все, даже на подлог с сотрясением мозга! Я била по голове, я вызывала скорую помощь! А он…

Бедная Лорхен, потеряв от горя всякое соображение, движимая женским раненым сердцем, не придумала ничего лучше, нежели пойти в военкомат и заявить, что ее муж, Голощекин Давид Семенович, 1944 года рождения, — симулянт. Военком страшно обиделся на хлюпкого интеллигентика, которому удалось его так провести, и на очной ставке попытался прижать Додика к стене.

Для Додика сознаться означало не только загреметь в армию, но еще пойти под суд и оказаться в каком-нибудь жутком штрафном батальоне. Проще было умереть. Додик решил сражаться до конца. Врач изучает все болезни, а пациент — одну, свою, поэтому по части медицинских знаний пациент с врачом вполне может потягаться. Из психиатрической литературы Додик знал, что уличить его в симуляции военные врачи не смогут. Анализа, который бы неопровержимо доказывал его психическое здоровье и пригодность к службе, не придумали.

Вернее, доказательств не было, а анализ был. Анализ ужасный, мучительный — ломбальная пункция. В позвоночник испытуемого вводят иглу, извлекая спинномозговую жидкость.

В этой затянувшейся медицинской войне Додик был пленником, которого пытали. Пункцию позвоночника ему делали 8 раз. Потом то ли у врачей совесть взыграла, то ли военком махнул на это дело рукой, только Додик вернулся домой победителем. Победа досталась ему тяжело, врачебные экзекуции для чувствительного молодого музыканта не прошли даром. У меня всегда потом было ощущение, что Додик вышел из больницы с тем диагнозом, с которым он туда попал. Только до больницы диагноз был придуманный, а после больницы — настоящий.

Один мой знакомый, тоже джазист, чтобы уйти от армии, симулировал недержание мочи, называемое в медицине поэтически — энурез ночной. По путевке военкомата он лег в больницу на обследование. Притворяясь спящим, он должен был в течение нескольких суток часа в три ночи мочиться под себя в постель. Говорили, что в Москве уже были аппараты, позволявшие определить, спит человек в момент мочеиспускания или нет. В Ленинград такую технику еще не завезли, уличить нашего знакомого не удалось, и он получил освобождение от армии.