Интеграл похож на саксофон

КАПИТАН ПОЛКОВСКИЙ

Александр Федорович Полковский со своей женой и дочерью жил в нашем же доме по улице Вейценберга. Красивая семья. Высокая и дородная Зина с ленивой грацией субретки и сам Полковский, породистый мужчина, похожий на американского киноактера, Гари Купера или Джеймса Стюарта. Он и вел себя как герой голливудского боевика, был хладнокровным, говорил лаконично и скупо.

Меня послали к нему четвертым помощником, но после первого же рейса эту должность ликвидировали — четвертые помощники исчезли как вид. Полковский вызвал меня, чтобы сообщить эту новость, и, немного помолчав, добавил: «Вы можете, конечно, идти в резерв и ждать назначения штурманом на другое судно, но я вам советую остаться. Поработайте матросом, заслужите уважение команды».

Я последовал совету, сменил штурманский мундир на матросскую робу и пошел работать на палубу. В море часами стоял на руле, как мой Вася, скалывал ржавчину, закрашивая пораженные места оранжевым суриком, открывал и закрывал трюма, таскал на швартовке стальные канаты, мыл, убирал. Прошел месяц, потом второй… Я иногда поглядывал намостик, снизу вверх, на третьего помощника, которого мне предстояло заменить, но он, похоже, никуда уходить или уезжать не собирался.

День был холодный, с ветром и дождем, а тут авральные работы, которые надо во что бы то ни стало закончить. Палубной командой вкалывали почти две смены, до темноты. Захрипел динамик громкой связи, меня вызвали на мостик. Я пошел, грязный, холодный, усталый как собака. «Всеволод Борисович, — сказал мне капитан Полковский с непроницаемым лицом, — принимайте дела у третьего помощника». Назавтра я уже стоял на мостике в белой рубахе, в кителе с нашивками, фуражке с «капустой», и команда меня уважала.

Столоваться теперь надлежало в кают-компании, где были свои правила и условности. Если за столом сидит капитан, то надо испросить разрешения войти, сесть за стол или выйти из-за стола; на завтрак, обед и ужин являться в галстуке.

Капитан Полковский обычно пребывал в благодушном настроении и после обеда не прочь был поделиться взглядами на жизнь. Неизменным его собеседником был Николай Петрович Новгородцев, помполит, невысокий мужичок с народными ухватками, с псковским говором, на «о».

— Вот вы, Николай Петрович, — говорил ему Полковский, — бреетесь безопасной бритвой. Если на вашу кожу посмотреть в микроскоп, так она вся в мелких порезах!

— Никаких порезов у меня на лице нет, Александр Федорович, — отвечал ему помполит.

— Есть, есть, их просто не видно! А я бреюсь электробритвой «Филипс-50». Она, знаете ли, не бреет, а стрижет под корень. При этом еще массирует кожу.

Поговорив еще о достоинствах электрического бритья, Александр Федорович удалился. Новгородцев обратился ко мне.

— Если вы, Всеволод Борисович, — сказал он, окая, — зайдя ко мне в каюту, однажды обнаружите на столе бритву «Филипс-50», ищите меня на мачте. Я повесился.