Интеграл похож на саксофон

ЛАГЕРЬ «СПУТНИК»

Летом Додик развил бешеную деятельность, дома у него беспрестанно звонил телефон, он куда-то ездил, с кем-то договаривался, кого-то убеждал. В результате после сдачи последнего экзамена меня ждал царский сюрприз — Додик выбил место в международном лагере «Спутник» под Сочи на полтора месяца, играть за жилье и харчи три раза в неделю. Мы всем октетом отправились к Черному морю.

В 1962 году общаться с иностранцами было опасно, за ними следило всевидящее и недремлющее око Комитета госбезопасности. Мы знали, конечно, отчаянных фарцовщиков, которые караулили интуристов на Невском, у Эрмитажа, Казанского собора, а летом в Пушкине, Петергофе или Павловске, где было чуть вольготнее. Фарцовщики скупали у иностранцев все, что те согласны были продать.

Общий термин «фирма́» подразумевал деление на страны: «бундеса», «штатники», «френчи». Фарцовщики охотились за «фирмой», милиция и дружинники охотились за фарцовщиками. Все это напоминало африканский заповедник Серенгети, где хищник подкарауливает зазевавшуюся газель, а ее жизнь или смерть становятся частью общей картины бытия, на которую бесстрастно глядит полуденное солнце.

Сочинский молодежный лагерь «Спутник» оказался настоящим заповедником непуганых газелей. Американские, английские, немецкие студенты свободно бродили повсюду: с завтрака на пляж, с ужина на танцы. Ах эти теплые, влажные ночи с легким морским бризом, от которого чуть развевались распущенные волосы, тонкие юбки, занавески раскрытых окон, а сверху, из бескрайнего черного неба, нам светили тысячи звезд…

Если говорить строго — 6000 звезд, видимых невооруженным глазом, среди них 24 навигационные, по которым нас учили определять место и курс судна. Я привычным глазом отыскивал ковш Большой Медведицы, откладывал расстояние между крайними звездами ковша 7 раз и находил слабую по яркости Полярную звезду, о которой у моряков сложены стихи и песни. На астрономическом небосводе она находится в месте Северного полюса, поэтому угловая высота полярной звезды, измеряемая секстаном, близка к географической широте наблюдателя.

«“Now‘s the Time”! В фа мажоре!» — звучал голос До дика, и я спускался на землю, забывая про навигацкую науку.

За несколько своих саксофонных лет я насмотрелся на летние танцы. Нехитрые телодвижения под музыку, но не в такт с ней; тайная стратегия, зреющая по темным углам, свои против чужих, местные против приезжих; трепет обязательного дамского танго. Ничего этого не было у иностранцев. Находиться среди них, наблюдать за ними было интересно, возникало ощущение безопасности, принадлежности к цивилизованной жизни.

Тогда я впервые увидел фирменную девушку в невиданном танце. Она приехала из Англии, стройная, гибкая и грациозная, как пантера. Движения ее сливались с музыкой, подчеркивали ее, перекатывались по телу, начинаясь у груди и волнами уходя в эластичные ноги и руки. Я был под таким впечатлением, что затеял с ней разговор и признался: одного только зрелища ее танца достаточно, чтобы тут же предложить ей руку и сердце. Она выслушала, мило улыбнулась и ушла на пляж со здоровенным американцем — обжиматься под звуки ночного прибоя.

Яркое утреннее солнце стирало вчерашние душевные раны. После завтрака все шли по своим делам. В хозяйственном блоке на весь лагерь было два утюга, к ним с утра выстраивалась очередь гладить рубашки, платья, джинсы. Помню, меня поразило, что гладили даже футболки. Белоснежная, без единой морщинки, свежестираная футболка, которую штатники меняли ежедневно, служила для них как бы отличительным знаком, тайным бессловесным договором, нарушить который было бы предательством родины.

Под туго натянутой пластиковой крышей днем проводили дискуссии. Гостеприимные советские хозяева давали возможность прогрессивной западной молодежи высказаться по мировым проблемам. До карибского ракетного кризиса оставалось два месяца.