Интеграл похож на саксофон

КОНЦЕРТЫ-ЛЕКЦИИ

Настало лето 1965 года, танцевальный зал в нашем Дворце культуры закрывался до осеннего сезона. Ленинградцы разъезжались под дачам, но для тех, кто оставался в городе, были сады и парки, а в этих садах и парках — культурные мероприятия.

В саду отдыха на Невском, напротив Театра комедии и гастронома № 1 (бывшего Елисеевского), на открытой летней эстраде по понедельникам и вторникам шли концерты-лекции джаз-оркестра Ленконцерта под художественным руководством Иосифа Вайнштейна. Вступительное слово и комментарии — Владимир Фейертаг.

Владимир (теперь Владимир Борисович) Фейертаг, выпускник филологического факультета Ленинградского университета, руководитель студенческого джаз-оркестра, пианист и аранжировщик, будущий автор книг и справочников, тогда начинал как лектор. Наш шеф привлек его к концертам для вящей благопристойности, для сообщения нашим звукам музыковедческого фундамента.

Это была своеобразная система защиты. Советские идеологи клеймили джаз по горьковской традиции, а им в виде косвенного ответа летели стрелы нововзращенных культуртрегеров. Помню, например, фейертаговскую притчу об оркестровке Дюка Эллингтона (с Билли Стрейхорном) «Satin Doll», которую наш оркестр всегда исполнял на концертах. «В композиции „Атласная кукла“, — мягко и авторитетно говорил в зал Владимир, — прослеживаются параллели с балетом Делиба „Коппелия“». После такой мощной интеллектуальной защиты нападать на нашу «Атласную куклу» какому-нибудь чиновнику от культуры было бы уже неудобно.

Не думаю, что Володя Фейертаг, человек широкой эрудиции, всерьез полагал, будто между куклой Делиба и куклой Эллингтона есть какие-то параллели. Это была обычная советская мистификация, напускание тумана, дымовая завеса культуры.

С этой дымовой завесой я столкнулся еще в школе, лет в четырнадцать. Мне хотелось приобщиться к высокой культуре, заполнить пробелы своего образования. Я попросил у родителей денег на абонемент лекций-концертов Николая Энтелиса (Ленинград).

Днем перед почти пустым концертным залом «Эстония» на сцену вышел музыковед. Он пространно рассказывал о «Фиделио», единственной опере Бетховена. Поставлена впервые в Вене в 1805 году, успеха не имела (пришли одни французские оккупационные офицеры). Вторая редакция — 1806 год, всего два представления (из-за разногласий Бетховена с дирекцией оперного театра). Третья редакция — 1814 год (в зале сидел семнадцатилетний Франц Шуберт, который продал свои школьные учебники, чтобы купить билет), ошеломительный успех. Опера посвящена героическому поступку женщины, спасшей от смерти своего мужа, жертву мстительности и произвола губернатора, и разоблачившей тирана перед народом. Стилистически «Фиделио» примыкает к типу «оперы спасения», возникшему в период Французской революции, и т. д.

Сюжет оперы Бетховена «Фиделио»

Жакино, тюремный привратник, влюблен в Марселину, дочь надзирателя Рокко. Но Марселина мечтает о любви юного Фиделио, нового помощника своего отца. На самом деле под именем Фиделио («Верный») на службу нанялась Леонора, супруга одного из узников, Флорестана, который был арестован за выступление против тирании Пицарро и без суда помещен в глубокий подземный застенок. Леонора надеется узнать о судьбе Флорестана и попытаться его освободить.

Губернатор Пицарро получает донесение: в Севилью направляется с инспекцией министр дон Фернандо — до Мадрида дошли слухи о том, что в тюрьме находятся узники, брошенные туда по политическим мотивам. Чтобы успеть скрыть главное из своих преступлений, Пицарро приказывает Рокко этой же ночью тайно убить самого опасного узника (то есть Флорестана), но Рокко отказывается это сделать, осуществление смертных приговоров не его обязанность. Тогда Пицарро велит, чтобы Рокко вырыл узнику могилу, а убьет его он сам. Этот разговор подслушивает Леонора, которая намерена любой ценой спасти несчастного, чьего имени она пока не знает.

Марселина упрашивает отца разрешить заключенным короткую прогулку в честь именин короля. Узники блаженно дышат свежим воздухом и молятся Богу о своем освобождении. Леонора всматривается в их лица, но Флорестана среди них нет. Внезапно появившийся Пицарро яростно приказывает увести заключенных в камеры.

Флорестан томится в темном подземелье. Он чувствует, что дни его сочтены, но уверен, что поступил правильно, восстав против несправедливости. В лихорадочном бреду ему мерещится небесный ангел в образе любимой Леоноры.

Рокко и Леонора спускаются в подземелье, чтобы вырыть обреченному могилу. Леонора из жалости дает едва шевелящемуся страдальцу воду и хлеб, но не может разглядеть его лица: в застенке слишком темно. Появляется Пицарро с кинжалом. Флорестан напоследок бросает ему в лицо обличительные слова, и Леонора наконец понимает, кто такой этот узник. В решительный момент она бросается между убийцей и жертвой, направляя на Пицарро пистолет и называя свое настоящее имя. В этот момент сверху звучат фанфары, возвещая о приезде в крепость министра. Пицарро понимает, что скрыть следы преступления уже не удастся, и спешит наверх.

Леонора и Флорестан счастливы, что вновь оказались вместе. Они выходят на площадь к ликующему народу. Злодеяния Пицарро разоблачены, политические узники выпущены на свободу. Рокко рассказывает министру о доблести Леоноры, спасшей своего супруга. Дон Фернандо радостно удивлен, ведь Флорестан — его давний друг. Леонора снимает цепи с рук Флорестана, и народ славит супружескую верность, способную совершать подвиги.

После лекции на сцену вышел худой мужчина, певший басом, и полная женщина, сопрано, — Рокко и Леонора. Они принялись за рытье могилы для обреченного, в виде оперного дуэта.

— Копай скорей! — гудел шмелем бас. — Копай проворней!

— Ты не найдешь меня покорней! — отвечала ему тонким голосом сопрано, колыхая фигурой.

— Копай скорей, ведь он придет!

— Я не устану от забот!

На этом месте я понял, что до оперного искусства не дорос, и поплелся восвояси домой. На остальные лекции абонемента я не ходил и на приобщении к высокой культуре поставил крест.

Сорок лет спустя в Лондоне знакомые богатеи пригласили нас в Альберт-холл на оперу Бетховена. Название, насколько помню, было другое — «Леонора». Мне поначалу показалось, что и сама опера совершенно другая. Это было тончайшее произведение, наполненное смыслом и жизнью, а хор узников поразил красивейшей гармонией и многоголосием.

Пусть не сразу, но все-таки дозрел я до Бетховена.