Со времени Карибского кризиса прошло меньше полугода. СССР на Западе изображали не иначе как карикатурным медведем с ядерной бомбой в острых когтях, страх порождал любопытство. А тут советские моряки приехали с концертом дружбы — журналисты такого пропустить не могли. Не могли этого пропустить и работники советского посольства, курировавшие мероприятие. Например, своего контрабаса у нас не было, его нам взяли напрокат.
К борту «Кейлы» подали автобус, вся наша самодеятельность загрузилась в него, помполит произнес небольшую речь о высокой чести достойно представить свою родину, и мы поехали. Перед концертом успели быстро прогнать номера, потом стали приходить какие-то люди из местных и посольских, подгонять, чтобы начинали без опоздания. Мои артисты нервничали, я их успокаивал и подбадривал.
Концерт я не помню — кто-то пел, кто-то плясал, эстрадный квартет всем подыгрывал. Гвоздем программы стал наш «Ветерок в пустыне». Контрабасист в оставленные для него паузы со зверским лицом рвал струны, боцман Гусев отбивал на гитаре ритм, второй помощник Паукссон разливался залихватскими аккордами, а я сыграл на кларнете «снятое» и выученное соло Бенни Гудмена. Аплодисменты, занавес.
Минуты через две за кулисами появился молодой варяг и заговорил со мной на английском.
— Вы ведь сыграли соло Бенни Гудмена? — спросил он. Я скромно согласился. — Я работаю на норвежском радио, вам непременно надо выступить у нас в эфире, завтра сыграть в студии, живьем!
— С удовольствием, — ответил я радиожурналисту, — но для этого надо получить разрешение капитана.
Разыскали капитана, он стоял в обществе трех мужчин из посольства и нашего помполита. Я кратко объяснил предложение норвежского радио.
— Я пасалуста, — сказал капитан неопределенно, — но надо у помпы спрассить…
Все уставились на помполита. Ему явно было неловко, на лице отражались душевные муки.
— Ничего не имею против… но это не я должен решать… Спросите у товарищей из посольства…
Товарищи из посольства показали нам всем класс дипломатии.
— Конечно, конечно! — Лица их расплылись в улыбках. — Вечер дружбы прошел так хорошо! Пусть норвежские радиослушатели познакомятся…
— Тогда мы завтра утром пришлем за музыкантами автобус, — сказал настырный норвежец.
— Что вы! — Еще шире заулыбались посольские. — У нас транспорт свой есть, не волнуйтесь! Когда вам нужно? В четыре часа? Привезем к трем!
На следующее утро я собрал квартет на репетицию, нам выделили для этого штурманскую рубку. Часов в двенадцать на причале показался велосипедист в фуражке портового служащего с листком бумаги.
— Звонили из радио Норвегии, спрашивали: когда вы выезжаете к ним?
— Сообщите им, что транспорта пока нет, ждем.
Через полчаса велосипедист подъехал снова, а потом приезжал каждые 15 минут. На пятый раз я многозначительно заявил, что мы готовы приехать, но автобуса по-прежнему нет и это от нас не зависит. К нам ездить бесполезно, поэтому звоните в посольство.
Мы тихо сидели в штурманской и ждали, понимая: с каждой минутой уходит надежда, что норвежское радио нас дождется. Еще неизвестно, каким боком вся эта история для нас повернется. На мостик заглянул капитан.
— Ну, Селавод Парисыссь, — сказал он с чувством, — вы касу заварили, вы и будете расхлебывать…
Кислое настроение капитана передалось природе — на обратном пути в Таллин стоял густой туман, из рубки виден был только нос «Кейлы», окутанный дымкой. Нет для штурмана ничего противнее такой погоды. Его долг — вести судно, минуя опасности, а в густой пелене эта опасность чудится каждый момент.
На вахте я поминутно тянул за сигнальный шнур, и над морем раздавался тревожный рев гудка. Капитан не отходил от радиолокатора, плотно прижав лицо к резиновой маске над мерцающим экраном. Вдруг на мостик влетела маленькая птичка, из тех, которые не могут садиться на воду. Она заблудилась в тумане и была так измождена, что, не обращая на нас внимания, села на теплый локатор и тут же уснула. Капитан велел ее не беспокоить, а потом каждый раз, приходя на мостик, спрашивал: «Как псиска? Спит?»
В таллинском порту, на причале, нас поджидал диспетчер.
— Грузитесь углем, — сказал он, — это быстро. Через двенадцать часов отход на Ригу.
— Мы шли в тумане, — тихо возмутился капитан, — я трое суток не спал.
Диспетчер посмотрел на часы.
— У вас есть время, — сказал он, — поезжайте домой и быстренько поспите.
— …твою мать! — взорвался капитан. — Я многое умею делать быстренько, но спать быстренько я еще не научился!