Зиму 1961-го года я провел на спасательном буксире «Пересвет», стоявшем у причала таллинского порта. Наша задача была — не щадя жизни, выходить в штормовое море, спасать терпящих бедствие. Но, как назло, за те полгода, что я там был, урагана так и не случилось, никто не подавал сигнал бедствия, и «Пересвет» мирно стоял в тихой гавани. Однако на полной готовности. Паровые его котлы не затухали, вахту в котельной исправно несли круглые сутки.
После вахты кочегары выходили на палубу подышать. Был среди них былинный красавец — высокий, русый, широкоплечий, смешливый. Буфетчица Машка по нему сохла. Не она одна. Слухи о его любовных похождениях ходили в наших кубриках. Дошли они и до его жены, красивой и дородной украинки. Она была наделена поистине шекспировской страстью. Ревность жгла ей душу. Ночью, когда мужкрасавец блаженно спал, вернувшись от очередной крали, она вылила на него серную кислоту. Бедняга ослеп на один глаз, остался с обезображенным лицом, а жена пошла в тюрьму на пять лет.
Я жил дома, у родителей, где вырос и ходил в школу. На буксире — сутки дежурства, двое свободных. В эти дни нередко играл с местными джазменами в ресторане или на танцах. Эстонский язык, как известно, пользуется латиницей, правила чтения простые — как пишется, так и читается. Многие известные слова или имена звучали для меня странно и смешно, например, Дон Жуан у испанцев, в оригинале Дон Хуан (Don Juan), в эстонском читался как Дон Юан. Точно так же и слово «джаз» (jazz), потеряв у эстов свое жужжащее зудение, зазвучало как удар галошей по луже — «йатс». Музыканты понимали лингвистический юмор положения и, когда можно было сыграть что-то для себя, говорили: «Teeme jatsi lugu».
На барабанах у нас частенько колотил молодой веселый парень из интеллигентной семьи. Звали его Эри. Мать Эри, пианистка Анна Клас, была преподавателем у моей сестры в хореографическом училище. Однажды утром, сменившись с дежурства, я зашел к Эри домой. Он только проснулся, встал с шикарного кожаного дивана и встретил меня в дверях буржуазной эстонской квартиры в шелковой пижаме. Тут я кое-что начал понимать и потому не удивился, когда на следующей игре Эри сказал, что с джазом ему пора кончать, так как по настоянию мамы он поступает в консерваторию на дирижерский факультет.
Продолжение этой истории известно. Эри Клас — выдащийся современный дирижер, народный артист СССР, профессор, работавший в 40 странах более чем со 100 симфоническими оркестрами. Думаю, что чувство ритма, отточенное в джазовом подполье, сослужило Эри потом хорошую службу.
Я не случайно делаю акцент на ритме, потому что в европейской музыкальной культуре это относительно слабое место. Бывает, что дирижер начнет в одном темпе, а закончит в другом, ускорит музыку от избытка чувств. Публика на это тоже внимания не обращает, поскольку переживает вместе с оркестром. Но, скажем, в африканской традиции ритм, постоянство темпа это главное дело. С африканскими рабами эта традиция проникла в Америку, породила джаз, блюз и прочие жанры и, дойдя до Европы, незаметно изменила весь музыкальный климат. Ускорять, или, на музыкантском жаргоне, «загонять», стало делом неприличным. «С ритмом лажа!» — говорил Гена Гольштейн на репетициях, а потом, устав повторять это без конца, всерьез подумывал завести говорящую птицу, которая повторяла бы эти слова вместо него: «С р-ритмом лажа!»
За последние почти сто лет через джаз, рок и поп народ привык к четкому ритму, втянулся в африканскую традицию, поэтому всякая размытость в этой области слушателю заметна. Массовый слушатель стал ритмически более требовательным. Недавний эксперимент с белым человечком, японским роботом Асимо, которого запрограммировали на дирижерство (пока только одного небольшого произведения), — еще одна примета на пути ритмизации. Асимо не только держит темп, но при повторе, на репетиции, во второй и в третий раз показывает абсолютно то же самое, что нравится музыкантам. У Асимо есть еще много достоинств — на гастроли он может ездить не первым классом, как избалованные маэстро, а в грузовом отсеке, у него нет мании величия (еще не запрограммировали), он не устраивает скандалов по поводу того, что шампанское подали теплым. Но, с другой стороны, без самолюбия, любви к музыке, полета фантазии, понимания своей гениальности настоящим дирижером Асиме в ближайшее время не стать. Пути к Божественному он пока не нащупал. «Софт» надо дорабатывать.