За дверями музвзвода, несколькими ступенями ниже по этажу ходили приятели, с которыми я провел два года в одном кубрике. На площадке перед туалетом по вечерам махал полупудовыми гантелями неистовый Володя Селищев. Всех проходивших мимо он просил подержать руку с открытой ладонью, предупреждая, что ударит и что руку можно убрать, если успеешь, конечно. Володя бил с такой резкостью, что это не удавалось никому.
Он родился в Сибири, на острове Ольхон, самоучкой одолел пять иностранных языков и жил в состоянии постоянного восторга. Однажды, зайдя в кубрик, я увидел, как он нервно ходит из угла в угол, затягиваясь коротким бычком, а Валя Бочагов, славный малый, наделенный совершенно неандертальской внешностью, декламирует что-то из Рембо. «Представляешь, — сказал мне Володя с жаром, — из такого мурла французские слова вылетают!»
Володя презирал деньги и, когда они у него появлялись, тут же тратил. Вернее, раздавал долги и через день-другой снова начинал обхаживать своих кредиторов, добиваясь займа. Он просил, уговаривал, угрожал, льстил, используя все приемы, какие только мог придумать. В этом были его усилия, его труд, поэтому полученные деньги он рассматривал как честный заработок и тратил их с легкостью.
По выходным Володя набирал группу таких же как он культуристов, и они отправлялись на танцы, обычно в ДК Кирова на Васильевском острове. Перед танцами все богатыри покупали себе по маленькой водке, которую надлежало выпить без закуски, «винтом», вливая в горло так, чтобы кадык не двигался. По этому поводу тоже велись пространные теоретические беседы.
На танцах они искали ратного подвига, и если удавалось завязать драку, вся пятерка вставала спиной к стене и четкими ударами вырубала ряды противника. Однажды в разгар битвы перед бойцами появился наряд курсантов во главе с офицером. Не замечая погон и глядя только в цель, на подковообразно изогнутое corpus mandibulae, Володя отточенным ударом убрал и офицера.
Офицер оказался командиром роты нашего же училища, он попал в больницу с серьезным переломом челюсти, и скандал замять не удалось. Володю исключили, отдали под суд, он сидел под следствием в «Крестах», где все его звали Боцманом.
Отсидев срок, он подался на Дальний Восток, шкерил рыбу на траулере. В путину, работая по 16 часов, он случайно отрубил себе палец.
Как-то на Невском я встретил Селищева обозленным, с потемневшим лицом, и вспомнил длиннющую поэму на английском, которую он написал для стенгазеты еще на втором курсе. Поэма была посвящена приключениям курсанта в увольнении и начиналась словами:
To catch a fancy of a girl
You must be shaven, first of all…
По рукам ходили размытые машинописные листки с «Курсантской поэмой», авторство которой уже тогда было утрачено, нынче утерян и текст. В голове у меня сохранились некоторые строфы, которые я, пользуясь случаем, хочу воспроизвести. Жалко, если такие вирши пропадут.
Весна, весна, горит душа.
В лучах микроб о ласке грезит,
В ручьях на щепку щепка лезет,
Сезон любви открыть спеша.
На крышах, трубах, ветхих ветках
Коты ликуют в мирной качке.
Что загс для них? — сарайчик ветхий,
Что алименты? — звук потешный.
Вот так бы жить без злых напастей,
Без осложнений роковых,
Без воплей близких и родных,
Которым честь дороже страсти.
Они пойдут тропой законной,
Затянут живо в круг интриг,
И станет брат наш в краткий миг
Законным мужем дамы оной.
А что такое, спросит он, жена?
Все тот же ОРС проклятый:
Один несчастный прикреплен,
А остальные все — по блату.
Помилуй бог и сохрани
От уз семейных и печали.
Свои бестрепетные дни
Мы кончим как-нибудь, одни.
Придется, правда, от молвы
И с мужем сцену, и тревогу,
И к вендиспансеру — увы! —
Познать тернистую дорогу.
Но это все же лучше, братцы,
Чем самому стрелять в кого-то,
Пеленки мыть к позору флота
И изрыгать всю жизнь проклятья.
К венцу неопытных ведет
Медовый месяц, между прочим.
Женись, вкуси восторги ночи,
Аж кровь обратно потечет,
Аж сердце перестанет биться,
Когда, закончив брачный пир,
Забыв в восторге целый мир,
Ты поспешишь уединиться
С красоткой, ставшею женой,
В тот мир, где нега и кровать,
Сжигаем мыслию одной.
Не строить ночью, а ломать!
Она невинна. Ты недаром
Так долго ждал. И вот она,
Как снег, чиста и холодна
Под сладострастным одеялом.
Мгновенье, два — и ты как пешка,
И ты взываешь: есть ли Бог?
Что это — жизнь или насмешка?
Судьбы безжалостный подлог?
Но ты взгляни на дело смело,
Свои грехи пересчитай,
Смирись и молча продолжай
Друзьями начатое дело.
Смешно, не правда ли? Но это —
Лишь первый пункт твоих невзгод.
Твоя душа, душа эстета,
Еще не то переживет.
Работать будешь, как скотина,
В суете дней уют творя.
Вот тут поймет душа твоя,
Что значит — брак и дисциплина!
Пройдет веселой жизни год.
Все та же музыка и тема.
И в голове твоей проблема:
Петля, могила иль развод!
Были там строки о приезде героя на побывку в родной дом:
И под родительским забором
Ромашки окропил с напором,
Как нас учил майор медслужбы…
Или тема застолья:
И в затуманенном стакане
Поднес он яд к своим губам
И к огуречным берегам
Поплыл в этиловом тумане…